Дошли он и Василий, коренной уралец. Два их товарища не выдержали тягот пути: один, больной туберкулезом, чтобы не быть обузой остальным, ночью ушел с привала в лесную чащобу, где его и разыскали после двухдневных поисков, холодного и недвижимого; второго подвело сердце.

Василий нанялся матросом на американскую торговую шхуну фирмы "Свенсон и К° ". А он остался на Колыме – пусть окраина, но все же земли русской…

К утру, как это изредка бывает среди лета в колымской тайге, пошел снег, теплый и пушистый.

– Поручик, послушайте… – Кукольников теребил за плечо Деревянова.

– Ну что там еще? – Деревянов тяжело заворочался на оленьих шкурах, сваленных в углу избушки.

– Дурные вести…

– А когда были хорошие? – Деревянов наконец выкарабкался из-под мехового одеяла и зашарил вокруг себя в поисках торбасов.

– Христоня!

– Туточки я… – Христоня хмуро уставился на поручика, придерживаясь за дверной косяк. – Надобно чаво?

– Торбаса подай.

– Да они ж, энто, перед вами.

– Ладно, иди… – закряхтел Деревянов, пытаясь надеть распаренную в тепле обувку. – Нет, постой! Неси водку!

– Нетути. Ишшо третьего дня, энто, в расход пустили.

– Поищи! – Древянов вышел из избушки и долго тер лицо сухим морозным снегом.

– Ты еще здесь?! – рыкнул на Христоню, который, словно утопающий за соломинку, держался обеими руками за дверь..

– Ей-богу, нету, васкородие, – перекрестил живот Христоня. – Спирт.

– А черт с тобой, тащи спирт!

– Господин поручик, – официально напомнил о своем присутствии Кукольников. – Сегодня, думаю, нужно воздержаться от спиртного. Причина довольно веская.

– Там, – ткнул пальцем Деревянов в заплеванный пол, – не дадут, ротмистр. И на все дурные вести, с вашего позволения, мне чихать.

– Пепеляев разбит, – ровным, бесстрастным голосом сказал Кукольников, привыкший к черной меланхолии Де-ревянова. – Ракитин застрелился. Боеприпасы и продукты от Свенсона захватили большевики. Обоз с пушниной и зимним обмундированием якуты-каюры тоже привели к ним.

– Ну!.. – взъярился Деревянов. – Перестреляю всех!

– Поздно, поручик, слишком поздно. По данным разведгруппы, на расстоянии двухнедельного перехода от нас сильный отряд красных. Направляются в нашу сторону.

– Все. Крышка… – Деревянов грузно ухнул на колченогий табурет и застыл, уставившись невидящим взглядом на Кукольникова.

– Отряду – да… – ростмистр быстро шагнул к двери, резко рванул ее на себя – бледный Христоня ввалился в избушку и едва не грохнулся на пол, выронив флягу со спиртом и немудреную закуску.

– Подслушивал? – зловещая темень холодных глаз бывшего жандарма парализовала обычно разбитного вестового, и тот, судорожно зевая открытым ртом, словно рыба, выброшенная на берег, замычал что-то невразумительное.

– Подслушивал… – Кукольников неожиданно резко и точно ударил Христоню в солнечное сплетение, и вестовой беззвучно рухнул на пол.

– Расстрелять мерзавца, – ротмистр брезгливо потер руку. – Длинные уши и длинный язык всегда сокращают путь к праотцам.

– Господин ротмистр! – зло вскинулся Деревянов. – Здесь пока командую я! Прошу об этом не забывать. За Христоню я ручаюсь.

– Ладно, – какая-то новая мысль пришла в голову ротмистру, и он рывком поставил обеспамятевшего Христоню на ноги.

– Выйди вон и карауль у входа. Никого не пускать.

– Так что, господин поручик, пора… – плотно прикрыв дверь за Христоней, негромко сказал Кукольников, обращаясь к хмурому Деревянову.

– Похоже, что действительно пора, – Деревянов зашагал по избушке.

– Возьмем Бирюлева и Христоню. Бирюлев ждет в пяти верстах отсюда. В охотничьем зимовье. Запас продуктов вполне достаточен. Три оленьих упряжки и десяток запасных оленей. Уходим сегодня ночью, – Кукольников словно швырял слова в сторону поручика, который бездумно мерял шагами избушку из угла в угол.

– Проводник?..

– Проводник под охраной доставлен позавчера. У Бирюлева.

– Согласен вести? Кукольников презрительно покривил губы.

– В случае отказа я приказал перестрелять всю его семью. Самый надежный способ укрощения строптивых туземцев. Побежал как молодой…

– Найдут по следам.

– Сомневаюсь. Уйдем через перевал. Путь длиннее, зато надежнее. В той стороне нас искать не будут. Прикроем следы снежными лавинами, если метель не поможет.

– Нужно предупредить остальных о приближении отряда красных.

– Зачем? На алтаре мучеников белого движения еще достаточно места. Пусть потреплют большевиков наши господа офицеры – в плен сдаваться им как-то не с руки, наследили немало, такое не прощается. А после боя красным будет не до нас, поручик.

– Но все-таки…

– Уже распорядился. Разведгруппа в полном составе встретит красных у входа в долину. Так что врасплох не застанут…

Когда трое суток спустя красноармейцы вылавливали прорвавшихся сквозь кольцо оцепления белобандитов, на вершине перевала тяжело ухнул взрыв, и снежная лавина, набирая скорость, устремилась в ущелье, заметая следы главаря банды Деревянова.

Костя Мышкин, начальник ЭКО при райотделе милиции, слегка располневший лысоватый блондин, с многозначительным видом тер куском фланели стекла очков. Савин терпеливо ждал – этот ритуал КаВэ перед тем, как преподнести очередной сюрприз своих научных экспериментов ошалевшему от недосыпания и суматохи сыскных мероприятий оперативнику, выполнял неукоснительно.

"У-у, инквизитор!" – ругался про себя Савин, но виду не подавал, по-прежнему спокойно и выжидающе посматривал в сторону КаВэ.

– Смотрел я, кхм… – прокашлялся Мышкин, – твои вещдоки. Смотрел…

– Ну ладно, Костя, не томи душу, выкладывай, – взмолился Савин, умильно заглядывая в глаза Мышкину. Это был последний пункт ритуала, после которого КаВэ опускался с вершин своего научного величия к низам черновой работы угрозыска.

– Кусок целлофана – это остатки пакета из-под московского жареного картофеля. Можно предположить (если, конечно, штормовка не с чужого плеча), что потерпевший москвич…

КаВэ понесло – полез не в свои сани, принялся за составление версий преступления. (Впрочем, чем черт не шутит, – вариант "житель Москвы" и, добавим, окрестностей, не исключен).

– Константин Венедиктович, – Савин постарался придать голосу стальные интонации начальника райотдела, подполковника Седлецкого, – мне, между прочим, через час к шефу на ковер. Уяснил? Так что, будь добр, давай по существу…

– Савин, ты хам, но я тебя прощаю, – и Мышкин, уже не фантазируя, продолжал: – Платиновое кольцо. Проба, вес – все указано в заключении. Прочтешь. Но с гравировкой нам пришлось повозиться. Вот что у нас получилось… – положил на стол перед Савиным фотографию. А рядом еще одну.

– Это, – ткнул желтым от химикалий пальцем в глянцевую поверхность фотобумаги, – гравировка на колечке, а это – тиснение на кожаном портмоне…

"ГР. В. В.-В.". Пять букв. Судя по всему, инициалы владельца вещей. Владельца ли?..

– Думаю, что "ГР." обозначает граф или графиня. Подтверждением этому предположению служит сей герб на портмоне.

– С чего ты решил, что он графский?

– В геральдике я не силен, сознаюсь честно, – огорченно покривился Мышкин. – Просто интуиция. А материалов у меня по этому вопросу, увы, нет.

– Что ты предлагаешь? Мне совмещать полезное с приятным – искать преступника, выполняя свои обязанности, и изучать каноны геральдики в порядке самообразования, коль уже твой отдел не в состоянии решить проблему, что, кстати, входит в ваши функции, – не удержался Савин, чтобы немного сбить спесь учености с непробиваемого КаВэ.

И добился своего. Мышкин сник, засуетился, принялся что-то невразумительно объяснять, доказывать…

– Ладно, химик, с тобой все ясно, – сжалился над ним Савин. – "ГР." и прочее беру на себя. Что там у тебя на очереди?

– Зубы… – буркнул Мышкин, подозрительно поглядывая на Савина.