Френсис посмотрела на Петра-Амаю.

Он впервые так близко видел ее большие серо-зеленые глаза. Цветом и изменчивостью они были словно вода Берингова пролива. Девушка смотрела долго и пристально, а потом в смущении отвела взгляд, устремив его вдаль, за мыс, который скрывал ее родину — остров Малый Диомид.

Петр-Амая на этот раз имел возможность как следует рассмотреть Сергея Ивановича Метелицу. Начальник был довольно высок ростом, светловолос. Крупные и огрубевшие от возраста черты лица отличались правильностью, если не считать несколько полноватых губ. Сергей Иванович носил небольшую бородку и усы. Внешностью своей Метелица вполне соответствовал тому представлению о типично русском интеллигенте, которое сложилось у Петра-Амаи от чтения классических произведений русской литературы. Кстати, среди многих других книг компактное, довольно дорогое собрание сочинений Льва Николаевича Толстого занимало видное место на полках кабинета начальника Советской администрации строительства Интерконтинентального моста.

Метелица разговаривал по телефону с начальником Американской администрации Хью Дугласом. На видеоэкране американец выглядел усталым, несколько одутловатое лицо его, однако, светилось доброжелательностью и радушием.

— Я решил предоставить статут специального помощника Петру-Амае, главному редактору книги о строительстве…

Изображение Петра-Амаи появилось на среднем видеоэкране. Точно такое же изображение должно было появиться перед Хью Дугласом.

— Дорогой мистер Метелица! — Хью широко улыбнулся. — Это ваше дело… Честно говоря, я еще не успел познакомиться со своим штатом и всеми помощниками… Одним больше, одним меньше — какая разница? Меня заботит другое. Не пора ли нам снова встретиться? Я готов опять приехать к вам, но, по-моему, настала пора, дорогой мистер Метелица, вам ответить визитом.

— Хорошо! — с готовностью ответил Метелица. — Мы прилетим вместе с Петром-Амаей.

— Берите хоть весь штат помощников! — весело произнес Хью Дуглас. — Всем будем рады!

— Мы прилетим вдвоем, — еще раз уточнил Метелица.

— Летите в Ном, — сказал Хью. — Здесь, в Уэльсе, никаких достопримечательностей нет, да и постройки, возведенные для строителей, такие же, как на вашем берегу. Поэтому давайте встретимся в старом добром и славном Номе.

— Хорошо, — ответил Метелица. — Сегодня к вечеру будем.

Он выключил видеотелефон. Изображение Хью Дугласа вместе с улыбкой медленно угасло на экране.

Трасса полета пассажирских летательных аппаратов, и в том числе большого парадного вертостата начальника Советской администрации, из Уэлена в Ном проходила чуть южнее обоих островов в Беринговом проливе. Метелица попросил пилота пролететь так, чтобы был виден поселок Иналик на Малом Диомиде.

Море в эту пору короткого арктического лета свободно ото льда. Чистая вода простиралась далеко на север.

Вертостат сбавил скорость, и усиленный динамиком голос пилота возвестил:

— Пересекаем Международную линию изменения дат! Вместо вторника на ваших календарях вчерашний понедельник!

— Ну вот, Петр, прилетели во вчерашний день! — весело сказал Метелица, придвигаясь к широкому иллюминатору.

Иналик располагался ближе к южной оконечности островка.

Метелица внимательно разглядывал крохотное селение, домики, прилепившиеся к голому скалистому берегу.

У воды, на узенькой галечной полоске виднелись люди. Две байдары лежали на берегу, третья находилась на плаву. Женщины разделывали моржа.

Когда вертостат взял курс на мыс Принца Уэльского, Метелица откинулся в кресле и подумал: «Никогда не видел более неудобного места для человеческого жилья!»

От Уэльса вертостат повернул на Ном, пересекая водную гладь залива Нортон, на которой то и дело попадались большие и малые суда. В основном это были рыбаки. Большинство — парусные суда: в двадцать первом веке на морских судах часто использовали силу ветра, чтобы не загрязнять воду. К тому же ловля рыбы и не требовала больших скоростей.

Ном открылся на низком, болотистом берегу залива. Причальная мачта высилась недалеко от старого аэродрома, и воздушный корабль, снижаясь, давал возможность пассажирам полюбоваться старинным аляскинским городком. Зеленая тундра вокруг изобиловала какими-то каналами с желтыми отвалами по берегам. Точно такие же отвалы высились ближе к морскому берегу. Это были следы деятельности больших золотодобывающих драг, разрушенный остов одной из которых можно было разглядеть на окраине города.

Население Нома уже долгие годы не превышало десяти-одиннадцати тысяч человек. Большинство — эскимосы, выходцы с острова Святого Лаврентия, потомки жителей Кинг-Айленда и других, ныне уже не существующих поселений.

Среди встречающих Петр-Амая с удивлением увидел Френсис Омиак. Встретившись с ним взглядом, она широко улыбнулась и помахала издали рукой.

Первым с вертостата сошел Метелица, радушно встреченный Хью Дугласом.

Во вместительной машине с яркими фирменными знаками Американской администрации строительства Интерконтинентального моста гости и хозяева по широкому шоссе направились в Ном. По сторонам дороги лежало болото с чахлой растительностью.

— Это шоссе, — сказал Хью Дуглас, — было выстроено еще во времена второй мировой войны, в середине прошлого века. Ему уже скоро сто лет, а как оно выглядит! В те годы с аэродрома, где вы только, что приземлились, в воздух поднимались примитивные, перегруженные топливом для долгого пути винтовые самолеты и летели по трассе: Ном — Уэлен — Анадырь — Марково, Сеймчан — Якутск — Киренск — Красноярск — и далее в Москву, а потом на Западный фронт… Наши ежегодные собачьи гонки из Фербенкса в Ном — легкая прогулка по сравнению с таким перелетом!

Хью Дуглас на секунду умолк и вдруг значительно произнес:

— Удивителен был порой человек прошлого!

— Человек вообще явление удивительное, несмотря на всю его кажущуюся обыденность, — отозвался Метелица.

— Вы, как всегда, правы, товарищ Метелица, — с улыбкой по-русски сказал Хью Дуглас.

— А вы говорите по-русски? — спросил Метелица Френсис.

— К сожалению, нет, — покраснев, ответила девушка.

— Зато она знает эскимосский, английский и понимает по-чукотски, — пришел на помощь смутившейся Френсис Хью Дуглас. — Но русский язык все же вам придется изучить, Френсис.

— Хорошо, — ответила девушка.

— А нам бы с вами, мистер Дуглас, не мешало поучиться местным языкам, — сказал Метелица.

— Вот Френсис и будет учить меня эскимосскому, — ответил Хью Дуглас.

— А вам, — Метелица повернулся к Петру-Амае, — придется меня поучить чукотскому…

— Я эскимос, Сергей Иванович, — напомнил Петр-Амая.

— Да? — смутился Метелица и зачем-то сказал. — Ну, ничего.

Машина тем временем въехала в ту часть города, которая была сохранена как память о великих временах «золотой лихорадки». Один за другим тянулись увеселительные заведения, или «салуны». На противоположной стороне улицы в ряд стояли молельные дома и церкви, начиная с довольно ветхой постройки Пресвитерианской церкви, старейшей на Аляске, и кончая сравнительно новым молельным домом «Бахай-веры», сооруженным из модного строительного материала, имитирующего снежные глыбы. Молельный дом своей архитектурой равнялся на снежный дом-иглу гренландских и североканадских эскимосов.

Петр-Амая всматривался в облик города, о котором много слышал. Здесь ему ни разу не доводилось бывать.

— Я заказал вам номера в самой старой гостинице города, — сказал Хью Дуглас, когда машина остановилась возле низкой и длинной постройки. — А вот и сам владелец!

У порога стоял эскимос. Он был одет слишком торжественно, даже при галстуке, хотя эта древнейшая часть одеяния человека допускалась только в исключительных случаях, как фрак в прошлом веке.

— Саймон Галягыргын! — представился владелец гостиницы. — Добро пожаловать в мою ярангу!

Последние слова он произнес на чукотском языке.