«Как же я тебя отрекомендую?» — спросил Квач.

«А это уж не моя забота, — сказал Поляков. — Придумай что-нибудь, словом, постарайся».

Квач постарался. Надеялся таким способом отвязаться от Полякова. И действительно, долгое время Григорий Семенович не трогал его. Заходил раз или два, к себе не приглашал. На расспросы о работе отвечал шуткой: «С паршивой овцы хоть шерсти клок». Теплым майским вечером пришел взволнованный, бросил на стол пачку денег.

«Что это?» — поинтересовался Квач.

«Или ты ослеп? — взорвался Поляков, но сразу же сбавил тон. — Бери, не упирайся. Как-никак ты оказал мне добрую услугу. Сделаешь еще одну — не поскуплюсь».

«Какую?» — спросил Квач.

«Прибрать нужно одну слишком любопытную девицу. Кое-что пронюхала, того и гляди побежит в милицию».

Квач будто бы начал упираться. Поляков пригрозил:

«Меня возьмут — и ты загремишь. Глянь сюда».

И показал Квачу фотографию.

Панин взволнованно взглянул на Ванжу.

— Василь, тебе плохо? Может, не надо продолжать?

— Надо, товарищ капитан. Я должен знать все. Понимаете? Все! Не бойтесь за меня.

— На фото был сам Квач — в мундире, с фашистским крестом. Как этот снимок оказался у Полякова, неизвестно. Квач не знает, а Поляков уже не расскажет. Где-то прятал, на всякий случай, такие люди весьма предусмотрительны. Вдруг сгодится! И сгодилось. Квач понял, что отныне над ним будет висеть меч…

«Когда-то ты неплохо умел это делать, — сказал Поляков. — Не разучился? Гляди, чтобы все было шито-крыто. Почему не спрашиваешь: кого?»

…Гринько толкнул Панина локтем. Ванжа сидел белый как мел. Губы шептали что-то неразборчивое.

— Вот видишь, — укоризненно сказал Панин. — Напрасно я поддался на твои просьбы. Нельзя тебе так волноваться. На сегодня хватит. И медсестричка уже за тобой… Засиделись мы. Худякин не забегал? Вдолбил себе в голову, что это его вина… там, в Тимирязевском. Оно, конечно, если бы вдвоем…

— Глупости. Я сам виноват… доверился. Нас учат верить людям.

— Правильно учат, Василь, — сказал Панин. — В доверии наша сила. Чего бы мы стоили, если бы не верили людям? Квачей, Поляковых — единицы. А хороших людей, настоящих — целый мир.

Ирина выбежала из дома.

— Дмитрий! Дмитрий!

На соседнем окне распахнулись сероватые шторы.

«Что случилось?» — приникла к холодному стеклу Феня. Она как раз, попив чаю, расстелила постель и уже собиралась было лечь. Ей и в голову не могло прийти, что кричит тихая, уравновешенная соседка Лукашук. Убедилась в этом, только когда оказалась на дворе возле растерянной Ирины, которая нервно теребила кончик новенького фартука, переступала с ноги на ногу, словно не знала: бежать ей или оставаться на месте, — и все больше съеживалась от каждого вспыхнувшего окна, разбуженного ее криком.

Ирина и не заметила, как и когда возле «Москвича» под уже сбросившим листву ясенем собрались люди. Двое в пижамах попробовали поднять Дмитрия, но тут же опустили, отошли в сторонку и принялись вытирать руки палыми листьями.

Феня подступила поближе. Человек лежал навзничь и не шевелился. Так это его звала Ирина. Значит, это Дмитрий Балагур.

— Что случилось? — шепотом спросила Феня у мужчины, который только что отошел от Дмитрия. — Драка?

— Может быть…

В толпе переговаривались:

— За что его?

— Наверное, из-за нее. — Старичок неодобрительно кивнул головой в сторону Ирины.

— Безобразие!..

— Милиция разберется.

У Ирины закружилась голова. Она прислонилась спиной к стене. Как сквозь сон, до нее доносилось:

— Ирина одинокая.

— Деток в капусте нашла…

Во дворе остановилась «скорая помощь». Женщина в белом халате выскочила из кабины, обошла вокруг Дмитрия, всмотрелась в его лицо и тонкими пальцами обхватила у запястья безвольную руку. Скомандовала:

— Носилки! Осторожно.

— Па-а-па!

Митя цеплялся за носилки. За братом семенила Марьянка в зеленом платьице, белых туфельках, с розовой ленточкой в мягких волосиках.

— Возьмите детей! — попросила врач.

Митя и Марьянка из объятий Фени проводили глазами машину, которая увозила раненого Балагура.

Еще не развеялся дымок за «скорой помощью», как подъехала оперативная милицейская машина, осветила фарами ту часть двора, где толпились возбужденные люди.

— Кто вызвал милицию? — спросила следователь Наталья Филипповна Кушнирчук.

Толпа стала редеть: кто-то вспомнил про оставленное на плите молоко, у кого-то остались без присмотра дети, а кто-то просто не хотел лишних хлопот.

— Граждане, — сказала старший лейтенант, — кто может дать какие-нибудь сведения, прошу остаться.

Полненькая девушка назвалась Калиной Касиян. Возвращаясь с работы, она увидела, как за стволом ясеня прятался человек среднего роста в расстегнутом плаще, простоволосый, в руках что-то блеснуло, похоже на нож.

— Это его «работа», — закончила Калина, — я же видела, как он прятался. А честные глаза в сторону не смотрят.

— А может, это портсигар блеснул?

Наталья Филипповна записала в блокнот имя девушки.

— Что-то блеснуло, — сказала уже неуверенно Калина.

Свидетелей больше не оказалось.

Эксперт-криминалист осматривал «Москвич», снимал отпечатки пальцев с дверец, капота.

Взгляд Натальи Филипповны остановился на букете привядших цветов, лежащем позади машины. Кто принес его? Пострадавший или кто-то другой?

Вдруг она наклонилась: из прелой листвы торчала рукоятка ножа. Лезвие вдавлено в размокший грунт — должно быть, кто-то наступил, когда поднимали Балагура. Собака обнюхала нож, но след не взяла. Не помог и букет. Дунай ткнул в него нос, а потом спокойно прилег. Проводник собаки не принуждал ее: на месте события топтались жильцы дома, санитары, врач…

— Товарищ старший лейтенант, — обратился к Наталье Филипповне участковый инспектор Пасульский. — В подъезде под лестницей обнаружен пьяный. А может, притворяется, что выпил.

Мужчина — ему было где-то под сорок, — опираясь на локти, пытался подняться, но это ему не удавалось. После очередной неудачи он стал бить кулаком, словно гвозди загонять, о каменную стену и бормотать: «Я его… Я ему… Я ей…»

Придирчивый взгляд Натальи Филипповны заметил на смятом пиджаке небольшие красноватые пятна, похожие на кровь. Среди прочего, вынутого из карманов — сигарет, спичек, платка, шнурков, ключей, перочинного ножа, — внимание следователя привлек клочок бумаги с цифрами 12–16. Такой же номер у «Москвича» пострадавшего Дмитрия Балагура. Случайно? А если нет? Преступник заранее готовился к нападению, записал номер машины, стерег… А выпить мог для храбрости. Подобное случается.

Наталья Филипповна велела Пасульскому отправить подозреваемого в медвытрезвитель, установить его личность, место работы и жительства, изъять пиджак для проведения экспертизы…

В комнате у Ирины празднично накрытый стол. На вышитой скатерти — минеральная и фруктовая вода, торт, конфеты, на небольших плоских тарелках — колбаса и мясо. Стол накрыт на четверых. Безучастно глядит лежащая на постели Ирина, около нее топчутся Митя и Марьяна, «Их трое. Кто же должен был быть четвертым? Дмитрий или кто-то другой?..» — думает Кушнирчук.

Ирина жадно глотнула холодной воды и тихо сказала:

— Я заметила: со двора убегал человек. Вот так втянул голову в плечи… На мой крик не оглянулся. Дмитрий появился неожиданно. Вошел в комнату, расцеловал Митю и Марьянку. «Я сейчас», — сказал — и к «Москвичу». Когда я выбежала, он уже лежал…

Ирина дернулась, будто что-то острое кольнуло в спину.

Наталья Филипповна пододвинула стул ближе к кровати.

— Какого роста был убегавший?

— Так он же горбился.