Глава 8

Когда мне было одиннадцать, я упала с лестничной площадки второго этажа прямо возле нашей квартиры и приземлилась на бетон. Мама тогда боролась с дверным замком, держа в руках продукты из магазина, и в то же время спорила со мной. Это был типичный спор между подростком и родителем — я была не согласна с наложенными ею запретами: никакой школы, никаких друзей, никаких фильмов с рейтингом R, никаких убийств.

Знаете, всё как обычно.

Стиснув зубы, она вела себя спокойно и разумно, поэтому по сравнению с ней моё недовольство (по существу, многословная версия «Но я хочу!») казалось каким-то детским. Будучи загнанной в угол, я стала невменяемой. Я швырнула на пол свои покупки, разбив с оглушительным треском стеклянные бутылки, затем пробила дырку в стене, сорвала и согнула перила второго этажа.

Не лучший момент моей жизни, но ведь меня сильно обидели.

Перила были оторваны, поэтому, покачнувшись, я упала со второго этажа и так сильно ударилась головой о цемент, что в глазах потемнело. Совершенно сбитая с толку, я лежала, судорожно глотая воздух.

Мама отбросила продукты в сторону (ничего при этом не разбив) и сбежала по лестнице, находясь в ужасе от того, что я могла быть сильно травмирована или даже мертва.

А затем пришла в такой же ужас от того, что ничего из этого со мной не случилось.

Сейчас я чувствую себя почти так же. Словно из-под меня выбили землю. Словно под моим черепом проломился бетон. Словно из лёгких выбило воздух. Только в этот раз именно я нахожусь в ужасе от её реальной сущности.

— Меда? — пробирается через окутавшее меня замешательство обеспокоенный голос Хая.

Я использую его реплику:

— Аххх.

— Меда, что такое?

Я показываю, и правда, окончательно дойдя до моего сознания, вылетает из моего рта:

— Моя мама.

Хай глядит на фотографию, затем на меня. Я не свожу взгляда с улыбающихся маминых глаз. Мне и не надо смотреть на Хая, чтобы знать, что он так же удивлён, как и я. Ну, может и не так, как я — никто не мог бы быть так удивлён.

Он ничего не говорит. Может, он и недостаточно умный, но знаки понимает прекрасно. Он осознаёт, что мой мир только что покачнулся. Моя мама — Тамплиер. Даже нет, она — Борец.

А мой отец — демон? Мой мир качается так сильно, что его уже невозможно контролировать. Я отлично держусь, всё ещё ожидая, что он успокоится. Прямо сейчас это ожидание бессмысленно. Я рассматриваю оставшиеся о ней воспоминания, несмотря на то, что в моей груди всё извивается, корчится и отдаётся болью. Моим глазам предстает целая жизнь, в которой не было меня и о существовании которой я даже не знала. Единственный человек, которого я думала, что знала, оказался полным незнакомцем. Смеющимся, счастливым, улыбающимся незнакомцем. Я никогда не видела ни одной маминой детской фотографии. Будучи не особенно сентиментальной, я не обращала на это внимания до этого момента. Рыже-каштановые кудри, карие глаза, широкий рот, слегка кривые верхние зубы. Так странно видеть знакомые черты на молодом, свежем лице. Я похожа на неё в юности. Не сильно, но что-то общее у нас есть. Высокие, круглые скулы, миндалевидные глаза, только у неё они карие и отливают золотом и солнечным теплом. А мои черны, как моя душа.

Куча фотографий с друзьями, с научного конкурса, где она получила ленточку за первое место. Это меня не удивляет, она всегда подталкивала меня к науке, в то время как меня тянуло к искусству. Даже моё имя, Андромеда, является доказательством её помешательства. На её полке лежит голубое сапфировое кольцо в форме звезды. Я тяну к нему трясущуюся руку, но останавливаю себя.

Она говорила, что выросла в провинции, и полагаю, это правда — вряд ли можно найти более провинциальное место, чем это. Она сказала, что её родители погибли. В автомобильной аварии. Ха! Зная теперь, что они были чёртовыми охотниками на демонов, я понимаю, что это маловероятно.

— Меда, когда ты родилась? — спрашивает Хай, и даже этот вопрос является слишком сложным в моём нынешнем положении. Мне требуется минута, чтобы ответить. Минута, в течение которой я смотрю в эти смеющиеся карие глаза такой же формы, как и у меня. Мне начинает казаться, что они больше не смеются, а смотрят на меня с упрёком. Я отвожу взгляд.

— В 1994, — в итоге удаётся мне сказать. Почему он задал такой вопрос? Я смотрю обратно на надпись, избегая его взгляда. «Мери Портер 1974—1993», — гласит она. Не Мери Меланж, как я её знала. Она умерла за год до моего рождения, точнее, это они так думают. У меня есть достаточно убедительное доказательство того, что они не правы. На самом деле, она была убита только два года назад. Даже не верится, что это произошло так давно. Я могу прекрасно описать эту отвратительную сцену, яркие детали стоят перед моими глазами так чётко, словно это произошло вчера. Я могу воскресить в памяти ощущение её безжизненной руки, лежащей в моей ладони.

Но я этого не делаю. Я не могу перенести воспоминания о том, что с ней сделал бессердечный монстр.

Одно и то же лицо мелькает на фотографиях снова и снова — мальчик с рыжеватыми лохматыми волосами. Они держатся за руки, улыбаясь в камеру, они запачкались, у них нет нескольких зубов, и им здесь где-то лет по пять. На групповой фотографии взгляд мамы направлен в камеру, а его — на неё. Они вместе на выпускном балу в ужасных нарядах восьмидесятых годов (с буфами — фуу). И снова они вдвоём, только на этот раз в купальных костюмах. И снова, и снова, и снова.

На одном из снимков она закинула голову от смеха, она так счастлива, что её почти не узнать. Самый крошечный в мире бриллиант сверкает на её руке, а парень стоит на колене, положа руку на сердце. Нелепое воспроизведение недавно сделанного предложения. Я прикасаюсь к фотографии дрожащим пальцем.

— Кто это? — Чей это голос? Он слишком хриплый, чтобы быть моим.

Хай косится на фотографию.

— Люк Бергерон, — осторожно отвечает он, словно боясь, что я сломаюсь. И я могу. Один неверный звук, и я разобьюсь вдребезги.

— Он ещё жив?

— Да, сейчас он на задании. — Хай делает паузу, в его голосе чувствуется волнение. — Меда, ты знаешь, что это значит?

Я безучастно смотрю на него. Это значит, что моя мама лгала? Что я понятия не имею, кто она?

— Ты — Тамплиер.

Это тоже. Честно говоря, это до сих пор до меня не дошло. Я — полу-демон, полу-Тамлиер. Получается, мама не солгала, когда сказала, что я единственная в своём роде. Гибридный отпрыск прирождённых врагов, странная смесь Добра и Зла. Но как это вообще произошло? Я снова смотрю в её солнечные глаза, глаза единственного человека, у которого есть ответы.

А может, и нет. Я указываю на Люка.

— Где он?

Но Хай не получает возможности ответить. Пронзительный вой сирены разрывает тишину усыпальницы. Комната сверкает красным от ламп, расположенных по низу стен. Прежде чем мы успеваем среагировать, сверху раздаётся громкий взрыв, и здание начинает дрожать под нашими ногами. Инстинктивно, мы с Хаем резко наклоняемся и поднимаем взгляд. Мои круглые глаза находят его, задавая очевидный вопрос. Он отвечает с такими же круглыми глазами:

— Меда, на школу напали.

Глава 9

Мы стоим неподвижно, с широко распахнутыми глазами, будто пойманные в капкан олени. Затем Хай трясёт головой, и я практически вижу, как с него сходит шок, словно вода со встряхивающейся собаки. Он возвращает себя к реальности и быстро сменяет шок на кураж и, возможно, совсем чуть-чуть азарта. Снова раздаётся вибрирующий взрыв, и мы инстинктивно наклоняем головы. Я поднимаю взгляд к потолку, проверяя его на трещины. Сколько ударов можно нанести зданию, прежде чем оно полностью разрушится? Убьёт ли меня вся эта тяжёлая масса? Но ещё хуже, если я выживу, а эти глыбы придавят меня, загнав тем самым в ловушку, и тогда я погибну от голода.