Да, я это сделала, и он у него потрясающий.

Что касается Джо, то я уверена, что если бы убийство Маяком своего личного охранника не было бы против правил, она бы меня заколола. Хотя Джо становится всё более рассерженной, она не уходит.

По мере того как время истекает, я решаю попробовать что-нибудь другое. Если не уходит она, это сделаю я.

У меня возникает такая возможность, когда нас атакуют с трёх сторон. Хай прячет меня в кусты, а сам с остальными принимает на себя пару худощавых близнецов, защищающих круглолицего школьника-маяка. Звуки борьбы привлекают сюда ещё одну команду, состоящую из трёх крепких девчонок, одетых в камуфляж. Наша команда — с Хаем и Зеведеей — рассматривается, как самая большая опасность, поэтому две другие группы предусмотрительно объединяются против нас. Джо бесцеремонно забрасывают на дерево, в то время как Хай, Ури и Зеведея защищают её, находясь внизу.

Пока они заняты, я незаметно проскальзываю между деревьев.

Хай, иди за мной. Иди и найти меня…

Я бегу трусцой, желая увеличить дистанцию между собой и остальными. Если я буду слишком близко, Хай прихватит с собой всю команду. Мне необходимо отдалиться так, чтобы ему не было смысла ждать Джо.

Ветви тянутся ко мне словно когти, пытаясь схватить за одежду и оставить след на моей коже. Я тянусь к ним в ответ, будто желая обменяться с ними рукопожатием, а затем ломаю им «руки», оставляя за собой небольшую дорожку разрушений для Хая, чтобы он последовал за мной. Я не была на свежем воздухе неделями — медбратья в психбольнице не очень-то верили в его целебную силу. Я вдыхаю сладкие запахи перегноя и солнечного света. Впереди простирается горка из валунов, образующая небольшой утёс с грудой камней в основании. Удобное место для того, чтобы подождать Хая. Я бегу немного быстрее и запрыгиваю на один из самых маленьких валунов.

И меня тут же забрасывают полдюжиной мешочков, наполненных мелом.

Вот черт. Забыла о своих «врагах».

Меловой порошок жжёт глаза и вызывает кашель, поэтому я падаю, теряя равновесие, и тяжело приземляюсь на спину прямо в кустарник. При падении из легких выбивает весь воздух.

Дважды. За два. Дня.

Должно быть, я теряю форму.

Я стряхиваю пыль с глаз как раз вовремя, чтобы увидеть выглядывающее из-за валуна лицо. Чернильно-черные кудри, голубые глаза и брови, удивленно поднимающиеся к краю линии волос. Полагаю, я не та, кого он ожидал увидеть.

— Это та девчонка!

— Кто? — кричит другой голос.

— Предательница!

Возможно, они и не притворяются врагами.

— Она здесь?

Из-за валуна возникает обладатель второго голоса, отвечающий на свой собственный вопрос. Он останавливается при виде меня. На его лице играют тени, и не только от возвышающихся над нами деревьев. На нем мелькают тёмные мысли: отвращение, ненависть, злость.

Он выше меня, но слабее, и у него такой вид, словно он какое-то время болел: жирные светлые волосы, впалые щёки, тёмные круги под узкими глазами. Он так сильно сжимает в руке игрушечный нож, что костяшки на пальцах побелели.

Он определённо не притворяется.

Раздаётся шорох опавших листьев, когда темноволосый парень обходит валуны.

— Эй, Исайя, — он бросает взгляд через плечо, — идём, она мертва. — Он делает несколько шагов, но Исайя не двигается. — Идём, пока сюда не пришла её команда.

Это заставляет блондина очнуться и быстро оглядеться.

— Где твои телохранители? — спрашивает он меня.

— На пути сюда. — Я встаю на ноги.

— Правда? Ты просто блуждала по лесу?

Его тон пропитан сомнением. Я киваю.

— Это так глупо.

Так или иначе, мне приходится с ним согласиться.

Он качает головой, и его сальные пряди трясутся.

— Я в это не верю.

Ха, впервые за несколько дней я сказала правду.

— Могу поспорить, они решили, что ты не годишься для роли охранника. — Он делает паузу и добавляет с насмешкой: — Предательница.

— Исайя. — Другой парень качается взад-вперёд, и листья шелестят под его ногами. — Пойдём, — его голос надламывается.

Но вместо того чтобы уйти, Исайя делает шаг ко мне.

— Я знаю, почему ты здесь.

Вряд ли.

— Знаю, как ты получила этот порез на лице.

В этом я тоже сильно сомневаюсь.

— Потому, что дома тебя все ненавидят. Что ж, мы тоже тебя ненавидим. Тебе здесь не рады. Ты грязная, эгоистичная трусиха.

И он плюёт на меня.

Плюёт. На. Меня.

Я начинаю трястись и заставляю себя сделать глубокий вдох. На самом деле, он даже не со мной говорит. Это Эмма является той, кого он ненавидит. Но это не останавливает мой гнев. Эмма — отброс общества, и почему? Потому что не хочет провести всю свою жизнь, охотясь на монстров?

Будучи монстром, я могу только поддержать её позицию.

Но есть ещё кое-что. То, как он пытается меня запугать, потому что думает, будто со мной это пройдёт. Он полагает, что его никто не остановит. Что Эмма не сможет ударить в ответ. Уже знакомый мне вихрь легкомыслия грозит растянуть мои губы в ухмылке. Благодаря Самсону я могу не есть неделями, но что сказать?

Больше всего предпочитаю таких заблуждающихся хулиганов.

Я мысленно представляю себе, как это произойдёт. Я ударяю кулаком Исайю. Нет, я наношу ему удар левой рукой — это куда унизительнее. Затем представляю, как поворачиваюсь и ударяю второго. Возможно, в голову, таким образом, что он падает на землю, после чего у меня с задирой происходит небольшая сердечная встреча. Или встреча моего кулака с его лицом. Потом…

Исайя всё ещё говорит:

— Ты думала, что придёшь сюда и что? Что дальше, Эмма?

Что дальше, Эмма? Вопрос повисает в воздухе. Действительно, что дальше? Эмма не может выбить дерьмо из двух парней-тамплиеров. И если я это сделаю, то каким образом объясню?

Однако… Что, если я не оставлю свидетелей?

Исайя толкает меня.

— Исайя! — вмешивается второй парень.

— Заткнись, Джеймс.

— Ну идём же.

Исайя разъяренно разворачивается к своему другу.

— Я сказал, заткнись. — В его голосе слышны истерические нотки. — Или ты думаешь, она — одна из нас? Думаешь, она может сделать то, что сделала, и ей это сойдёт с рук?

Когда он поворачивается ко мне, я вижу его дикие глаза и сжатые в кулаки руки. Я понимаю, что проблема больше, чем я ожидала. Он не собирается останавливаться на запугивании.

Я кидаю взгляд на Джеймса. Тот не встречается со мной глазами. Ждать от него помощи не приходится.

Ну же, Хай. Где ты, чёрт возьми? Мне отвечают только птицы, и они ни черта не знают.

Дело не в том, что я не смогу вынести побои. В психбольнице меня пару раз избивали. Я беспокоюсь о том, что за ними последует. В дурдоме меня били в стиле плохого копа — грамотно, чтобы не оставить следов.

Исайя, судя по его виду, не способен себя контролировать.

Что будет, когда на коже Эммы не останется царапин? Когда на ней не появятся синяки? Я не могу убежать. Они просто поймают меня, если только я не побегу быстрее, но и тогда они всё узнают. Моё прикрытие будет раскрыто. Они всё расскажут.

Если только смогут.

У меня возникает нехорошая мысль, посылающая дрожь по всему телу. Я скольжу взглядом по сторонам, задерживаясь на безлюдном лесе, на дремучем кустарнике, на гадком мальчишке, пыхтящем от хулиганской гордости. Его трусливый дружок стоит рядом с нами и позволяет ему надо мной издеваться. Каким без них будет мир? Монстры не рождаются взрослыми, каждый злодей вырастает из злого ребёнка. Зачем их защищать, пока они молоды?

«Меда, нет!» — плачет у меня в сознании мама. Её слёзы капают на мою злость, постепенно остужая её, так что я могу думать. Если даже я их убью, мне всё равно придётся бежать. У меня будет больше времени, чтобы убежать, если они не смогут проболтаться, но на этом всё.

Это значит, что я никогда не узнаю правду.

Что бы я сейчас не сделала, я потерплю неудачу. Осознание этого факта так меня поражает, что когда Исайя снова толкает меня, я падаю на землю.