- Анархия, конечно, отвратительна. Но и девушка, испытывающая наслаждение, вынося смертный приговор, мне тоже не симпатична. Извини...

  Лина сменилась в лице.

  - Я балдею не от возможности проголосовать за чью-то казнь, а от осознания, что мне, обычному человеку, оказана честь и доверие фактически влиять на целый ряд судебных и политических решений. Разве ты не понимаешь, как это здорово и важно - быть причастным ко всему, происходящему вокруг?

  - Я свое мнение уже озвучил.

  Лина спокойно поднялась с постели, включила в комнате свет, оделась, расчесала спутавшиеся от объятий волосы. Прежде чем уйти, она обернулась к Паше и сказала:

  - Знаешь, я теперь понимаю, почему ты хочешь быть космическим разведчиком. Это так здорово, летать среди звезд, радоваться чистоте собственных рук и не испытывать ни малейшей ответственности перед людьми, живущими вокруг тебя. И чтобы все вокруг делалось чужими усилиями, а ты будешь брезгливо обсуждать ошибки и гордиться непричастностью к ним. Быть хорошим среди звезд - просто, Паша. Быть хорошим среди людей - гораздо труднее.

  Она закрыла за собой дверь, стараясь оставить за спиной все сожаления о сломавшихся отношениях, и остатки собственной инфантильности.

  Чтобы завтра принять сложное, но правильное с ее точки зрения решение.

  Лина наконец определилась со специализацией. Она станет карателем.

  "Расскажи мне, мамочка, расскажи родная, почему судьба моя странная такая? Почему я вновь в снегах, снова осень в сапогах, отчего я не везучий я не понимаю"...

  Еле слышная песенка на мгновение замерла. Затаив дыхание, Лина нажала на спусковой крючок. На крошечном мониторе винтовки она видела, как противник нелепо взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах, хотя голова его треснула и превратилась в кровавый фонтан. Лина шумно выдохнула, вытерла смешавшийся с пылью и песком пот со лба, от чего на лице остались грязные разводы, и на мгновение выпрямила уставшую спину.

  "Расскажи мне, мамочка, почему удача снова срет падлюка в душу, так, что сын твой плачет..." - продолжила она мурлыкать нежным баюкающим тоном, поворачиваясь к напарнику.

  Петя был совсем плох. У него медленно синели губы, в груди что-то свистело и хлюпало на вдох и выдох. Повязка, наложенная прямо поверх светло-табачной формы, набралась крови.

  Лина в который раз заглянула в пустую аптечку, словно там рано или поздно должна была вырасти еще одна доза стимулятора.

  - Знаешь, а ты красивая, - прохрипел вдруг Петя.

  - Эк тебя накрыло-то от последней дозы. Надо было самой закинуться разок, может, тогда и ты показался бы мне не таким буратино, - отозвалась Лина, стараясь придать своей интонации грубоватую бравурность.

  Петя слабо улыбнулся.

  - Прости меня... что запаниковал, прости... Если бы мы не отступили, уже давно соединились бы с нашими...

  - Не стану возражать, решение было дурацкое. Только теперь уже смысла нет его обсуждать.

  - Я запорол миссию...

  - Твоя миссия сейчас - стервятников в небе считать и зубами за жизнь держаться.

  - Моей семье даже пенсию платить не будут...

  Лина прильнула к винтовке, выслеживая следующую жертву.

  - Подожди, может, мы еще как-нибудь красивенько выкрутимся. Хасаев с группой уже на полпути к нам, через полчаса здесь будут. Главное - потерпи.

  Петя захрипел.

  В мониторе показался еще один боец. Его фигура уверенно мелькала за обожженными солнцем стволы деревьев.

  - Дай мне руку... - раздался слабый голос напарника.

  Лина все поняла. Отложив винтовку, она повернулась к нему. Петю трясло. Его синюшные губы дрожали.

  Она деловито вытерла ему лицо грязным платком и взяла за руку.

  - Я с тобой. Теперь тебе ничто не страшно, Петька. Теперь ты всех поимел и свободно уходишь. И больно больше не будет...

  Лина крепче стиснула его ладонь, чувствуя, как закипают слезы и как слабеет биение жизни в наливающейся свинцом безвольной руке. Потом закрыла ясные Петькины глаза, сорвала жетон с его шеи и, сердито шмыгнув носом, поползла вдоль оврага.

  "Ну а теперь посмотрим, кто кого, ублюдки!" - одними губами говорила она себе, выбирая позицию для броска.

  Яркий свет словно ударил Лину по лицу наотмашь. Он сочился сквозь сомкнутые ресницы, обжигая глаза, а руки, которыми можно было бы их защитить, были зафиксированы пластичными наручниками к койке.

  - Твою мать, что происходит? - запротестовала она.

  - Старший лейтенант Зарницкая, вас вызывают на беседу, - услышала она металлический и совершенно бесполый голос у себя над головой.

  - Прям так, или судно из-под жопы можно все-таки вытащить? - зло отозвалась Лина.

  - Не волнуйтесь, перед встречей вас приведут в порядок.

  Наручники ослабли, и девушка смогла наконец нормально потянуться и сесть. Мурашки удовольствия пробежали от макушки до самых пяток. Сощурившись, она рассмотрела вокруг себя двух стандартных андроидов с гладкими белыми затылками.

  - Вы можете сами снять с себя одежду?

  Вместо ответа Лина стянула с себя тюремную тунику и с наслаждением выгнулась, закинув руки себе за голову.

  - Проследуйте за нами.

  В сопровождении андроидов Лина из камеры очутилась прямиком в туалетной комнате.

  - Вы можете воспользоваться душем и всеми моющими средствами, находящимися внутри. А также подобрать себе комплект чистой одежды из числа тех, что находятся в шкафу.

  - Интересно, с чего бы вдруг такая роскошь, - пробормотала женщина, забираясь в душевую кабину.

  В первый раз она реализовала свое особое право карателя на осуществление смертной казни после захвата Агрской тирании. Город пал, освобожденная Агра ликовала, но очень скоро пришли сведения о спешащем к столице подкреплении. Действовать нужно было незамедлительно. Результаты общественного голосования почти единогласно осуждали маниакально жестокого правителя на высшую меру.

  А в отряде было только два карателя офицерского звания.

  Жребий выпал Лине.

  Она зачитывала приговор, стараясь не смотреть на осужденного. Она знала, что этот человек насаждал генетическую инженерию, ввел закон о планировании семьи и обязательном медицинском разрешении на зачатие. Что тотальный контроль, введенный якобы для подавления преступности, разрушил человеческие свободы и право на личную жизнь всех жителей Агры.

  Она знала: этот человек является персонифицированным воплощением всего, что она ненавидела.

  Но в первый раз ей предстояло стрелять в безоружного.

  Подняв глаза от бумаг, Лина встретилась с бывшим правителем взглядами.

  Он был невероятно красив. Именно такими видят в снах своих принцев глупенькие барышни младших курсов. Очень высокий, по-настоящему статный, молодой, с выразительными глазами цвета темного янтаря и волной упавших на лоб светлых кудрей.

  - А вы ведь в самом деле верите в свою правоту. По глазам вижу, - сказал он с грустной улыбкой.

  - Я верю в право человека на свободу и личную и гражданскую ответственность. И это была последняя реплика, на которую я ответила.

  - Пожалуйста, ответьте еще на одну. Что с моими детьми? Поймите, я должен это узнать перед тем как...перед тем как оставлю их.

  - Не могу знать точно. Но поскольку ваши личные аппартаменты были взяты без стрельбы, с ними должно быть все в порядке.

  - У меня есть сведения, что обеих моих дочерей застрелил один из ваших людей, рыжий, с протезированной правой рукой.

  "Ведерников?.. Что за бред!" - пронеслось в голове у Лины.

  - Кто вам сказал?

  - Один из конвоиров.

  - Это чушь. У нас не принято воевать с детьми и стрелять в невиновных, как это происходило в Агре. Ваши дети в безопасности.

  Он кивнул.

  - Спасибо.

  - Вы можете помолиться, если исповедуете какую-нибудь религию.

  - Нет, благодарю.

  - Тогда я приступаю к исполнению приговора.

  Он как будто хотел сказать что-то еще, но Лина вскинула винтовку на плечо, мгновенно вычислила идеальную точку и нажала на спусковой крючок. На просторной белоснежной рубашке быстро расцвело кроваво-красное пятно. Осужденный, как подкошенный, упал на колени, засипел, схватился за рану - но не умер. Неловким, размашистым движением сорвав пуговицы, он распахнул рубаху на груди.

  С правой стороны, безобразной брошкой проглядывая сквозь тонкую кожу, трепетало его сердце, похожее на отдельное живое существо.

  У Лины перехватило дыхание. Ее никто не предупредил об этой особенности физиологии приговоренного! Либо факт не успели установить, либо нарочно умолчали...

  - Да стреляй же! - просипел он, подставляя грудь под следующий выстрел.

  Ей потребовалось не больше двух секунд, чтобы исправить ошибку.

  Когда он, наконец, затих, Лина склонилась над ним и дрожащей рукой закрыла ему глаза.

  - Прости меня, - прошептала она. - Я не хотела, чтобы ты страдал.

  Пожалуй, у него была своя правда в вопросах генетической инженерии. А может, не только в них?..

  А потом началась схватка с подоспевшим сопротивлением, и ей совсем не осталось времени на размышления.

  После Агры она получила звание старшего лейтенанта и вошла в состав группы Анатолия Хасаева, героя, подвигами которого она восхищалась столько лет.

  А через полгода попала под трибунал.

  Лине до сих пор было трудно вспоминать о произошедшем.

  Они все в тот вечер здорово перебрали. Тяжелые ночи без сна, стрельба и скользкие от крови лестницы остались позади. От такой ноши никому и никогда не избавиться, но можно напиться в трупняк, чтобы хотя бы на какое-то время перестать о ней думать.

  Но Лине не удалось даже это.

  И зачем только Ведерников рассказал ей тогда всю правду?

  Она помнила, как рассмеялась и зло бросила Мишке в лицо:

  - А ты, мать твою, бравый вояка! Настоящий мужик!

  - А что мне было делать? Она выскочила на меня с глушилкой! Я ей шоколадку должен был подарить?

  - Ты застрелил семилетнего ребенка!

  - Подумаешь, одним ублюдком Косаревского меньше стало!