Москва: Советский писатель, 1970.

Памяти Михаилу Светлову1

Когда вокзалы стали мне ночлегом,

А телеграфы - письменным столом,

Взошел январь, изъяны сдобрил снегом,

И люди мерзли даже под крылом.

В троллейбусе оттаивали руки

И покрывались огненной корой.

С отцом навеки я была в разлуке

И в горькой распре с мамой и сестрой.

Они писали почерком наклонным,

Слова от боли ставя невпопад,

Что я была недавно чемпионом

Химических и физолимпиад.

Что я качусь, качусь неумолимо,

И докачусь, и окажусь на дне,

И странно, что народ проходит мимо

Таких, как я, или подобных мне.

А я сияла раз в три дня в столовке,

Из-под волос бежал счастливый пот

На вкусный хлеб, на шницель в панировке,

И дважды в месяц - в яблочный компот.

На мне болтались кофта, шарф и юбка,

И плащ - на дождь, на солнышко и снег.

Но позади осталась душегубка

Возможностей, отвергнутых навек!

Я поднимала воротник повыше

И понимала, что дела плохи.

На почте, где никто меня не слышал,

Я написала гордые стихи.

Я избегала приходить к обеду

В дома друзей в четыре или в шесть.

Я тихо шла по золотому следу

И не писала так, чтоб лучше есть.

И, засыпая на вокзальной лавке,

Я видела сквозь пенистый сугроб,

Как мать в пальто, застегнутом булавкой,

Меня целует, молодая, в лоб.

Дышала радость горячо и близко,

На вид ей было девятнадцать лет.

И оставалась у виска записка:

«Босяк! Приди к Светлову на обед».

Примечания

1. См. раздел М.Светлова на этом сайте. Обратно

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Опомнись! Что ты делаешь, Джульетта?

Освободись, окрикни этот сброд.

Зачем ты так чудовищно одета,

Остра, отпета - под линейку рот?

Нет слаще жизни - где любовь крамольна,

Вражда законна, а закон бесстыж.

Не умирай, Джульетта, добровольно!

Вот гороскоп: наследника родишь.

Не променяй же детства на бессмертье

И верхний свет на тучную свечу.

Всё милосердье и жестокосердье

Не там, а здесь. Я долго жить хочу!

Я быть хочу! Не после, не в веках,

Не наизусть, не дважды и не снова,

Не в анекдотах или в дневниках -

А только в самом полном смысле слова!

Противен мне бессмертия разор.

Помимо жизни, всё невыносимо.

И горя нет, пока волнует взор

Всё то, что в общем скоротечней дыма.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Я вышла. Подъезд в подворотне дышал

Селедкой, махоркой и водкой.

Мерцала аптека. Провизор держал

Весы желтоватой щепоткой.

Упершись локтями в решетку моста,

Я эту столицу и лица

Читала, как текст незнакомый - с листа,

Все время боясь провалиться.

Горело под вздохом и сохло во рту,

Но снег под рукой оказался,

Он падал на этом чугунном мосту

И к городу не прикасался.

Он таял, вскипая на трещинах губ,

На шее с растерзанным шарфом,

Он в горло стремился и в самую глубь -

В потемки к роялям и арфам.

И свет воцарился! И в силах прочесть!

И крикнуло сердце:- О боже!

Любое страданье пошли перенесть,

Но старше не стать и моложе!

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Там цвел миндаль. Сквозило море

Меж кровель, выступов, перил.

И жизни плавали в просторе,

И чей-то шепот говорил

Об этом. Нежно пахло летом,

Небесной влагой, огурцом.

Душа, стесненная скелетом,

Такое делала с лицом,

Что облик становился ликом

Судьбы. Торчали из резьбы

Черты в изломе полудиком:

Жаровней - глаз, скула - калмыком,

И сушь растресканной губы.

Над миндалем Бахчисарая,

Где скифы жарили форель,

Носилось время, пожирая

Аквамариновый апрель,

Меня с тобой, и всех со всеми,

Со всех сторон, с нутра, извне.

Всепожирающее время,

Неумирающее время

Вертело вертел на огне.

Но мне еще светила младость -

Послаще славы эта радость,

Крупней бессмертия вдвойне.

Пускай случится что угодно,-

Я счастлива была, свободна,

Любима, счастлива, свободна,

Со всеми и наедине!

Ходила в том, что так немодно,

Но жертвенно и благородно

Щадило время дух во мне.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Отбросим ветку от окна

И выглянем наружу,

А там увидим, как весна

Перемогает стужу.

Сугробы вянут на глазах,

И сад шалит капелью,

А только день тому назад

Исхлестан был метелью.

Казалось, это - навсегда,

Как римское изгнанье,

А вот прошло - и ни следа,

Одно воспоминанье.

Б камине скука сожжена,

Как черновик негодный.

Душа прекрасно сложена -

Как раз чтоб стать свободной.

И все овеять и назвать

Своими именами,

И прутья в чашке целовать,

И сочетаться с нами.

Юнна Мориц. Лоза.