Москва: Советский писатель, 1970.

Я жива, жива, жива,

Богом не забыта,

Молодая голова

Дрянью не забита.

Нету в голосе моем

Денежного звона -

Лучше вольным соловьем,

Чем орлом у трона.

Нет, не лучше - только так:

Соловьем, и вольным,

Чтоб на детях этот знак

В возрасте дошкольном

Восходил звездой во лбу,

Метил с малолетства.

Чудный свет на всю судьбу

Проливает детство,

Просветляя нам слова

И угрюмство быта.

Я жива, жива, жива,

Богом не забыта.

Голос чей-то и ничей

Слово к слову сложит,

И никто меня ничем

Обделить не сможет.

Не возьму чужой воды

И чужого хлеба.

Я для собственной звезды

Собственное небо.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Дует ветер из окошка

На тебя и на меня.

Нож, тарелка, вилка, ложка -

Для тебя и для меня.

Свыше начата дележка

Для тебя и для меня -

Озарения немножко

Для тебя и для меня.

Капля сока, хлеба крошка -

Для тебя и для меня.

В рай волнистая дорожка

Для тебя и для меня.

Неба синяя рогожка

Для тебя и для меня.

Пощади меня немножко

Для тебя и для меня.

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

Славно жить в Гиперборее,

Где родился Аполлон,

Там в лесу гуляют феи,

Дует ветер аквилон.

Спит на шее у коровы

Колокольчик тишины,

Нити мыслей так суровы,

Так незримы и нежны.

Толстоногую пастушку

Уложил в траву Сатир.

Как ребенок погремушку,

Он за грудь ее схватил.

А в груди гремит осколок

Темно-красного стекла.

А вблизи дымит поселок,

Ест теленка из котла.

Земляничная рассада

У Сатира в бороде,

И в глазах не видно взгляда,

Он - никто, и он - нигде.

Он извилистой рукою

Раздвигает юбок стружки,

Пустотою плутовскою

Развлекая плоть пастушки.

А она пылает чудно

Телом, выполненным складно.

Все творится обоюдно,-

То им жарко, то прохладно.

А корова золотая

Разрывает паутину,

Колокольчиком болтая,

Чтоб озвучить всю картину.

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

Памяти Георгия Леонидзе

В ту ночь взошло двенадцать лун

Над ослепительной Бетани,

И раздавалось пенье струн,

И ветра слышалось топтанье.

Горы немыслимый излом

Напоминал ограды ада,

Когда сидели за столом

Лицом в окно. Текла прохлада

С небес на ветви и с ветвей

На скулы, волосы и плечи,

Питая нежностью своей

И бег кровей, и рокот речи.

Шарманка завелась в саду,

В старинном каменном предместье.

Когда еще сюда приду

И что найду на этом месте?

Чудесна бытности длина,

Блаженна тяжкая корзина.

А над Бетани ночь темна,

Как рот поющего грузина.

Так в шестьдесят втором году

Виднелся мир однажды летом.

Когда еще сюда приду?

И что найду на месте этом?

Юнна Мориц. Лоза.

Москва: Советский писатель, 1970.

В серебряном столбе

Рождественского снега

Отправимся к себе

На поиски ночлега,

Носком одной ноги

Толкнем другую в пятку

И снимем сапоги,

Не повредив заплатку.

В кофейнике шурша,

Гадательный напиток

Напомнит, что душа -

Не мера, а избыток

И что талант - не смесь

Всего, что любят люди,

А худшее, что есть,

И лучшее, что будет.

Советская поэзия. В 2-х томах.

Библиотека всемирной литературы. Серия третья.

Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм.

Москва: Художественная литература, 1977.

Зима! С морозом, с белым снегом,

Уже во множестве - снега!

Так борщ приходит с белым хлебом

В страну, разбившую врага.

У леденеющих березок

Вдали душа звонком звенит.

И мира собственный набросок

В рисунке детском знаменит.

А в нем - ни скуки, ни унынья,

Прогулки утренний кусок,

В нем по заснеженной равнине

Летит с мороженым возок,

Дымится остренькая крыша,

Мелькает остренький забор,

И кто-то, ведрами колыша,

Идет на остренький бугор.

Ему носатая колонка,

Должно быть, светит на бугре,

И по велению ребенка

Ему - дорога в серебре.

Юнна Мориц. Лоза.