Я стремительно натянул на голое тело спортивный костюм и босиком вышел в гостиную. Свет шел из спальни. Я тихо открыл дверь и увидел Крис – она лежала точно так, как я себе и представлял – на правом боку, подперев щеку, с книгой. Только не в полупрозрачной комбинации с тонкими бретельками, как мне хотелось, а в шелковой золотистого цвета пижаме.

Я кончиками пальцев по двери, как ночной мотылек крыльями, обозначил свое появление – Крис подняла голову и в ее глазах я не прочел ничего такого, после чего мне следовало бы ретироваться. В ее глазах я прочел внимание и участие.

– Прости Крис, – сказал я, чуть прикрывая за собой дверь, – я не могу уснуть. Я хочу исповедаться, потому что грешен. Могу ли я?

– Конечно, можешь, Пьетер, – сказала она, откладывая книгу и спокойно, нестыдливо садясь в постели.

– Спасибо, Крис, я этого никогда не забуду, – сказал я, опускаясь на красный ковер, как сутки назад. И вовремя, потому что ноги меня почти не держали. Я обхватил колени, уткнулся в них лбом, голос мой звучал как из бочки.

– Крис, в вашем доме я встретился с чистотой и любовью, я встретился с верой в добро, поэтому то, что у меня в душе, кажется мне святотатством. Раньше я считал, что это естественно – думать и чувствовать так, как я. Но за эти два дня что-то переменилось во мне и я сам себе стал отвратителен. Ты и Фрэнк, вы...

– О чем ты, Пьетер? – услышал я ласковый проникновенный голос Крис и поднял голову.

Ее глаза были полны света – божественная аура любви к ближнему обволакивала меня.

– Сегодня во время молитвы я испытал противоестествеынное влечение к тебе, к твоему телу, – сказал я. – Мне стыдно, и я должен покаяться. Ведь ты моя названая сестра.

– Спасибо Пьетер, что ты пришел сказать об этом, – услышал я, не веря ушам своим. – Это хорошо, что ты пришел. В твоем чувстве нет ничего стыдного. Это был не ты, а только маленькая часть тебя, твоя первая чакра, разбуженная энергией молитвы, чакра плотских желаний. Но потом энергия пошла выше, пробуждая другие чакры – любви, добра, самопожертвования, света. Ведь в конце тебе стало легко?

– Да, мне стало легко. Но грустно. Потому что мне нравилось хотеть тебя.

– Плотское желание – это часть общего замысла, Пьетер. Если один человек испытывает влечение к другому, значит они духовно близки, значит, они усиливают друг друга в деле добра. Главное не в плотском желании, а в, том, чтобы не останавливаться на нем, а идти все дальше, все выше. Заблуждение считать, что дальше ничего нет. Плотское – это только начало, только взлетная полоса.

Как твоя постель, Крис, подумал я. Мои коленки больше не дрожали.

– И я могу тебя поцеловать, Крис? – сказал я.

– Хмм... – чуть задумалась Крис. – В общем, да... Если, если тебе это очень нужно.

Я вдруг почувствовал себя спокойным и невозмутимым, как танк. Словно меня загипнотизировали.

– Мне это очень нужно, Крис, – сказал я.

– Зачем?

– Чтобы снять наваждение.

– Наваждение?

– Да, наваждение, что ты женщина моей мечты. Что мы должны быть вместе. Что мы должны быть не брат и сестра, а муж и жена.

– Ты поцелуешь и не сможешь остановиться.

– Нет, смогу, потому что у тебя есть Фрэнк.

– Да, Фрэнк мой друг. Но лучше, если ты правильно поймешь суть нашего брака. Мы свободны в своем выборе. Это главное условие любви.

– Выбор уже сделан...

– Да, – помолчав, тихо сказала Крис. – Но это не значит, что больше нельзя выбирать. Мы вместе, пока любим друга друга. Только нужно, чтобы любовь продолжалась.

Бьюсь об заклад, что на этих последних словах в голосе Крис прозвучал какой-то надрыв.

Я встал как покойник из гроба, положил ей руки на плечи и наклонившись, прикоснулся губами к уголку ее рта. Мне уже и это было не нужно. Я уже поверил услышанному, покаялся и готов был совершить жертвоприношение – положить к ее ногам хлипкий вздрагивающий комочек своей жалкой мечты. И если я продолжал играть, то разве что чуть-чуть.

– Спокойно ночи, Крис. Я люблю тебя.

– Спокойной ночи, Пьетер. Я тебя тоже люблю.

Увы, она всех любит.

Разочарованный, недовольный собой – раскис, развесил уши – я вернулся к себе. Было больно и горько. И стыдно за себя. Наверно, она там смеется. Мои чакры звенели во мне как невыпитые чарки вина. С горя я чуть было не решил разрядиться, хотя уже лет двадцать не прибегал к такому позорному способу, но что-то меня остановило. Если, Крис, это лишь часть общего замысла, то что же дальше?

Я проснулся среди ночи, услышав за стенкой в ванной комнате то ли стон, то ли всхлип под тихий шум воды из крана. Не рассуждая, даже не отдавая отчета в том, что я делаю, я вскочил, обвязал бедра полотенцем и толкнул дверь в ванную комнату.

Крис стояла перед зеркалом, приложив мокрые ладони к щекам. Глаза ее были заплаканы. Две верхние пуговицы пижамы расстегнуты, будто ей не хватало дыхания.

Она увидела меня в зеркале и смущенно обернулась:

– Прости меня Пьетер, я не даю тебе спать.

– Что случилось, Крис, могу я тебе помочь? – сказал я.

– Нет, все хорошо, Пьетер, мне не нужна помощь.

– Но ты плачешь...

– Женщины слабые существа, Пьетер, у них бывают истерики.

– Можно обнять тебя, Крис? Просто как обмен энергии. Тебе станет легче... Это...

Она не ответила, поэтому я сделал два шага, осторожно привлек ее к себе, погладил по волосам. Ее голова и руки были опущены – она словно поневоле вслушивалась в мои прикосновения. Я обнял ее чуть сильнее, ощутив ее тело вдоль своего, и вдруг ее лоно ответило вздрогом.

Я услышал ее короткий прерванный вздох и, зная, что это значит, властно опустил руку между ее ног, прикрытых шелком пижамы, и впился в губы. Она не сопротивлялась. Рывком я поднял ее на руки и понес к себе. Когда я опустил ее на свою постель и встал рядом, словно в последний раз испрашивая разрешения, она – боже мой!– она, не открывая глаз, протянула ко мне руки. Остатком разума я бережно расстегнул перламутровые пуговочки. Потом я осознал, что ее ноги ножницами стригут воздух, пытаясь сбросить с себя широкие шелковые панталоны. Я обернулся и взгляд мне обжег темный вздыбленный клочочек золотого руна на лобке...

Кровосмесительная ночь.

Бесконечные волны дрожи, пробегающие по телу Крис, как идущие к берегу белые гребни прибоя, как океан.

– Как тебя звала мама?

– Петя.

– Что мы делаем, Пьетьа? Ведь я твоя сестра. Мне слышится «pieta» в твоем имени.

– А мне в твоем голосе...

В сумерках восхода надо мною снова всплыло ее лицо, ее волосы открывающимся и закрывающимся занавесом прошлись по моим запекшимся от ласк губам, щекам, лбу:

– Пьетьа, ты спишь?

– Нет, – отозвался я.

– Мне пора, скоро приедет Фрэнк.

– Какой Фрэнк? Теперь я твой муж.

Занавес волос покачался из стороны в сторону:

– Нет, Пьетьа. Мой муж Фрэнк. Каролине утром на работу. Она отвезет тебя назад. Мы больше никогда не увидимся, Пьетьа.

– Это невозможно, – сказал я, еще не чувствуя бездны под ногами. – Я без тебя умру.

– Нет, Пьетьа, ты не умрешь. Ты найдешь другую женщину и будешь с ней. Я не могу оставить Фрэнка. И не спрашивай ни о чем. Прощай. Я буду молиться за тебя.

– Я люблю тебя.

– Прощай, Пьетьа.

За дверью раздавался жизнеутверждающий храп.