— Какое твое любимое место?
— Италия, — быстро ответила я. — Определенно, Италия. Еда, вино, люди, пейзажи… у них есть все это. Там есть сельская местность, красивые прибрежные и шумные города. — Я сделала паузу, поджав губы, прежде чем снова посмотреть на него. — Может, хочешь посмотреть несколько фотографий?
Ривер нахмурился, глядя на свою кружку с кофе, хотя сейчас она была пуста.
Я не стала дожидаться ответа, прежде чем схватила свой телефон с прикроватной тумбочки, куда положила его заряжаться, и вытащила свои фотографии из Италии. Я придвинула свой стул поближе к Риверу, показывая первую.
— Это в Тоскане. Я остановилась на великолепной ферме с прекрасной семьей. Они позволили мне остаться бесплатно, пока я работала.
— Красиво, — сказал он, когда я пролистала фотографии, на которых были изображены тосканские холмы и кипарисы. — Что ты для них делала?
— Всего понемногу, вроде тебя, — сказала я, подталкивая его локтем. — Готовила, убирала, собирала виноград, стряхивала оливки с деревьев, когда наступал сезон. Время от времени делала покупки в городе. Иногда нянчилась с детьми. — Я пожала плечами. — Все, что они от меня требовали.
— Я понимаю, почему это твое любимое, — сказала Ривер, пролистывая. Я заметила, что он дольше задерживался на фотографиях, на которых была я, чем на тех, на которых меня не было. — Ты выглядишь счастливой.
— Да, — прошептала я.
Ривер сглотнул, возвращая мне телефон.
— Хочешь увидеть больше?
Он так сильно нахмурился, что можно было подумать, будто я только что попросила его сделать выбор между тем, чтобы воткнуть вилку ему в руку или в ногу. Но его глаза встретились с моими, и он кивнул — всего один раз.
То, что осталось от моего кофе, остыло, когда я показывал ему альбом за альбомом, картинку за картинкой на своем телефоне. Я рассказала ему истории о семьях, в которых останавливалась, о бригадах, с которыми работала, о домах, за которыми присматривала в обмен на жилье, об общежитиях, которые не раз пугали меня, и даже о том, как спала в открытом поле на юге Франции из-за транспортного коллапса.
Я показала ему фотографии замков и рифов, небоскребов и пляжей, скрытых пешеходных троп и шумных баров.
И с каждой новой историей, которую рассказывала, просила его рассказать одну из его собственных.
Я хотела знать, как он проводит свое свободное время, на что Ривер ответил множеством вещей, которые меня удивили. Он влюбился в чтение и рыбалку, и даже начал кататься на лыжах, хотя и сказал, что все еще разбирается в этом. Он пытался выучить другой язык и выбрал мандаринский, главным образом потому, что все говорили, что он один из самых сложных в изучении.
И я хотела узнать о наших друзьях, о тех, кого не было в социальных сетях. Он рассказал мне о том, как дела у всех в городе, о драме и сплетнях — ну, во всяком случае, столько сплетен, сколько Ривер мог знать.
Было не так много разговоров, и иногда между нами возникали долгие промежутки молчания. Но было приятно вообще разговаривать, задавать вопросы и действительно получать ответы.
И получить встречные вопросы.
В какой-то момент я даже сказала: «Видишь? Разве это не мило?». На что не получила ничего, кроме кривой улыбки, прежде чем он снова обратил внимание на одну из моих историй.
— А как дела у твоих мамы и папы? — спросил я, может быть, где-то через час.
В ту секунду, когда вопрос слетел с моих губ, Ривер напрягся.
Я нахмурилась.
— Я… Я уже давно ничего о них не слышала. Мы поддерживали связь около года после того, как я уехала. Ну, знаешь, болтали по телефону иногда. Но потом они перестали звонить и перестали отвечать на мои звонки...
В его глазах был холод, и они, казалось, потеряли фокус, направленные на экран моего телефона.
— Я просто подумала, что они пытались создать некоторое пространство между нами… раз мы с тобой разведены и все такое...
Ривер поспешно вернул мне мой телефон, не закончив просматривать мои фотографии в старом рыбацком порту в Израиле. И встал так быстро, что ножки его стула заскрежетали по дереву.
— Ривер? — позвала я, но он проигнорировал меня, взяв свою тарелку, а затем мою. Он отнес их к раковине и открыл кран, чтобы помыть, а я встала, чтобы присоединиться к нему. — Я сказала что-то не то?
— Они мертвы, Элиза! — внезапно закричал Ривер, его грудь вздымалась, когда он обратил свой маниакальный взгляд на меня. Затем мужчина поморщился, сжимая переносицу мокрыми, мыльными пальцами и выдохнул, качая головой, прежде чем снова посмотреть на меня. — Вот и все, — сказал он, снова замолчав. — Вот как у них дела. Ясно?
Если мой рот был широко открыт, когда он рассказывал о своей работе со Скиддером, сейчас это вполне мог бы быть железнодорожный туннель.
— Я... — Я сглотнула. — Понятия не имела. — Покачала головой, глаза заблестели. — Что случилось?
Ривер фыркнул, возвращаясь к тарелкам в раковине.
— Папа заболел. А после его смерти мама просто не могла жить без него. Она ушла семь месяцев спустя.
Мои глаза защипало сильнее, слезы навернулись и потекли прежде, чем я смогла их остановить. Я закрыла рот руками, снова и снова качая головой.
«Как? Как это могло случиться? Когда это случилось?»
«Почему родители не сказали мне?»
Почему Ривер не сказал мне?
Я открыла рот, чтобы спросить его именно об этом, когда он поднял руку, заставляя меня замолчать.
— Пожалуйста, Элиза. Можем мы просто... — Он сглотнул, вцепившись руками в край раковины и отводя взгляд.
И я знала, о чем он просил, и ему не нужно было этого говорить.
Я кивнула, хотя Ривер и не смотрел на меня, а затем схватила наши кофейные кружки со стола. Медленно подошла к нему, как будто он был медведем, попавшим в капкан, которого я могла спровоцировать на убийство, если бы двигалась слишком быстро. Бросила кружки в мыльную воду, а затем схватила полотенце, висевшее на плите.
— Я вытру, — прошептала я.