Что, если брат бросит ее в конце концов? Что, если он окажется панком, который подведет ее? Чьи эгоистичные действия оставят ее в беде?

Чем дольше я сидел с ними, тем сильнее подкатывала тошнота. Похоже, каждая положительная вещь, которую я о них узнавал, делала все только хуже. Единственным негативным аспектом, который я услышал за все время, был комментарий Дэниела о дружбе с «дядей ребенка» Куртом. Но Курта знали все, так что вряд ли стоило винить парня за попытку убедить меня, будто у него уже есть какая-то связь с семьей. Все остальное — просто идеально. Они будут идеальной семьей для маленькой Пиппы.

И мне хотелось закричать.

Эта встреча запустила таймер обратного отсчета процесса усыновления, и мое время с Пиппой внезапно стало ограниченным. С одной стороны, скоро я смогу вернуться к своей настоящей жизни в Калифорнии. С другой — попрощаюсь с этой маленькой девочкой навсегда. Это оказалась ядовитая смесь предвкушения, страха и возбуждения, но преобладало там все же чувство вины.

К тому времени, как Хон протянул мне пакет документов и проводил до двери, я не был уверен, что доберусь до дома не проблевавшись и рыдая, словно дитя.

— Нико, сейчас мы просто ждем, когда из регистратуры пришлют свидетельство о рождении. Если Адриана и получала копию, то мы не смогли найти ее в вещах. Думаю, документ будет у нас самое позднее через день-два. А это значит, что все будет готово к законному продвижению вперед, и тогда мы просто будем ждать твоего согласия. Подумай немного, ладно? Это важное решение. Уорнеры понимают, что все слишком серьезно, чтобы принимать его сразу. Уверен, они будут терпеливы, если тебе понадобится чуть больше времени.

— Все будет хорошо, — ответил я. — Я не собираюсь забирать новорожденную в Калифорнию и растить ее над тату-салоном.

Я пытался поднять настроение, но попытка провалилась.

Адвокат одарил меня сочувственной улыбкой и пожелал удачи.

После короткой поездки обратно, я вошел в дом, намереваясь схватить Пиппу, где бы она ни была, и просто прижать к себе, но еще до того, как успел закрыть входную дверь, Голди взглянула мне в лицо и крепко стиснула в объятиях.

— Ребенок… — прохрипел я, уткнувшись ей в плечо. Не знаю, было ли это утверждением или вопросом, да и не важно.

— С Пиппой все в порядке, а вот с тобой не очень, милый. И это нормально, — заметила она. — Просто выговорись, дорогой.

Я не плакал, но позволил себе на несколько мгновений раствориться в ее любящих объятиях.

— Почему это так трудно? — пробормотал я.

Когда мы отстранились друг от друга, Голди тихонько усмехнулась и ласково погладила меня по щеке.

— Любовь всегда такова, Нико. Любовь всегда такова.

Этих слов оказалось достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Любовь. Я ведь не любил ее. Я едва ее знал. О какой любви тогда могла идти речь? Разумеется, я любил маму и Адриану, но я покинул их так давно. И в тот единственный раз, когда посчитал, что другой мужчина любит меня так, как я того хотел... нет, так, как я тогда нуждался... в том, чтобы быть любимым, я жестоко ошибся.

Любил ли я Пиппу? Это невозможно. Она просто крошечный пустяк. Пятнадцать фунтов молока и какашек, которые заставляли мои уши кровоточить и сходить с ума. Любовь? Конечно же, нет. И наблюдая прошлой ночью, как проклятый Уэстон Уайльд уходит от меня после соблазнительных многообещающих прикосновений, я знал, что в сраном Хоби, штат Техас, у меня нет даже надежды обрести любовь.

И мне не терпелось выбраться отсюда при первой же возможности.