Глава 9

– У нас, у костермонгеров¹², тоже своя гордость имеется, – сказала Геро морщинистая старушка.

– Нисколько не сомневаюсь.

– Мы все друг дружку знаем и можем за себя постоять.

Торговка по имени Мэтти Робинсон сидела на трехногом табурете позади прилавка с яблоками, представлявшего из себя плоский плетеный лоток, уложенный на два перевернутых ящика. Родилась она, по ее собственным словам, в том году, когда горемычного Дика Турпина отправили на боковую вверх по лесенке¹³, то есть выходило, что ей за семьдесят. Кутаясь в потрепанное мужское пальто и клетчатую шаль, она то и дело зябко поеживалась, словно холод всех десятилетий, проведенных за уличным лотком, навсегда отложился в ее костях. Мэтти согласилась поговорить с Геро за два шиллинга, признавшись, что и за целый день столько не выручает.

– Я завседа держу прилавок здеся, на углу Сент-Мартин-лейн да Чандос-стрит, опосля того, как одна дамочка своей каретой мне ногу переехала. – Она покачала головой, словно сокрушаясь о неисповедимости господских путей. – Даже не остановилась глянуть, живая я или насмерть задавленная.

– Когда это случилось?

– Да уж с год прошло, как у меня Гретта народилась. Допреж того я на Стрэнде работала.

Геро уже достаточно многому научилась, чтобы понимать, что подразумевают костермонгеры, когда говорят о «работе» на улице или в каком-то районе.

– Тогда еще мой Натан живой был, – продолжила Мэтти. – И заправлял развалом на тележке, знаете ли. Мы как сыр в масле катались, аж две комнаты снимали да при своих мебелях. – Водянистые карие глаза омрачились воспоминаниями об утрате, случившейся полстолетия назад. – Даже мальчонку нашего, Джека, в школу налаживали… Ну а послед того как я с полгода лежнем пролежала, пришлось нам мебеля-то распродать да перебраться на чердак на Хеммингс-роу. Школа Джекова тоже с концами накрылась, и он начал работать со своим па.

– Сколько лет было Джеку?

– Шесть. Допреж Натан кажное утро на рынке чужого мальчонку нанимал. Знаете ли, костеру нужон мальчонка, чтобы смотреть за развалом, не то шушера весь товар потырит, чуть отвернешься. И голос у детенка всяко звончее, чем у взрослого. Когда цельными днями по улицам кричишь, тут никакого горла надолго не хватит.

Геро глянула на свой список вопросов.

– Сколько часов вы проводите здесь, у прилавка?

– В такую пору? Обыкновенно я здеся с восьми утра и до десяти вечера, пока совсем уж не затемнится. Моя Гретта, она встает раненько да идет на рынок, чтобы принесть мне яблок или чего другого. Уж не знаю, что б я без нее делала. Здеся-то я ковыляю себе потихоньку, но корзинку яблок с рынка мне точно не допереть.

– Гретта тоже торгует на улице?

– Да. Она работает на Бофорте, прям на набережной, при своей тележке, так-то вот. Мало какая женщина может управиться с тележкой, но моя Гретта, она завсегда была крепенькой и ухватистой. И уж сколько лет сама обходится, не знаю, надолго ли еще ее хватит. И что тогда с нами будет?

– Она никогда не выходила замуж, не имела детей?

Глаза старухи лукаво блеснули.

– Да из десятка костеров дай бог один оженат как положено-то. Чуть не кажный считает, что это зряшный перевод денег и лучше прикупить побольше товара на продажу. Вот и над нами с Натаном никогда никакой пастор слов не говорил, да только это без разницы что нам, что кому другому.

– А Гретта?

Мэтти покачала головой.

– Она завсегда твердит, мол, костеры жен своих в черном теле держат, хуже грошовой прислуги, а сносить колотушки она ни от кого несогласная.

Геро заподозрила, что настрой Гретты тесно связан с поведением покойного Натана Робинсона, но углубляться в эту тему не стала.

– А ваш сын, Джек? Он тоже костермонгер?

Прежде чем ответить, старуха отвернулась и сплюнула, словно хотела избавиться от горечи во рту.

– Джека моего Его Величество загреб. Еще на американскую войну. С тех пор от него ни слуху ни духу. Думаю, помер мой сынок, только никто нас о том не известил.

– Простите, – сказала Геро.

И снова лукавый блеск в глазах.

– Вас-то за что прощать? Чай вы не Его Величество, а?

Геро громко рассмеялась.

– Нет. – Осел, цокавший по мостовой мимо собеседниц, вторил поддержал ее ревом. – Что вы обычно едите на завтрак и на ужин?

По всей видимости, вопрос показался Мэтти довольно глупым, но она с готовностью ответила:

– Хлеб с маслом, как и все. Еще селедку, но это редко. Ну а если несколько дней кряду мокредь держится, так и ничего не едим. Мы ж не можем проесть наши деньги на товар, а? Опосля-то что делать будем?

Сосредоточенно записывая ответ старухи, Геро старалась не выдать своих чувств. Когда-то, только начиная эту серию статей, она думала, что в отчаянном положении находятся лишь городские нищие. Ей и в голову не приходило, что большая часть огромного населения Лондона постоянно живет на грани голода. Удастся ли поужинать да поспать под крышей или придется коротать холодную ночь на пустой желудок под арками Террасы Адельфи? Цена вопроса составляла всего несколько пенсов за день.

Мэтти продолжила:

– В голоде ведь что хорошо… сначала-то он ой как шибко гложет, но если подольше ничего не есть, то стихает. Не знаю, почему так, небось милостью Божьей.

– Вы часто голодаете?

– Чаще всего зимой, когда мокредь подолгу. Ну и, конечно, зимой-то допрежь всего нужны дрова да свечи, а за них такую цену ломят, что будь здоров. Тогда мы с Греттой частенько ложимся не емши. Но я не жалуюсь. Другим вон еще хужее. Нам-то хоть детишек кормить не надо.

Геро посмотрел вниз по улице, где телега, груженная бревнами и досками, грохотала по мокрой брусчатке. Оставались еще вопросы, которые имело смысл задать старой уличной торговке. Но порой чистосердечные рассказы о лишениях и потерях да о безысходной борьбе за выживание слишком подавляли Геро, чтобы продолжать изыскания.

– Спасибо, – сказала она и дала Мэтти еще один шиллинг, прежде чем уйти.

* * *

После нищеты и безысходности Сент-Мартин-лейн в роскоши лондонской резиденции принца Уэльского на Пэлл-Мэлл чудилось что-то непристойное.

Следуя за ливрейным напудренным лакеем по шелково-мраморным коридорам Карлтон-Хауса, Геро не могла отделаться от мыслей о Мэтти Робинсон с Греттой и о мальчонке Джеке, которого вырвали из семьи, чтобы отправить сражаться за Его Величество в давней войне.

К покоям, предоставленным в исключительное пользование ее отца – Чарльза, лорда Джарвиса, – вела широкая парадная лестница, украшенная изысканной лепниной и обильной позолотой.

Геро нашла отца сидящим за изящным французским столом, который, как и многие другие предметы дворцового убранства, был доставлен принцу Уэльскому парижским marchand-mercier, прежде служившим злополучной Марии-Антуанетте.

Подняв глаза от бумаг, Джарвис коротким кивком отослал лакея и, слегка прищурившись, обежал дочь взглядом.

– Ты выглядишь на удивление хорошо, хотя Девлин решил использовать тебя как молочную корову для своего сына.

– Это было целиком мое решение, о чем вам известно, – возразила Геро, снимая пелисс.

Джарвис хмыкнул и отложил перо.

– Я надеялся, что материнство возымеет на тебя одомашнивающий эффект. Но мне сказали, будто ты взялась писать новую статью, на сей раз про подлое племя торговцев-лоточников, заполонивших наши улицы.

– И кто же вам это сказал, папа? – спросила она с наивным видом.

Проницательные глаза Джарвиса весело блеснули. Было общеизвестно, что развернутая им огромная сеть шпионов и информаторов доставляет сведения не принцу и не на Даунинг-стрит, а лишь самому Джарвису.

Улыбка исчезла. Он вздохнул.

– Ты отлично знаешь, что из этого твоего проекта ничего хорошего не выйдет.

– Вынуждена не согласиться. – Геро развернула сверток из коричневой бумаги, который принесла с собой, и показала тонкую полосу со старинной надписью. – Мне интересно, а знаете ли вы, что это такое?

Джарвис встал из-за стола, взял свинцовую пластину и подошел к окну.

Геро наблюдала, как он повернул надпись к свету и поджал губы, потерев буквы большим пальцем. Лицо Джарвиса никогда не выдавало его мыслей и чувств. Но, хорошо изучив отца, из полного отсутствия признаков удивления или интереса Геро заключила, что пришла в нужное место.

Он спросил:

– Откуда это у тебя?

– Эту вещь обнаружили вчера вечером возле Кровавого моста, где был убит мистер Стэнли Престон. Вы видели ее раньше, не так ли?

Проведя пальцем по свежему срезу, Джарвис отложил пластину и тщательно вытер руки носовым платком.

– Значит, Девлин вовлек тебя и в это убийство?

– Я сама вовлеклась.

Он сложил и спрятал свой носовой платок.

Геро сказала:

– Мне всегда казалось, что место захоронения Карла I никому не известно.

– Так и было. До прошлой недели. – Джарвис сцепил руки за спиной и посмотрел в окно на двор. – Три года назад, после смерти принцессы Амелии¹⁴, Его Величество решил устроить королевскую усыпальницу в Виндзорском замке, под приделом Уолси в Часовне святого Георгия. Первоначально доступ был предусмотрен только снаружи. Но недавно принц-регент приказал проложить в крипту новый покатый проход непосредственно из Часовни. – Джарвис замолчал и взглянул на дочь. – Ты знаешь, что принцесса Августа тяжело больна и вряд ли поправится?

– Да, – кивнула Геро.

Старшая сестра короля Георга III, принцесса Августа, приходилась принцу-регенту и теткой, и тещей. Она нашла прибежище в Англии после смерти мужа, герцога Брауншвейгского, тяжело раненого в битве с Наполеоном.

– Ввиду ее неминуемой кончины рабочих подгоняли и торопили. Несколько дней назад они случайно пробили тонкую кирпичную стену в склеп, где покоились Генрих VIII и Джейн Сеймур. Про это захоронение под Часовней, конечно, знали, но за столетия его точное местоположение позабыли. – Джарвис достал из кармана изысканную золотую табакерку, инкрустированную мелким жемчугом, и пальцем отщелкнул крышечку. – Согласно записям, в склепе должны были находиться только Генри и его любимая королева. Но, заглянув в образовавшееся отверстие, рабочие к своему удивлению увидели не два, а три гроба взрослого размера.