Верно, американец угадал, Нкуэнг и в самом деле побежал к берегу.

Океаниец бежал, потому что хотел спасти прилипалу и ещё потому, что хотел помочь белому.

Да, помочь. Удивляться не надо. Нкуэнгу казалось, что американец нуждается в помощи.

Он даже знал, в какой. Нужна вода. Так же, как его прилипалу спасёт вода, вода спасёт и американца.

Только прилипалу нужно пустить плавать, а американцу достаточно влажной тряпки на голову.

Нкуэнг думал о прохладной воде для приезжего, потому что считал, что у белого помутился разум. Он приписывал это солнцу. Белый хоть и носит пробковый шлем, но здешнего солнца не выдержал. У него темя перегрелось. Он от этого не в себе. Его нужно отвести в тень и полить на темя холодной воды. Тогда всё пройдёт,

Иначе Нкуэнг объяснить себе поведение белого не мог. Бедняга несомненно тронулся. Ведь не станет же человек делать зло другому человеку просто так, ни с того ни с сего. Да ещё какое зло! Только сумасшедший мог вышвырнуть Большую Жемчужину из лодки на берег, как вышвыривают гнилые водоросли. А на сумасшедшего сердиться нельзя. Ему нужно помочь.

Но ещё раньше нужно спасти Большую Жемчужину, потому что ей хуже. Она и секунды ждать не может.

Нкуэнг побежал к берегу.

— Снимай, Чу, снимай, — торопил американец владельца шхуны. — Чёрный отлично бежит, у него выражение лица, какое нужно. Не выпускай лицо из объектива.

Аппарат жужжал. Минданаец усердно снимал бегущего к ним островитянина, на лице которого были написаны ужас и жалость.

Не так уж много времени требуется, чтобы пробежать те пятьдесят метров, которые отделяли охотника от берега. Большая Жемчужина ещё дышала, билась, извивалась на жарком белом песке.

Господина Деньги возле неё не было. Он стоял ближе к минданайцу и следил, как тот снимает.

Нкуэнг подбежал к прилипале, наклонился, привычно взял в руки. Рыба шевелилась, открывала жабры, двигала хвостом. В ней ещё сохранились силы.

Охотник оглянулся. Была бы лодка, наполненная водой, он пустил бы прилипалу туда. Но садок лежал вверх килем. Перевернуть его и снова притопить слишком долго. Большой Жемчужине осталось жить секунды.

Значит, надо в море. Насовсем, навсегда. Другого выхода нет. Жаль! Но что поделать? По крайней мере, он будет знать: где-то его Большая Жемчужина плавает на просторе, а не валяется мёртвой на берегу. Он никогда не простил бы себе, если бы такую рыбу растаскали по кусочкам береговые крабы-трупоеды.

— Снимай, Чу, снимай, — шептал в это время приезжий владельцу шхуны. — Я сейчас подойду к нему. Снимай нас обоих.

Нкуэнг ничего не слышал. Он смотрел на рыбу-добытчицу, «Прощай, Большая Жемчужина, не есть тебе больше банановых гусениц, не плескаться в садке, не ловить морских черепах. Ты сейчас уплывёшь в океан».

Прилипала слабо шевельнулась. Нкуэнг широко замахнулся. Он хотел забросить рыбу подальше, чтобы её, обессиленную, не вынесло волной обратно на берег.

Но бросить не удалось. Сильный удар вышиб прилипалу из рук Нкуэнга. Охотник растерянно оглянулся. Перед ним стоял господин Деньги. Это его удар заставил островитянина уронить рыбу.

Охотник с состраданием посмотрел на белого. Белому не плохо. Он совсем не в себе.

— Ничего, сейчас… — постарался успокоить Нкуэнг американца. — Рыба ждать не может, а ты немножко-немножко подожди. Я сейчас тебе воды принесу.

Американец стоял перед Нкуэнгом в угрожающей позе. В нескольких шагах от них съёмочная камера в руках минданайского торговца издавала жужжащие звуки. Господин Деньги имел все основания быть довольным. Съёмка шла отлично. А дальше пойдут кадры ещё более интересные. Он добьётся того, что снимет островитянина, рвущею волосы от горя, катающегося в отчаянии по земле. Цветные ведь очень здорово умеют выражать своё отчаяние.

Итак, надо продолжать. Господин Деньги скосил глаза на минданайца, сделал знак, чтобы тот ничего не упускал. Охотник сейчас, конечно, снова наклонится над рыбой. Надо использовать момент. Внимание, начали!..

Верно. Как американец предвидел, так охотник и поступил. Не глядя на белого, не обращая внимания на жужжащий аппарат, Нкуэнг наклонился, чтобы поднять Большую Жемчужину. Он всё ещё не терял надежды спасти ее. Это ничего, что она еле шевелит жабрами. Прилипалы живучие. Ей бы только в море попасть, там придёт в себя.

…Аппарат жужжал. Всё шло, как господин Деньги думал. Охотник протянул руку к прилипале… Так. Он дотронулся до неё… Очень хорошо! А сейчас подходит время действовать белому господину. Внимание!

Быстро и чётко господин Деньги сделал умелый боксерский выпад в сторону Нкуэнга. Короткий резкий удар в грудь сбил охотника с ног.

— Снимай, Чу, снимай! — крикнул господин Деньги. — Переводи объектив на мои ноги.

Чуонг послушно направил стеклянный глаз чёрного ящичка на поросшие светлыми волосами ноги в коротких штанах и тяжёлых ботинках с толстой двойной подошвой. Эти ноги находились в движении. Большие ботинки сгребали песок на ещё живую рыбу-добытчицу. Прошло всего несколько секунд, и над прилипалой вырос белый песчаный холмик. Всё. Нет больше удивительной рыбы, которую Нкуэнг считал своей гордостью, своим другом, которая кормила его семью. Кончилась Большая Жемчужина. Была и перестала быть.

— Теперь наведи аппарат на чёрного, — сказал господин Деньги минданайцу. — Ты сейчас увидишь, как он с горя будет кататься по земле. Они совершенно не умеют сдерживать себя в горе.

Нкуэнгу в самом деле было очень тяжело. Тяжело было видеть, как одуревший от солнца белый хоронит ещё живую Большую Жемчужину, тяжело чувствовать своё бессилие. Оглушённый ударом, он не сразу мог встать.

Но вот Нкуэнг приподнялся. Мистер Берти изображал в это время перед аппаратом торжествующего белого господина: нога — на песчаном холмике, улыбка во всё лицо, глаза смотрят прямо в объектив. Привычных непроницаемых зеркальных очков на носу нет. Сложенные, они торчат из верхнего кармана рубашки грубого полотна. С тех пор как господин Деньги появился на Тааму-Тара, он, кажется, впервые позволил себе снять очки.

Приподнявшись, снизу вверх Нкуэнг посмотрел прямо в глаза белого.

Они его поразили. Что такое? С чего он решил, будто приезжий не в себе? Ничего подобного! У того, кто пострадал от солнца, — глаза красные, воспалённые, налитые кровью, взгляд блуждающий… А у белого глаза ясные, холодные, недобрые. Он, оказывается, совсем здоров, белый. Нкуэнг напрасно сваливал всё на солнце! Солнце тут ни при чём.