Звонок лифта возвестил о прибытии и чуть не заставил меня вздрогнуть. Открытие дверей — и я делаю шаг в просторный, сумрачно освещённый кабинет.

— Проходите, майор, — поприветствовала меня смутно видневшаяся мужская фигура в военной форме за столом, жестом указывая на следующую дверь.

— Благодарю, — кивнул я, проходя мимо. Одинокая яркая лампа на столе мешала разглядеть лицо сидящего военного и обстановку кабинета, однако я быстро приспособился к тусклому освещению после яркого света в лифте и успел увидеть, что кабинет полностью металлический, кроме некоторых деталей.

Раскрыв указанную дверь, я обнаружил за ней дверной проем в шаг длинной и вторую дверь, более массивную. С некоторой толикой раздражения я раскрыл вторую дверь, и оказался в большом сферическом помещении, стены которого являлись и овальным потолком. Они растворялись в полусумраке, задняя полусфера потолка была занята слабо светящимися голографическими символами, живущих собственной жизнью. Множественные ряды цифр формировались в графики и причудливые кривые, цепочки шифров струились по стенам. Была ли это актуальная информация или просто декор, я не знал.

— Здравия желаю! — козырнул я молчаливой фигуре, сидящей в высоком кресле за столом. Мой голос звучал непривычно гулко.

— Проходите, присаживайтесь, — голос генерала был жёстким. Перед столом генерала был стул без спинки. Жест фигуры, указывающей на этот стул, я скорее угадал, чем увидел. У генерала также стояла настольная лампа, яркий свет которой мешал рассмотреть выражение его лица. В чём смысл такой обстановки, я не понимал, но раздражение только возросло. Усилием воли я подавил его, настраивая себя на решающий разговор.

Подойдя спокойным шагом, я сел на предложенный стул. Генерал выдвинулся немного вперед, тогда я смог рассмотреть его лицо — волевое, с квадратным подбородком, решительное.

Зелёные глаза буравили взглядом.

— Рад, наконец, видеть вас воочию, майор.

Я промолчал. Эта реплика не требовала ответа.

— Полковник Карстон дает вам самые лестные характеристики, однако я хочу, чтобы вы знали — это ничего не значит.

Поскольку мне снова нечего было сказать, я молча кивнул.

— Как вы считаете, майор, кто вы для разведки Альянса?

— Это решать не мне, генерал, — покачал головой я, уже сожалея, что сюда попал.

— В первую очередь вы — проблема! — обвиняющим тоном сообщил мне генерал. Я вздрогнул от подобной оценки, а генерал и не думал останавливаться:

— Взялись ниоткуда, вмешались в бой на Иден Прайм, затем втянулись в научные авантюры Чжанга Лоу, провели самодеятельную операцию у Новерии. Не хотите или не умеете держаться в тени, майор?

— Генерал, в обеих ситуациях я действовал исходя из принципа инициативы, когда остаться в стороне было невозможно, — хмуро ответил я. Было понятно, что генерал недоволен, но не было ясным, почему.

— Самовольно и обманом взяли на себя руководство военным гарнизоном! Не много ли вы на себя берёте, исходя из вашего принципа инициативы? — Голос генерала был опасно вкрадчивым.

— Не понимаю вашего недовольства, генерал. Если бы я не преуспел, то сложил бы голову вместе с остальным гарнизоном. — В руках себя держать пока удавалось.

— Какое мне дело до гражданских лиц, лежащих где бы то ни было? Вы не имели никакого права брать командование! — вдруг вскипел генерал и перешёл на повышенный тон. Его поведение было для меня неожиданным и необычным: наше командование не кричало на подчиненных, истеричек в нём не было, в военных кругах главными принципами взаимодействия были уважение и взаимовыручка. Не понимая мотивов генерала, тем не менее, я поймал то холодное спокойствие, которое всегда сопровождало меня в наиболее опасных миссиях. Спокойно подняв взгляд на генерала Хакманна, я сказал:

— Я не гражданское лицо, генерал. Мой боевой опыт начинается с шести лет и состоит из непрерывных боевых операций.

Хакманн продолжал безуспешно буравить меня взглядом, я же всё более успокаивался. Чего бы не добивался от меня генерал, он этого не получит. Мы какое-то время сидели, смотря друг на друга и не отводя своих взглядов. Спустя, наверное, бесконечность, послышался его скрипучий голос:

— Кто, кроме вас, может подтвердить ваш боевой опыт, поручиться, что это не ваша выдумка?

— Никто, — хмуро ответил я.

— В таком случае, вы преступник, который обманным путем взял руководство боевой операцией на Иден Прайм и своим дилетантизмом угробил половину гарнизона солдат Альянса, каждый из которых стоил несколько лет подготовки и существенных затрат, не говоря уже о том, что у каждого были родные и близкие, — подытожил генерал Хакманн.

Это был удар под дых. Ведь я неоднократно мыслями возвращался к тому бою, и нелогичное поведение гетов в завершающей фазе заставило меня усомниться в целесообразности последней атаки, в ходе которой и были понесены потери. Геты, конечно, разбомбили поселение, но могли бы не ставить перед собой задачу уничтожать население. В итоге выяснилось, что их целью был маяк. Могли ли геты ограничиться только артефактом, не совершая дальнейших атак на гражданских и гарнизон? В таком случае, должен был ли я отправлять солдат в лобовую атаку?

При этом подобное обвинение генерала Хакманна совершенно не вязалось с его предписанием явиться в парадной форме для награждения и получения звания «полковник ВС Альянса». Я был сбит с толку и чувствовал нарастающую внутри злость, однако справился, взяв себя под контроль.

— Преступника нельзя награждать и присваивать ему звание «полковника». — Мой голос звучал немного устало. — Я рассчитываю получить у вас полные разъяснения, генерал.

После этих слов я вытащил из кармана наградные планки, значок N7, и, положив всё это на стол, произнёс:

— Военнослужащий никогда не будет носить награды, которых он не заслужил. Равно как и знаки, указывающие на принадлежность к элитным подразделениям.

Сделав вздох, я сказал, внимательно глядя в глаза генералу Хакманну:

— Генерал, я не гражданское лицо, но и не ваш подчиненный. Не думал, что наша беседа пойдёт таким образом. Поэтому теперь я вижу только два варианта. Первый вариант: вы говорите ясно, как военный военному, какова ситуация и что требуется от меня. Второй вариант: я готов пойти под суд либо трибунал и ответить за свои действия как на Иден Прайм так и у Новерии.

— Что за чушь вы несёте? — вскипел генерал. — Кем вы себя возомнили, чтобы разговаривать со мной ультиматумами?

Генерал приподнялся за столом, нависая надо мной, как глыба, готовая обрушиться в любой момент.

— На суде приговором будет пожизненное заключение, связанное с присвоением себе звания майора ВС Альянса и с использованием войск в операции, приведшей к серьёзным потерям. Не говоря уже о прочих нарушениях, которые были допущены вами, вы никогда не выйдете из тюрьмы, Волков, вы там сгниете!

Палец генерала был направлен прямо на меня. То, что необходимо, я ему уже сказал, поэтому спокойно молчал в ответ, дожидаясь развязки. Пока генерал распалялся, я спокойно обдумывал его поведение. Какой-то мотив у такого поведения должен быть, но я никак не мог его понять.

— Вы слушаете меня, Волков? — подозрительно спросил меня генерал Хакманн.

Мне хотелось сказать ему, что я презираю формалистов, сказать, что у нас формализм никогда не был положительным качеством, война быстро отсеивала идиотов, не умеющих подстраиваться под ситуацию, а пытавшихся жить инструкциями. Мне хотелось сказать ему, что такого формализма как у генерала я не встречал никогда, это был какой-то сюрреалистичный масштаб, апогей буквоедства — обвинять меня в том, что я освободил пленных пиратского крейсера, когда никто другой не успевал это сделать, по сути, в безальтернативных условиях. Но вместо этого я холодно сказал:

— Слушаю, и всё так же не понимаю вас.

Генерал, усмехнувшись, уселся в своё кресло и словно невзначай поинтересовался:

— Вас, что же, не пугает перспектива провести остаток жизни в тюрьме?