земли тихо ласкал истерзанную душу.

Два дня пролетели как во сне, в тишине, в одиночестве, в долгих разговорах с отцом, в

воспоминаниях о детстве. Но, как ни хотелось остаться в этом спокойном, безмолвном мире,

все равно пора было возвращаться к старым заботам.

На прощанье они сходили на могилу матери и положили на каменную плиту букет

первых весенних цветов. Даже плита ничуть не изменилась с тех давних пор, когда он был

ребенком. Она существовала, эта серая плита с поэтичным именем «Ассоль», она

выдерживала ветра и дожди, и палящее солнце, в то время, как он уже считал, что никакого

детства у него вообще не было, что оно просто приснилось.

Оттуда они и стартовали. Леций попал точно в холл дворца, а отец, вероятно, подальше.

Обессиленный прыжком, он долго сидел на ступенях и с отвращением смотрел на все вокруг,

на мир, который он создал сам и в котором не хотелось больше жить. Вездесущие слуги даже

не смели к нему приблизиться. Потом он попросил у Гредди глоток воды.

- Как тут? Все в порядке?

- Да, господин...

- Хорошо. Приготовьте покои моему отцу. Он возвращается.

- Господин Сиргилл Эр возвращается?!

- Почему бы нет, черт возьми? Что вас так удивляет?

- Ничего, господин. Все правильно.

- Вот именно...

Устало он поднялся по парадной лестнице к себе на второй этаж. Ватные ноги не

слушались, в голове тошнило. Двери спальни почему-то были открыты, вокруг кровати

носились друг за другом внуки: Дик и Лале, а в ванной шумно лилась вода.

- Отдай! - кричал один другому.

- Не отдам! - орал другой, сшибая стулья.

Различить, кто из них кто в этой беготне было невозможно.

- Отдай, она моя!

- Нет, моя!

- Так не честно, Дик! Мне дали!

- Не-а!

- Отдай же!

Поделить они не могли какой-то сверток. Леций и не догадывался, что его примерные

внуки способны из-за чего-то конфликтовать, да еще так шумно.

- Ой! - остановился удирающий Дик, - дедушка!

Лале с разбегу уткнулся в него.

- Привет, - сказал Леций насмешливо, он рад был их видеть и свою невестку Норки тоже,

- из-за чего воюете?

Оба тяжело дышали и глупо улыбались.

- Это наша тётя, - заявил Дик с гордостью, - Ассоль!

- Моя! - Лале все-таки вырвал сверток у него из рук, - мне дали!

- Какая тётя? - сразу отупел от неожиданности Леций, сердце сжалось.

- Рыжая, дедушка. Такая рыжая, как папа, и смешная!

- Сам ты смешной! Очень даже красивая! Лучше всех.

Дверь из ванной распахнулась. Оттуда вышла худенькая, стриженая под мальчишку

Ингерда в забрызганной футболке и джинсах. Вышла так уверенно, как будто и не уходила

никуда, как будто ему приснились все его одинокие дни с ночами и беспросветная тоска от

этого.

- Что вы так расшумелись? - сказала она строго и посмотрела на него.

Глаза были зеленые, не гневные, не чужие, полные не то что любви, но какой-то

невозможной жалости или нежности. Леций ничего сказать не мог. Он просто одеревенел.

Он ничего сейчас не мог понять кроме того, что перед ним стоит его жена.

- Ну где ты был так долго? Мы тебя заждались.

- 382 -

Он молчал.

- Дай-ка, - она взяла у Лале девочку и поднесла к нему.

- Посмотри... у нее ротик как у Риции. И пальчики. А волосы рыжие, как у нашего Герца.

Правда, она прелесть?

- Сколько ей? - спросил он ошарашенно.

- Уже четыре дня. Она как будто знала, что все это случится: родилась на две недели

раньше. Правда, умница? На, подержи ее. Бери, не бойся.

Деревянными, непослушными руками он взял теплый сверток с круглой головкой в

рыжем пушке волос, с синими, весело глядящими на мир глазками и крохотным носиком.

Когда-то с таким же трепетом он брал на руки маленького Герца.

- Бабушка, а нам потом дашь? - не унимались внуки.

- Потом, - сказала Ингерда, - а сейчас идите к себе, не мешайте. Дедушке надо отдохнуть,

помыться и побриться. Дайте ему опомниться. Ступайте...

С неохотой они вышли. Стало тихо.

- Ассоль? - спросил он севшим голосом.

- Да.

Ингерда ждала от него какой-то реакции, каких-то признаков жизни, а он все стоял и

деревянными руками прижимал к себе теплый сверток. Можно было, конечно, удивиться, не

поверить, возмутиться, что она все это скрыла, замучить ее вопросами и нудно выяснять, что

между ними все-таки происходит, но они никогда не умели выяснять отношения. Только

ссорились.

- Ладно, - сказал он просто, - пойду побреюсь. Не смотреть же ей на небритого папашу.

- Она еще ничего не видит.

- Как знать...

- Обедать будешь?

- Да.

- Вместе со всеми?

- Нет. Скажи, чтобы сюда принесли. Я слишком устал.

Ингерда склонила голову.

- Нам... тоже уйти?

- Никогда больше таких ужасных слов не говори, - сказал он прослезившись, - даже в

шутку.

*************************************************

- Слышали новость? - переговаривались инженеры в зале испытаний, - королева

вернулась. С дочкой.

- Да все уж слышали!

- Правитель, должно быть, рад!

- Еще бы! Одну дочь похоронил, вторая родилась. Все-таки утешение.

- А сына мы ему достанем! Теперь, вроде, все работает.

- Сплюнь, а то сглазишь.

- Это ты у землян научился?

- Сплюнь, тебе говорят. .

Грэф стоял у окна, глядя на мокрый город. Почему-то дождь преследовал его везде. На

окраине разрушенного Мехезха, во дворце Норки в Хаахе, в Аркемерском лесу, а теперь вот

здесь, в Менгре. Осень - она везде осень.

Пока его не было, на Пьелле произошло много нового, и плохого, и хорошего. У него

тоже появились новые идеи и новые заботы. Тосковать стало некогда да и незачем.

В Хаахе было неспокойно. Мало того, что зашевелились рурги, дупложские

военачальники тоже почуяли безвластие и обнаглели. Женщина не могла ими командовать по

определению. Норки оказалась между двух огней, а помочь он ей не мог по той простой

- 383 -

причине, что сам был для них женщиной. Близнецов он перетащил сюда от греха подальше,

а гордая царица осталась там, в совершенно неуправляемой, готовой взорваться стране.

Впрочем, чужие проблемы никогда не огорчали Грэфа, они его только вдохновляли, как

любая трудная задача. И вообще, несмотря ни на что, дела продвигались, установка

налаживалась, возвращение Льюиса приближалось, становилось вполне определенным и

достижимым, и настроение поэтому поводу было бодрым. Депрессия отступила. Грэфу снова

хотелось жить.

Леций вызвал его к двенадцати. Это время приближалось.

- Сплюньте все, - сказал он суеверным инженерам, - только не на контакты.

Он не сомневался, что Леций хочет поговорить о ситуации на Шеоре и о том, как идет

монтаж в зале испытаний. Что могло быть важнее? Грэф удивился только раннему времени и

странному месту свидания - кофейне Сандры. Впрочем, его это вполне устраивало. Он даже

обедать не стал, решил, что там его напоят настоящим крепким кофе.

Ровно в двенадцать пунктуальная и энергичная мадам Рохини вошла в бронированную

дверь с табличкой «Перерыв». В зальчике было пусто. Одуряющий аромат сразу закружил

голову.

- А-у-у! - сказал Грэф, громко хлопая дверью, - кто тут живой?!

Показалась серьезная хозяйка в синем фартучке, такая независимая, упрямая крошка с

хмурыми бровками.

- Проходите на кухню, мадам. Вас ждут.

Она вечно была чем-то недовольна, эта маленькая, строгая женщина. Грэф же, тем не

менее, обрадовался, глядя на нее: его всё сейчас радовало, он устал огорчаться.

- На кухню? Отлично! А ты свари мне свой чудный кофе, кисонька. Хорошо?

- Уже сварен, - недовольно ответила она, - и я не кисонька.

- О! Ну, конечно! - усмехнулся он, - Сандра Оорл! Как это я забыл, не понимаю?