Вдруг на улице раздался, всё нарастая, страшный грохот, лязг металла – по бульвару Ленина, прямо под окнами общежития, один за одним, шли танки. Наши, советские танки.

    Вскоре стал слышен другой грохот – более тихий, более далекий, но от этого куда более зловещий…

    В полном недоумении и тревоге прошли долгие, томительные в своем ощущении беды, часы.

    Позже по радио прозвучали* те самые слова, которые сейчас известны всем: «Сегодня… германские войска напали на нашу страну…». И от кого-то стало известно, что далекий грохот – это была бомбежка лётной школы близ Севастополя, в Каче.

… «И треснул мир напополам»(с). Нельзя сказать, чтоб прежняя жизнь Лиды была   легкой – нет. Но она вела – как крепкая, надежная дорога, по которой хорошо шагать солнечным звонким утром, и даже если уже усталость берет своё, и тяжело – знаешь, что впереди будет, точно будет светло и спокойно, и можно будет отдохнуть. И это будущее – не просто мечты, оно уже вполне реальное, потому что выстраивается собственным честным трудом, и трудом тех многих людей, кто рядом… то самое светлое будущее, сейчас уже безнадежно нами забытое, или упоминаемое лишь с горьким сарказмом…

   … Перекрывая тот свет, что солнцем сиял впереди – загрохотала, посыпалась чёрная, беспощадная лавина войны. Многих – смяла под собой, перемолола, отбросила, изувечила… Не только у Лиды, но у каждого из этого огромного числа людей – миллионов, попавших под эту злую силу (вы просто остановитесь на миг и задумайтесь, сколько это –  миллионы живых людей!)  – у каждого человека, с его идеями и планами, с надеждами, радостями, печалями –  жизнь переломилась, будто тонкая веточка.

     И на этом изломе, делящем мир на «до» и «после», у каждого человека в нашей стране стояла одна и та же, общая дата – выгравирована, выбита, впечатана в душе, навечно –  22 июня 1941 года.

    …Многократно перечитывая эти строки, я спрашиваю себя: мы, сидящие за компьютерами и беспрерывно жалующиеся на плохие условия жизни; где бы мы сейчас были  – если бы не люди, заслонившие нас от той чёрной лавины (что катилась прямиком из цивилизованной Европы), заслонившие собой – нас,  своих еще не рожденных, не знакомых им детей, внуков, правнуков, пра-пра…? А БЫЛИ БЫ мы сейчас…?

***

    … Когда война только началась, почти все в Крымском меде – и студенты, и преподаватели – были твердо уверены, что эту гадину, уже ползущую по нашей земле, вот-вот раздавят, у самой границы… И институт все закончат спокойно, и мирная жизнь снова будет радовать прекрасными минутами труда и покоя.

    Поэтому, несмотря на постоянную, гнетущую тревогу, сокурсники сдали экзамены и разъехались по домам. Сама Лидочка с мужем провела каникулы под Джанкоем – у Ивана, старшего брата Виктора.

    В августе все ребята и девочки снова съехались в институт,  так как собирались продолжать обучение, в обычном порядке. Поскольку – да это же очевидно! – война закончится, если не в ближайшие недели, то в ближайшую пару месяцев – точно!…

   …Всех студентов  собрали в актовом зале и сообщили примерно следующее:

   «Не разбегайтесь. Есть распоряжение правительства сохранить весь наш институт как единицу и эвакуировать в Армавир Краснодарского края эшелоном – преподавателей, а также второй и третий курс.».

    И студенты мединститута, в ожидании эвакуации, занялись делами, имеющими очень мало общего с медициной: на территории студенческого городка они рыли окопы** , точнее – зигзагообразные канавы-щели, прикрытые палками, досками, присыпанные сверху землей, чтобы прятаться при бомбежке.

    Это была уже не превентивная мера: бывало, трижды за ночь объявляли воздушную тревогу. В конце концов, Лидочке с Виктором уже настолько надоело каждый раз вскакивать, хватать коробочку с документами и куда-то бежать, что некоторые объявления воздушной тревоги они, 20-летние, стали просто игнорировать. Тем более, что Лидочке всё труднее и труднее давались эти ночные «пробежки» – из-за подрастающего животика.

    И вот что интересно: среди студентов и преподавателей даже не было разговоров о том, что нужно прервать обучение. Только студенты 4-5 курсов получали ускоренные дипломы и отправлялись на фронт или, согласно указанию, в больницы тыла. А остальные дружно собирались эвакуироваться, согласно приказам руководства института и города. То ли потому, что понимали –  стране как никогда требуется много квалифицированных медиков, то ли потому, что авторитет старших был тогда очень силен.

–

* Бабушка сказала, что объявлял Левитан, но в интернете по этому поводу противоречивая информация. Я нашла, что объявлял в полдень и Молотов, но тут же написано, что «Примечательно, что такие маршалы как Жуков и Рокоссовский в своих мемуарах тоже писали, что первым сообщение передал диктор Юрий Левитан.»

**«глубиной – как могила” – по сравнению бабушки. Думаю, это не только характеристика размера.

10. Эвакуация. Армавир

Надпись на обратной стороне фотографии, бабушкиным почерком (фиолетовыми чернилами): "г. Армавир, 10/Х – 1941 г. Не в шумной беседе друзья узнаются/Они познаются бедой/Коль горе настанет и слёзы польются/ Тот друг, что заплачет с тобой."

   Когда-нибудь история рассудит – кто был виноват в том, что подготовка к эвакуации в Крыму затянулась, и время, драгоценное время было упущено.

   К сентябрю 1941 года немецкие войска перерезали железную дорогу, соединяющую Крым с Украиной и, соответственно, Москвой (путь через Перекоп, рядом с озером Сиваш, после которого можно было повернуть на Ростов по ж\д). Таким образом, наиболее простой, надежный, «гуманный» способ массовой отправки людей из Крыма – из Симферополя, из Керчи – эшелоном, по железной дороге, стал невозможен. Такой эшелон ушёл только один: в Нижний Тагил, с заводским оборудованием и необходимыми для его работы людьми: ИТР, квалифицированными рабочими и, по возможности, их семьями. Начальником этого эшелона был Лидочкин папа. Он ехал один: сын остался защищать город, дочь и жена эвакуировались с мед.институтом.

   Для медицинского института снарядили несколько автобусов и погрузили в них преподавателей, студентов и студенток (среди последних было некоторое количество с детьми и беременных). И этот «авто-эшелон» двинулся из Симферополя, через Феодосию –  в Керчь.

   В Керчи, с пристани, переправляли на Кавказский берег всеми доступными плавсредствами всех: и пассажиров «эшелона» мединститута, и тех, кого должны были организованно отправить по железной дороге, другим составом*, да и вообще – всех, кто просто хотел переправиться.

    Отправка растянулась на несколько дней.