- Я рядом, - вот и все, что она могла говорить. Снова и снова.

Казалось, прошли годы до того момента, когда Битти прерывисто вздохнула и отстранилась. Когда она завозилась с упаковкой салфеток, Мэри забрала ее и открыла, выдернув одну салфетку. И еще одну.

Битти высморкалась и привалилась к сиденью, и тогда Мэри расстегнула ее ремень безопасности, чтобы дать девочке немного свободы.

- Я не так хорошо знала твою мать, - сказала Мэри. - Но я уверена, что если бы она могла дать тебе те нормальные моменты, полные любви, она обязательно это сделала бы. Жестокость проникает повсюду, если это происходит дома. Ты не можешь убежать от этого, если не переедешь, и иногда ты не можешь оставить свой дом, и тогда жестокость окрашивает все. Ты не думала, что ты скорее не скучаешь по страданиям, которые выпали вам обеим? Что ты не скучаешь по страху и боли?

Битти шмыгнула носом.

- Я плохая дочь? Я... плохая?

- Нет, Боже, нет. Вовсе нет.

- Я правда ее любила. Очень.

- Конечно, любила. И готова поспорить, что если ты хорошенько подумаешь, то поймешь, что все еще ее любишь.

- Я так боялась все то время, что она болела, - Битти теребила в руках салфетки. - Я не знала, что с ней будет, и постоянно беспокоилась, что случится со мной. Это плохо?

- Нет. Это нормально. Это называется выживание, - Мэри заправила волосы Битти за ухо. - Когда ты маленькая и не можешь позаботиться о себе, ты беспокоишься о таких вещах. Да даже когда ты взрослеешь и можешь себя обеспечить, ты все равно об этом беспокоишься.

Битти взяла еще одну салфетку, разложила ее на коленке и пригладила.

- Когда умерла моя мама, - сказала Мэри, - я была так зла на нее.

Девочка посмотрела на нее с удивлением.

- Правда?

- Ага. Я была ужасно зла. То есть да, она страдала и я была рядом все те годы, что она медленно умирала. Она не вызывалась добровольцем. Она не просила о болезни. Но меня возмущало, что моим друзьям не приходится нянчиться с их родителями. Что мои приятели могут пойти куда-нибудь выпить, повеселиться, хорошо провести время - быть молодыми, беззаботными и лишенными груза проблем. А я в это время должна беспокоиться об уборке дома, покупке продуктов, приготовлении еды - а когда болезнь прогрессировала, еще и о том, чтобы помыть ее, ухаживать за ней, когда сиделки не могли приехать из-за плохой погоды. А потом она умерла, - Мэри сделала глубокий вдох и покачала головой. - И когда они забрали ее тело, я думала только о том... - супер, теперь мне надо планировать похороны, разбираться со счетом в банке и завещанием, стирать ее одежду. И тогда я сорвалась. Я потеряла контроль и просто рыдала, потому что чувствовала себя худшей дочерью на свете.

- Но вы ей не были?

- Нет. Я была всего лишь человеком. Я и есть человек. А горе - непростая штука. Говорят, у него есть свои стадии. Ты слышала об этом? - когда Битти покачала головой, Мэри продолжила: - Отрицание, торг, злость, депрессия, принятие. И в целом все люди через это проходят. Но к этому примешивается еще столько всего. Нерешенные проблемы. Утомление. Иногда облегчение, которое приходит с изрядной долей вины. Хочешь лучший совет от меня, как от человека, который не только прошел этот путь, но и помогал другим? Позволь своим мыслям и чувствам идти своей дорогой - и не осуждай себя. Гарантирую тебе, ты не единственная, кто считает себя плохой, потому что тебе не нравятся твои чувства или они кажутся неправильными. И если ты говоришь о том, что ждет тебя впереди, то пройти через боль, страх и смятение абсолютно точно возможно, и ты придешь к тому, что ждет по другую сторону.

- И что же это?

- Относительный покой, - Мэри пожала плечами. - Опять-таки, хотела бы я сказать тебе, что боль пройдет - но это не так. Хотя станет лучше. Я все еще думаю о своей матери и да, иногда это больно. Думаю, так будет всегда. И честно говоря, я не хочу, чтобы это ушло насовсем. Горе... это священный способ почтить память любимых людей. Мое горе значит, что мое сердце работает, что в нем живет любовь к ней, и это прекрасно.

Битти погладила салфетку на своем колене.

- Я не любила своего отца.

- Я тебя не виню.

- И иногда я злилась, что мама его не бросила.

- Разве ты можешь не злиться на это?

Битти глубоко вдохнула и медленно выдохнула.

- Это нормально? Все это... нормально?

Мэри наклонилась и взяла обе ладошки девочки.

- Это на сто процентов, абсолютно, точно нормально. Обещаю.

- Вы мне скажете, если что-то будет не так?

Взгляд Мэри не дрогнул.

- Клянусь жизнью своего мужа. И более того, я абсолютно понимаю, что ты чувствуешь. Я понимаю, Битти. Я все понимаю.

Эссейл не имел ни малейшего понятия, где они находились. Вишес гнал BMW так, будто за ним черти гнались - сначала по улицам Колдвелла, затем в пригород, но Эссейл уделял мало внимания окрестностям. Он лишь прислушивался к дыханию раба.

- Оставайся со мной, - прошептал он.

Не осознавая, что делает, Эссейл взял его за холодную руку. Потирая ее между своими ладонями, он попытался вложить немного своего тепла, немного своей жизненной силы в неподвижно лежащее тело.

Боже, он ненавидел эти цепи.

Наконец выглянув в окно - потому что уже с ума сходил от беспокойства и гадал, почему дорога занимает так долго - Эссейл нахмурился. Со всех сторон их окутал туман - точнее, видимость понизилась, как будто в воздухе повис легкий туман, хотя на местности отсутствовали характерные бледные облака.

- Здесь ты будешь в безопасности, - услышал Эссейл собственный голос, когда они подъехали к первым воротам, ведущим в тренировочный центр. - Они позаботятся о тебе.

После всех остановок они добрались до последнего этапа пути - спуска, ведущего под землю. А затем они очутились на парковке, настолько же укрепленной и огромной, как и в администрации Колдвелла.

Вишес остановился прямо у стальной двери.

- Я уже позвонил и предупредил.

Эссейл нахмурился, гадая, когда Брат успел взяться за телефон. Он не заметил.

- Как мы его...

Ему не пришлось заканчивать предложение. Двери распахнулись, и оттуда показалась каталка, которую толкали женщина по имени док Джейн и другой Брат. Эссейл узнал воина - это тот приземистый со странным человеческим именем. Так же известный как Дестроер.

На свободном синем костюме целителя уже виднелась кровь.

Выскочив из машины, Вишес побежал и открыл заднюю дверь, на ходу докладывая:

- Мужчина, возраст неизвестен. Показатели не проверял. Истощен. Неизвестные физические или психологические травмы.

Эссейл вскочил на ноги и побежал, чтобы помочь достать мужчину, который вновь трясся от страха.

- Дайте мне! - рявкнул он. - Он вас не знает!

Хотя по правде говоря раб знал Эссейла ничуть не лучше. Но на его стороне преимущество - именно он освободил раба.

- Давай, - сказал он мужчине. - Я тебя не брошу.

Эссейл нагнулся и поднял мужчину, попятившись назад и опустив его на каталку. Целитель тут же прикрыла его наготу, и то достоинство, с которым обращались с этим пациентом, заставило Эссейла быстро заморгать.

- Привет, меня зовут Джейн, - сказала целитель, глядя прямо в эти перепуганные глаза. - Я о тебе позабочусь. Никто здесь не причинит тебе вреда. Ты в безопасности, и мы не позволим никому причинить тебе боль. Ты понимаешь, что я говорю?

Раб в ужасе посмотрел на Эссейла.

- Все хорошо, - сказал Эссейл. - Они хорошие люди.

- Как тебя зовут? - сказала целитель, вставляя в уши стетоскоп. - Прости, как-как?

- М-м-маркус.

- Маркус. Отличное имя, - она улыбнулась. - Я бы хотела прослушать твое сердце, если не возражаешь? А еще желательно поставить тебе капельницу, чтобы дать твоему организму немного жидкости. Тебя это устроит?

Маркус снова посмотрел на Эссейла.

- Все нормально, - сказал Эссейл. - Они сделают так, что ты будешь чувствовать себя лучше. Обещаю.