Я не знал — прошло мгновение или минута. Оглушительный грохот заставил меня раскрыть глаза.

Состав на сумасшедшей скорости мчался по мосту. Внизу в пролетах темнела река.

Сцепка проскочила мост. Полотно дороги ушло в глубокий разрез. Прыгать здесь было невозможно.

Я с трудом поднялся в кабину. Ноги не слушались. Я даже не смог сесть в кресло. Просто опустился на пол у задней стенки кабины. Крутые откосы дороги подступили к самым окнам. Стало совсем темно.

Мне еще никогда не было так жутко. Я заплакал. Здесь меня никто не мог видеть, и мне не было стыдно.

…Стоит раскрыть глаза, и наваждение исчезнет. Все встанет на свои места. Стихнут двигатели, скрипнут тормоза. Сцепка замедлит ход и остановится у разъезда. Из передней кабины неторопливо вылезет машинист, оботрет руки паклей и крикнет: «Эй, рабочий класс! Как, порточки сухие?»

И я бы совсем не обиделся. Господи! Да я бы просто расцеловал его. Только вот Петька… Зачем спрыгнул Петька? Ведь тепловозы сейчас остановятся!..

Я открываю глаза. Темная стена леса стремительно проносится за окном. Голый весенний лес стоит, жуткий и безмолвный. В кабину не пробивается ни лучика света. Только тревожно горят лампочки на приборном щите.

С новой силой подступает страх. Я не могу больше ждать, пока этот сумасшедший состав врежется в первое препятствие на пути или, сойдя на крутом повороте с рельсов, с грохотом полетит под откос.

Я заставил себя встать. Кабину бросало из стороны в сторону. Меня здорово стукнуло о какой-то выступ. Казалось, вся кабина состоит из железных переборок, острых углов и стальных рычагов. Хлопала незакрытая дверь. Я подошел к проему. Взглянул вниз. Тепловозы шли без огней. Полотно дороги было едва различимо в темноте.

Я нащупал ногой ступеньку. И вдруг отчетливо увидел, будто со стороны, как мое тело падает на рельсы. Рывок вбрасывает его внутрь. Колеса последней секции… Я отпрянул назад и захлопнул дверь.

Отец говорил мне: в трудную минуту просчитай в уме до десяти, потом принимай решение. Я просчитал до двадцати пяти. Вслух.

Прыгать надо только из самой последней кабины. Все-таки есть хоть какой-то шанс. Надо пробраться в последнюю секцию.

Я открыл дверцу в задней стенке кабины. Она вела в узкий проход. Рядом оглушительно стучал дизель. Удушливо пахло нефтью.

Я осторожно полез по проходу. Тепловоз раскачивало. Я больно ударился коленом и уперся в стенку. Пошарив, нашел ручку. Приоткрылась дверь. Я жадно глотнул холодный вечерний воздух. Между секциями был обычный переход, как в электричке.

Теперь я уже уверенней прошел по узкому проходу машинного отделения. В конце его была такая же дверь, как в первой секции. Я вошел в кабину.

Здесь так же горели лампочки на контрольном щите, но было чуть светлее. За широким полукруглым стеклом убегала назад дорога. Каждое мгновенье уносило меня от дома.

«Надо прыгать», — твердил я себе. Но все мое тело сопротивлялось этому безумному шагу, и все же у меня не было иного выхода. Я должен был вернуться домой, я не мог просто так исчезнуть. Это невозможно, несправедливо, нечестно в конце концов!

В этот момент я почувствовал, что в кабине еще кто-то есть. Не знаю, что меня заставило понять это, может быть, просто взгляд, устремленный из темноты. Но в кабине точно кто-то был! Значит, я не один на этих сумасшедших тепловозах… Здесь есть еще человек, наверно, второй машинист, мы же не заглядывали сюда с Петькой. Я забыл про красный светофор, неосвещенный состав, огромную скорость. Я чувствовал только ни с чем не сравнимую радость спасения…

Я обернулся. Из противоположного угла на меня смотрели встревоженные глаза. Я вгляделся. В углу стояла девчонка примерно моих лет. Лицо ее в сумраке кабины казалось плоским и неподвижным. Я растерянно молчал. Девчонка тоже. Я не мог понять, как она очутилась здесь.

— Ты кто? — спросил я наконец.

Девчонка не ответила. Большие круглые глаза. не мигая, смотрели на меня.

— Кто ты?! — заорал я.

— «Кто, кто?» — девчонка негромко рассмеялась. — Человек — вот кто!

— Что ты здесь делаешь?

— Твист танцую — не видишь?

Девчонка вышла из угла.

— Сейчас ты запоешь!.. — выкрикнул я и осекся.

Теперь я узнал ее. Это была та самая «вчерашняя», черненькая с танцплощадки. Только почему мне вчера показалось, что у нее длинные глаза? Они же совсем круглые.

Девчонка оглядела меня с ног до головы.

— Ты — кондуктор? — спросила она.

— Нет…

— А кто же?

Я совсем забыл, что работаю на железной дороге.

— Никто… — проговорил я. — Просто человек…

Девчонка усмехнулась.

— Ну, тогда садись, человек. — Она указала на вертящееся кресло. — Будь как дома.

Тревога ее совсем прошла. Она опасалась, видно, только кондуктора. Девчонка вгляделась в мое лицо.

— Тебя как зовут? — спросила она.

— Сергей… А что?

— Обозналась, показалось — знакомый.

Склонившись к приборной доске, девчонка при свете лампочек посмотрела на циферблат ручных часов.

— В Узловой когда будем, не знаешь?

— Где?

Она просто не понимала, что случилось. Наверное, забралась в тепловозы на Сортировочной. Наши ребята часто ездят до Узловой на товарных поездах.

— В Узловой… — проговорил я. Я не хотел ее пугать. Надо было как-то осторожно объяснить. — Не попадешь ты в Узловую…

Девчонка вскинула брови.

— Это почему? Я сама на станции слышала — эти тепловозы в Узловую перегоняют.

— Не попадешь ты в Узловую! — в отчаянии повторил я.

— Может быть, ты скажешь, куда я попаду? — снисходительно улыбаясь, спросила девчонка.

Она была спокойная, аккуратная. А я стоял перед ней растерзанный, с заплаканным лицом, в перепачканной рубашке. Это было ужасно унизительно.

— На тот свет! — выпалил я. — К черту в лапы! Ясно?

Я ждал — она испугается, но девчонка только покривила рот и сказала:

— Это кто же черт? Ты, что ли? Похож.

Я чуть не задохнулся. Но объяснять было некогда. Состав шел все быстрей.

— Прыгай! — крикнул я. — Скорей!

Я схватил ее за руку, подтолкнул к двери. Девчонка вцепилась другой рукой в какой-то рычаг. Оторвать ее было невозможно. Отчаянным усилием она вырвалась и отскочила в угол.

— Не имеешь права! — тяжело дыша, крикнула она. — Не имеешь никакого права на ходу с поезда выкидывать! Бандит! У меня мама больная, я за лекарством в Узловую еду! Вот погляди!

Она ткнула мне в нос какую-то бумажку.

— Ты понимаешь…

— Не подходи! — крикнула девчонка. — Стой, где стоишь!.. Погоди, я еще пожалуюсь кому следует. Тогда узнаешь!

Ее аккуратная прическа растрепалась, снисходительная улыбочка исчезла. Но такой она тоже мне нравилась. Даже еще больше.

— Слушай, — сказал я. — На этих тепловозах никого нет. Понимаешь? Никого! Только мы!

— А машинист?

— Нет машиниста.

— А где же он?

— Не знаю… Сошел с ума, напился, улетел на Марс. Надо прыгать!

— Брось, — сказала девчонка, поправляя прическу. — Не выкручивайся. Прыгай сам, а я погляжу.

Она опять усмехнулась прямо мне в лицо. Это было уж слишком. У меня даже страх пропал.

Я молча распахнул дверь и спустился на подножку. Я знал, что теперь спрыгну. Обязательно. Будь, что будет! Я подогнул ноги, глубоко вздохнул…

Цепкая рука схватила меня за воротник. Я рванулся. Полетели пуговицы рубашки.

— Пусти!

Но девчонка не отпускала. Моя решимость таяла с каждой секундой.

Я поднялся в кабину. Девчонка стояла рядом. Даже сквозь стук колес я слышал ее дыхание. Я старался не смотреть на нее.

— Дурак!

Она коротко, по-детски, всхлипнула.

На большом слегка изогнутом щите диспетчерской Узловой вспыхивали разноцветные лампочки. Красные и зеленые светофоров, белые — перемещающиеся огоньки поездов. Белых огней было много. Но внимание всех собравшихся в диспетчерской было приковано лишь к одному из них. Мигая, он передвигался по щиту от Сортировочной к Узловой.