— Командиру! — что есть мочи закричал он, ворвавшись в пилотскую. — Что-о?! — и осекся на полуслове.

Кабина была пуста, а верхний аварийный люк открыт. Куда же все подевались? Выпрыгнули? Но почему?.. Самолет летит. Левый мотор работает, а правый? Выключен? Что это? Земля?! Ушаков схватился за штурвал и рывком потянул на себя… Лес исчез, появилось небо, расцвеченное звездами. Ушаков забрался в кресло командира.

В первую очередь — набрать высоту. Сектором газа, рычагами установил режим набора… Затем — выдержать курс. Кажется, 85 градусов. Ушаков «дал левую ногу», добавил газ, повернул штурвал, пытаясь удержать самолет на прямой и привычно взглянул на компас. И… не увидел его. От удивления даже опешил. Протянул руку и попытался нащупать прибор у лобовых стекол, но нашел только опорные резиновые амортизаторы, на которых раньше висел «КИ». «Пулей или осколком оборвало», — догадался он. Но как же определить курс?.. Ведь самолет летел с разворотом на одном двигателе и куда — неизвестно. Может, на север?.. А может, и на юг? А может, обратно к линии фронта? Колючие мурашки побежали по спине… Была бы карта, попытался бы вести визуальную ориентировку, но ее под рукой не было. А идти разыскивать в другой кабине в темноте не имело смысла: упругая струя воздуха, продувавшая фюзеляж, могла закинуть ее куда угодно. Но главное, Ушаков боялся оставить, самолет неуправляемым. «Что ж! Попробую сориентироваться по памяти. Я же отлично помню маршрут. Да и от последней отметки, вероятно, недалеко ушел. Самолет-то крутился…»

Владимир приник к стеклу, напряг зрение, пытаясь сквозь толщу тьмы рассмотреть и опознать земные ориентиры. Внизу — ни огонька. Смотрел до рези. Откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза, давая им отдохнуть. Посидел так с минуту, снова припал к окну.

«Где же озеро? Утичье озеро? — мучился он. — Здесь же оно! И, должно быть, видно. А восточнее его в 10 километрах характерный петлеообразный изгиб реки Лесной». Маршрут домой как раз проходит через эти ориентиры. Но ни озера, ни изгиба реки не видел Ушаков. Внизу лишь едва различались какие-то пятна. Правда, вдали слева за горизонтом дрожало розово-красное марево. Там что-то горело. Но что? Да и сколько туда лететь? Ведь ночью с высоты крупные пожары видны за десятки и даже сотни километров. А может, это линия фронта?

Владимир еще долго крутил по сторонам головой, пока, наконец, не выбился из сил. «Неужели бросить самолет и прыгать? Да-а, пожалуй, выход один — прыгать. Заладил — прыгать, прыгать… Стыдись, ты же не новичок на фронте. Но куда лететь? Скоро и горючка кончится. Постой! А звезды?!» Он вскинул глаза в надежде отыскать знакомые созвездия. Но небо затянули плотные тучи. И только над самым горизонтом, будто издеваясь, мигала яркая желтая звезда. Он чуть не заплакал от обиды, когда и она, померцав, исчезла в облаках.

Ну, ладно. Стоп! Хватит нюни распускать. Чем сложнее обстановка, тем спокойней штурман. Буду лететь, пока не наступит рассвет, если горючего хватит. Кстати, сколько его осталось? Он склонился к бензочасам и начал их переключать по бакам. Два были пустыми. В третьем, на котором работал мотор, оставалось литров 150. В четвертом — 400. Часа на два хватит… Но до рассвета?! Посмотрел на часы — половина второго. А рассвет наступит в 4-20… Ему стало невыносимо холодно. Выбрав триммер руля поворота, начал откидываться назад. Над головой зиял пустой серый зев люка. Так вот куда выпрыгнул экипаж?! Почему не в дверь? А может, крышку люка взрывом сорвало…

Немного согревшись, снова уселся недвижно. Почему же товарищи его забыли? Посчитали мертвым? Где они сейчас? Может, «мессеры» расстреляли их в воздухе? Но почему не сбили самолет? Или потеряли в темноте?..

Надрывно, со стоном гудел мотор. Владимир то и дело поглядывал на него. Хоть бы не отказал… Что это? Откуда-то сбоку послышался стон. Усмехнулся. «Всякая блажь лезет в голову. Здорово меня контузило…» Ему стало не по себе. Оглянулся. Больно ударил себя по щеке. Стон пропал. «То-то! Так-то лучше будет!..» Но через некоторое время опять послышался стон. Совсем рядом. «Проклятая контузия… А если петь?» И он громко запел: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна-а! Идет война народная, священная война-а…» И тут, похолодев, почувствовал как что-то опустилось на его плечо и сильно сжало. От неожиданности он вздрогнул, схватился за пистолет.

— Кто? Кто тут?..

Лица не разглядишь. Замотано чем-то белым.

— Да я… Несмеянов.

— Ванька? Ты?! Ну и напугал меня! — он без сил сполз в кресло.

— Где все? Где командир? — прерывисто дыша, спросил стрелок.

— Не знаю, Ваня. Выпрыгнули, видно…

— Как выпрыгнули? А мы?..

— Что мы? Летим.

— А ты почему не выпрыгнул?

Владимир рассказал, что с ним произошло и как он очутился за штурвалом.

— Аэродром скоро?

— Не знаю, Ваня. Компас разбит, карты нет, ориентироваться не по чему.

— А если заблудимся?

— Все может быть. Ты проверь-ка рации и задний компас, — с надеждой сказал Владимир. «И как это я раньше об этом не подумал? Это же наше спасение!..»

Узкий луч света разрезал темноту, пошарил кругом. Уперся в рации, заскользил по ним.

— Нет, ничего не сделать. Все разбито, как и моя голова, — вздохнул в темноте Несмеянов.

Последняя надежда рухнула.

— Тебя перевязать? — забеспокоился Владимир.

— Сам перевязался, когда очухался. Что будем делать-то? — спросил Иван, усевшись в кресле второго пилота.

— Как что? Лететь, пока не выйдем на какой-нибудь аэродром или площадку.

— А кто будет сажать? Ты?

— Мы!..

— Но это же риск?

— А что не риск?.. Вся жизнь риск, особенно на войне.

— Ты же никогда не садил самолет, да еще ночью?

— Ну и что? — поглядел на него Владимир. — Полгода назад мы с Вадовым на одном двигателе пришли из-за линии фронта, с озера. Помнишь, никто не верил?..

— Так то с Вадовым.

— А мы чем хуже?

Внезапно ровный гул двигателя прервался. Мотор чихнул раз, другой. Послышалось шипенье вперемежку со свистом. Самолет, словно ударившись о невидимую стену, провалился вниз. «Баки! — обожгло. — Забыл переключить!..»

— Держи штурвал! — крикнул Ивану, а сам вцепился в кран переключения бензобаков и быстро перевел его на другой бак.

Мотор шипел, самолет продолжал падать. «На пустой переключил!» — Ушаков повернул кран еще на одно деление. Мотор продолжал шипеть, уши больно давила тишина. «Опять пустой! Который же полный?! Перепутал направление…» Он быстро начал переводить кран в обратную сторону, а самолет падал. Перевел в четвертое положение. «Если и сейчас не заработает, тогда — прыгать!..» Мотор чихнул, будто проснулся, хлопнул и, оглушительно взревев, загудел мощно и ровно. Ушаков, схватившись за штурвал, с удовольствием потянул его на себя.

— Фу-у! Кажется, пронесло! Двести метров потеряли…

— Вот видишь, чуть не разбились, а ты надумал посадку на одном моторе…

— Опять ты за свое, — поморщился Владимир.

— Разумное предлагаю. Выйдем на пункт или аэродром, самолет побоку, а сами на парашютах…

Владимир покачал головой:

— И это говорит друг, уралец! Неужели не понимаешь, мы обязаны спасти самолет. Если посадим, то через два-три дня на нем же полетим бить гадов!..

— Главное сейчас — сохранить жизнь, — упрямился Иван.

— Ладно! Выйдем на аэродром — прыгай! Я один посажу машину. Можешь прыгать хоть сейчас. Не держу.

Иван молчал.

— Не думал я, что среди уральцев бывают трусы.

— Ну ты! Насчет труса поосторожней! А то могу и ударить.

Владимир расхохотался — задел за живое. Теперь его хоть впятером выбрасывай, и то не выбросишь — рыжего черта… А насчет драки — Иван мастак. Однажды в командировке в Казани Иван, защищая незнакомую девушку, раскидал на асфальте четырех подвыпивших хулиганов.

По-прежнему за бортом густая темень. И внизу, и вверху. Даже костров не видно… Было около трех ночи, когда впереди показались светлые точки. Огоньки вытянуты в линию, как раз поперек курса. Улица, аэродром или просто костры?..

Черноту ночи снизу вверх разрубил надвое голубоватый луч света, уперся в «днище» облаков, секунду покачался, погас.

— Аэродром?! — в голос воскликнули штурман со стрелком.

— Вот повезло так повезло! — радовался Владимир.

— А если аэродром фашистский?..

Ушаков поглядел на бензочасы. Посчитал что-то, шевеля губами.

— Бензину осталось минут на двадцать. Попытаемся разведать, — Владимир убрал газ, повел самолет к земле.

Несмеянов достал ракетницу, приоткрыл форточку. Стрелки высотомера уверенно сматывали высоту, но земля по-прежнему плохо просматривалась. Огни росли, приближались. Владимир не выдержал, охрипшим от волнения голосом сказал:

— Боюсь, как бы не приняли за чужих да не вмазали пару снарядов в брюхо. Просигналь «я свой», дай три зеленых!

Он забыл, что с двух часов ночи действовал другой сигнал «я свой» — две зеленых ракеты.

Иван высунул ствол ракетницы в форточку. Хлопнул выстрел. Ракета по дуге метнулась в сторону. Потом вспыхнула вдали и, зависнув, холодным светом залила местность. Вслед понеслась вторая, через секунду — третья. Уткнувшись в окно, Владимир увидел перед собой темную посадочную полосу, четко выделявшуюся на светлой траве. Рулежные дорожки. Справа на опушке березняка какой-то сарай. Рядом с ним — огромный зарод сена. И ни одного самолета. Местность незнакомая.

Снова сомкнулась над землей темнота. В ответ ни одного сигнала.

— Сделаем круг! Стреляй белыми!

Иван начал пускать одну ракету за другой. Огненными каплями они плавно текли вниз, выхватывая из темноты участки аэродрома. Поля с копнами сена, опушка леса, мелкий кустарник…

— Что будем делать? — повернулся Иван. — Осталось две ракеты…

Владимир поглядел на бензочасы. Стрелка колебалась на нуле.

— Садиться будем. Бензин кончается.