— Сади на фюзеляж, шасси не выпускай, все же безопасней.

— А если аэродром немецкий и придется взлетать? — Владимир испытующе глядел на Ивана. — Без шасси нам крышка!..

— Примем бой!

Владимир направил нос самолета на огни. Вон тот, сдвоенный, вероятно, означает «Т». Выравнивать у него. Главное — вовремя убрать газ, выдержать направление. Ушаков вспотел от напряжения: сажать самолет куда сложнее, чем пилотировать по горизонту. Иван, глядя на приборы, монотонно твердил:

— Высота 100! Скорость 180! Высота 80! Скорость 180! Высота 70! Скорость 170! Высота 50! Скорость 150!.. Скорость! Увеличить скорость! — закричал Несмеянов.

Владимир двинул сектор газа вперед. Затихший было мотор гулко и басовито взревел.

— Ракеты!..

Один за другим уносятся в мрак тугие яркие комочки… Полоса точно по курсу. Отчетливо видна высокая покачивающаяся трава. Седая, точно заиндевелая. До нее рукой подать. Метров двадцать-десять не больше…

— Убирай газ! — командует Владимир, а сам плавно выбирает штурвал.

Нос машины приподнимается, сдвоенные фонари проносятся сбоку. Все! Сейчас самолет заскользит по траве или камнем провалится вниз. Ушаков с Несмеяновым откинулись на спинки кресел, вытянув и напружинив ноги, словно это могло их спасти от удара. Мгновения, за которые люди седеют. По фюзеляжу громко застучало, будто снаружи ударили молотки. «Винт режет грунт!». Хрустящий скрежет. Металлический звон. Нарастающее гудение, переходящее в гул. Толчки. Вдруг самолет, словно волчок, разворачивается влево. Удар! И все стихает. Тишина давит уши…

Владимир открыл глаза.

«Зажигание! Аккумуляторы!» Вытянув руку, ударил по выключателю.

— Уф-ф! Неужели сели?! — сказал Несмеянов. — Бегу к пулемету!

Скрылся в общей кабине.

Откуда-то из темноты донеслись голоса. Урчание грузовика. Замелькали огоньки.

Владимир вылез из кресла, пошел к двери. Стоявший в турели Несмеянов, услышав громыхание его шагов, спросил:

— Ты куда?..

— На разведку. Если выстрелю — стреляй!

У самой двери Владимир запнулся о что-то мягкое. Чуть не упал. Поперек прохода — человек. Владимир опустился на колени, прижался ухом к груди. Сердце не билось. Он хотел позвать Несмеянова, но раздумал. Открыв дверь фюзеляжа, спрыгнул на землю. Теплая ночь встретила ароматом перестоявшихся трав, убаюкивающим криком перепела: «Спать пора! Спать пора!..» Сминая росистую траву, Владимир обогнул хвост самолета, остановился. Вытащил пистолет.

К самолету с притушенными фарами приближалась машина. Когда она подъехала ближе, Владимир хрипло крикнул:

— Стой! Кто едет? Стреляю!..

— Свои! Свои! — раздались голоса.

Владимир вдруг почувствовал неимоверную усталость. Стоять не было сил. Сунув пистолет в карман, он упал в траву…

Командир полка Герой Советского Союза Вадов (полковник Селиверстов принял дивизию) никак не ожидал, что этот день принесет ему столько радости. Ну хоть бы кто предупредил!..

Поздно вечером сидел он в кабинете один, когда в дверь постучали.

— Да! Да! Войдите! — машинально ответил, не отрывая взгляда от полетной карты.

И только когда вошедший начал докладывать: — Товарищ подполковник, — Вадов, услышав знакомый голос, вскинулся, да так и застыл на месте с широко раскрытыми глазами.

— Володя-я?! Жив?! — Он схватил Ушакова в охапку. — Ох, и напугал ты меня! Я ведь понял, что ты погиб!..

Владимир освободился из объятий:

— А где сейчас мой командир?

— Не знаю, пока сообщений не поступало. Думаю, выпрыгнули они, когда вас подожгли.

На другой день утром в полк вернулся Родионов. Еще через два дня — Коля Петренко. И, наконец, через неделю — сам командир, старший лейтенант Костихин, оборванный, изможденный, с исцарапанным лицом, с завязанными грязной повязкой глазами. Он хромал на правую ногу. Широкое лицо заросло черно-бурой щетиной…

— Радист выпрыгнул вторым. В тот момент раздался взрыв. Больно ударило по глазам. Вроде осколками стекла. Потерял сознание, очнулся — ничего не вижу. Крикнул дважды — всем покинуть самолет и сам полез в люк…

После ухода Костихина, Вадов, встав из-за стола, сказал Ушакову:

— Картина ясная. После прыжка командира, самолет, видимо, увеличил угол планирования. Встречный поток усилился и все же сорвал пламя с мотора. А тут появился ты. Говори спасибо, что научил тебя пилотировать…

— Что теперь с ним будет?

— Пусть сначала вылечится, потом решим. — Вадов задумался, побарабанил пальцами по столу, поглядел на Ушакова. — Видишь ли, Володя, люди-то разные бывают. Есть люди-факелы, герои, подвижники, преданные высокой идее, живущие для других, в общем, штурманы человечества! И есть такие, что не выдерживают испытания. Так что и живем, и трудимся, и воюем мы все по-разному.

Владимир не стал рассказывать Вадову о своей стычке с Костихиным в полете. Уж очень похоже на сведение счетов, да и, может, просто человек сорвался…

Взглянув на часы, Вадов махнул рукой:

— Пошли на стоянку. На вылет пора!