Борис ухмыльнулся. Ноги стыли в сырых ботинках.

— Интересное кино… Купили?

— Что?

— Машину. Чтобы тебя в школу возить. ОйСвета махнула рукой:

— Не придуривайся! Какая машина? У меня родители — биологи. А у тебя мама кто? Очень хочется на нее посмотреть…

Теперь удивился Борис:

— Почему именно на маму? А мой отец тебя не интересует?

Зажигайка отрицательно помотала головой:

— Нет. Мужчина таков, какая у него мать. Отец тут ни при чем.

— Батюшки-светы! Где ты такое вычитала?

— Почему сразу «вычитала»? Я вообще никогда не пользуюсь книжной премудростью, предпочитаю собственную! — важно объявила ОйСвета.

— У тебя ее немерено? — хмыкнул Борис.

— Нечего иронизировать! — тотчас завелась девушка. — Просто я сама обдумываю свое житье! Без помощи всяких дурацких книжек!

— И как? Получается?

— Иногда, — призналась ОйСвета. — Но все равно радостно думать, что ты хоть капельку умеешь и можешь сама. И чем дальше стараешься, тем больше понимаешь, что в жизни везде и всюду необходимо много трудиться и она ничего не дает просто так, по первому требованию капризных детей, как рассчитывают глупые подростки. У нее все только вырывают и берут с боя мужественно и упорно.

— Логично и умно! — пробормотал Борис. — И снова твои собственные, нигде не вычитанные мысли? Даже не верится… Начинаю тебя уважать и ценить.

— А раньше не уважал? — встрепенулась ОйСвета.

— Так я же тебя плохо знал! Человека оценивают познавая, а познание начинается с удивления. Я увидел тебя и удивился: какая бойкая, без конца подпрыгивающая мадемуазель!

ОйСвета надулась:

— В твоем описании я выгляжу полной дурой, прыгающей от счастья жизни! А она радостна лишь для тех, кто ее не знает, не понимает и не пытается вникнуть в ее суть.

— Вот и славненько! — хмыкнул Борис. — Зато в твоем описании жизнь выглядит чересчур мрачной для всех умных и проницательных людей. Тогда зачем жить? Есть еще такое понятие, как оптимизм…

— Который воспитывает дураков! — расхохоталась памятливая ОйСвета и довольная, что поймала его на слове, захлопала в ладоши. В вагоне на нее стали оглядываться. — Твои же собственные слова! Ты запутался и заврался вконец, философ! А все потому, что живешь книжной мудростью, а не как я, своей личной, пусть даже совсем крошечной!

Они вышли из метро в Сокольниках и двинулись к дому Светланы. По дороге наглый Борис, давно привыкший с девчонками не церемониться, попытался ее поцеловать.

— Не надо, я боюсь! — внезапно завизжала попрыгунья.

Борис изумился и остолбенел на манер советского гаишника перед очередным снегопадом.

— Батюшки-светы! Чего?!

— У меня нос недавно был сломан! Что ты опять так дико выпятил глаза?

— Ой, Света! — вздохнул Борис, печально вспомнив Леньку. — Какой еще нос?

— Нос у человека только один! Запомни на всякий случай, вдруг пригодится! — объявила будущая юристка. — А почему ты так удивляешься? Я с брусьев упала.

— И прямо носом уткнулась в маты? — хмыкнул Борис. — Интересное кино…

— Ну, почти, — пропела ОйСвета. — А знаешь, твой стиль — это улыбка Джоконды… Обманчивая, как она сама.

Насчет Моны Лизы Борис возникать и спорить не стал, подозревая, что улыбки обманчивы слишком часто.

— Батюшки-светы! Значит, с той поры ты с Леонидом ни-ни, не целуешься? Даже близко к нему не подходишь? Кого ты хочешь в этом убедить? Меня не так легко обштопать, как ты думаешь.

— Леня — человек особенный, — вздохнула ОйСвета. — Непохожий на остальных… Поэтому себя с ним не равняй! И с другими тоже.

— Где уж мне! — фыркнул обиженный Борька. — Я и не пробую… Низкий поклон ему от меня!.. Но если он такой исключительный и своеобразный, прямо выбивающийся из наших простых рядов, и нет ему равных во всем мире — непонятно, правда, в чем! — тогда почему же ты сейчас едешь со мной, а не с ним?! Да еще набиваешься на будущие свидания! А?! Сидела бы смирно возле своего неповторимого и единственного и не рыпалась бы!

ОйСвета шла молча и явно в дискуссию вступать не желала.

— Что завяла, как сорванный цветок? Возрази хоть что-нибудь! Ответь, по крайней мере! — взбеленился Борис. — Тупо не раскрывать рта — это невежливо, к твоему сведению! Роди, пожалуйста, парочку фраз!

— Ты грубый… Я так виновата перед ним… — наконец прошептала девочка. — Он меня любит… А я… — И она умолкла.

— Что — ты? — не выдержал Борис. — Не любишь? Такое частенько случается! И вообще среди сложившихся пар редко любят двое. Чаще именно один, а второй милостиво и снисходительно разрешает себя любить.

— Но я так не хочу! — грустно и потерянно пробормотала ОйСвета.

У нее удивительным образом непрерывно и стремительно менялось настроение. И за ним становилось трудно уследить даже ей самой.

— А как же ты хочешь?

— Хочу, чтобы Леньке было хорошо жить, а ему плохо… И только одна я могла бы ему помочь… Но я не могу…

— Вот теперь запуталась ты! — мгновенно поймал ее на слове Борис. — Как это «могла бы, но не могу»?

ОйСвета безнадежно махнула рукой и торопливо пошла вперед.

— Эй, погоди, мы так не договаривались!

Он быстро догнал и крепко, больно схватил за руку. ОйСвета попыталась вывернуться, но безуспешно.

— А мы с тобой еще никак не договаривались! И наверное, не договоримся. Кто знает…

— Я знаю! — Борис улыбнулся. — Дело в том, что недомолвки и предубеждения куда страшнее и опаснее, чем злоба и ненависть. А ты коварная девушка! Одного еще не отвадила и не собираешься с ним расплеваться, а уже второго приманиваешь между делом.

— Я тебя приманивала?! — завопила разъяренная ОйСвета. — Не ври!

— Но ты же интересовалась, не провожу ли я тебя! Ты настаивала! — заорал в ответ не менее взбешенный Борис. — И заодно удочку закидывала насчет свиданий! Интересное кино! Ты чего, девушка, сильно умом подвинутая?! Или любительница поиздеваться?! Я ведь тоже человек! Такой же, кстати, как Ленька! С руками, с ногами, с головой! И даже с какой-никакой душой, между прочим!

ОйСвета вдруг резко затормозила и повернулась к Борису. От неожиданности он не успел вовремя остановиться и налетел на нее, едва не сбив с ног. Она стояла прямо, вытянувшись, словно по стенке, и смотрела на него равнодушно и устало. Вся какая-то разбитая, измученная, утомленная…

— Я попытаюсь тебе объяснить… Хотя все равно мы обречены вечно быть непонятыми. Это прямо рок… А может, нас всех просто всегда выслушивают вполуха?.. Всем некогда, все торопятся, у всех свои дела… И это естественно. Только все в результате оказываются одинокими. А это уже неестественно. Ну ладно… Так вот… Мы вообще-то школу закончили в прошлом году. Но я не поступила с первого захода. А почти все одноклассники поступили. Мы учились в очень сильной школе. И буквально все мои друзья меня сразу забыли…

— Ты ошибаешься и неправильно их называешь. Если забыли, значит, не друзья, — перебил Борис.

ОйСвета вздохнула:

— Да, ты прав… Они попросту вычеркнули меня из памяти. Ну, вроде обреталась на свете такая девочка Светлана Савельева, а теперь ее нет. Никто не звонил, никто не приходил… Телефон будто умер… Хотя в десятом классе у меня дома клубились компании чуть ли не каждый день. Родители даже стали ругаться, но не очень. Если я вдруг заболевала, навещать меня после уроков приходили сразу человек пять парней.

— Батюшки-светы… Ты всем так нравилась?

— Это очень смешное, глупое и несбыточное желание — нравиться всем, — пробормотала ОйСвета. — Но я так хотела, ты почти угадал… Зачем тебе эта улыбка Джоконды?

Он вновь наплевал на лживую избранницу великого Леонардо. Избранницы все таковы.

— Ты красивая…

— Я?! Вовсе нет. — Она тихо засмеялась. — Спасибо, конечно… Это ты добрый. Так вот… А в сентябре все сразу оборвалось… Потому что мои одноклассники стали студентами, у них началась новая жизнь, а я для них оказалась никем. Пустым местом… Глупая и бездарная девочка, не сумевшая сдать вступительные экзамены… Меня презирали, надо мной смеялись. Они все чувствовали себя выше, умнее, способнее и удачливее меня. И очень гордились собой… — ОйСвета чуточку помолчала.