Особое задание

Задание было необычным: отыскать и осветить Степной — стратегически важный железнодорожный узел. Свыше недели наша авиация непрерывно бомбила его, но каждый раз по-настоящему разбомбить не могла. А через узел день и ночь шли эшелоны на фронт…

Перед вылетом на стоянке у самолета экипаж осветителя напутствовал сам командир полка.

— От вас зависит весь успех операции, — негромким баском говорил полковник, вглядываясь в каждого члена экипажа. — Особенно от тебя, Володя. — Вадов коснулся рукой плеча Ушакова. — Возможно, наши соседи бомбили ложный узел, а настоящий, замаскированный стоит целехонек в стороне…

Взлетели, когда солнце скрылось за горизонтом. Почти до самой линии фронта набирали высоту. Расчет был прост: в целях безопасности перевалить линию фронта на максимальной высоте. Затем, убрав газ, приглушив моторы, почти планируя, неслышно выйти на Степной. Отыскать его и развесить «люстры»…

До цели оставалось минут двадцать лету, когда Владимир увидел слева берег Азовского моря. Ночь хотя и безлунная, но море резко отличалось от суши. Безбрежная серо-стальная гладь уходила вдаль, в темноту… Сориентировавшись и уточнив курс, Владимир дал его пилотам. Через 15 минут — цель. Главное, вовремя заметить длинный языкообразный залив, врезающийся в сушу Крымского полуострова. В семи километрах от залива — узел…

Внизу тихо. В самолете еще тише, хотя монотонно урчат моторы. Все молчат, охваченные нервным напряжением, которое испытывает каждый в ожидании боя. Чем ближе схватка, тем сильнее оно, а наивысшая точка всегда совпадает с последней минутой перед боем.

Упершись руками в остекление кабины, Владимир неотрывно наблюдал за черневшей сушей и матово отливающей водной поверхностью. Изредка он подносил к глазам карту. На этом, самом ответственном участке маршрута, он вел самолет визуально по земным ориентирам. Они, к счастью, просматривались сносно — внизу не было ни облачности, ни тумана, ни дымки.

Нажав на переключатель переговорного устройства, он громко сказал:

— Прошу всех вести тщательную ориентировку. О каждом замеченном огоньке, характерном ориентире докладывать мне…

— Хорошо, — отозвался командир капитан Васильев.

Второй пилот Александр Родионов с хохотком выпалил:

— Будь спок, флагман! Если не надеешься на себя, мы поможем. У меня глаза кошачьи…

Васильев почти совсем убрал газ, урчанье двигателей сменилось мягким шипеньем. Самолет, планируя, летел беззвучно и незаметно.

Пять минут до цели! Перед глазами — темные очертания берегов. По-прежнему всюду тишина и спокойствие. Похоже, немцы проворонили самолет. На земле — ни одной светлой точки. Но вот впереди, чуть правее, блеснуло что-то, похожее на огонек. Владимир замер. Опять проблеск? Нет, вспышка, едва заметная… Движется?.

— Вон он! Вон справа! Вон справа Степной! — торжествующе заголосил Родионов. — Видите огоньки?..

— Да, видим. Не кричи! — поморщился Владимир.

Но Родионов не унимался:

— Это я! Я первый обнаружил Степной! Запомните все, и ты, командир!..

— Запомним! — не то серьезно, не то насмешливо пробасил Васильев.

Владимир поглядел на часы. Должен быть Степной… Отчетливо видны два движущихся неярких огонька. «Автомашина? Или паровоз?» Владимир кончиком языка облизнул пересохшие губы. На миг прикрыл ладонью глаза… Темнеют квадраты каких-то строений. Населенный пункт? Степной?.. Степной, выходит, под самолетом. Рука невольно потянулась к рукоятке открытия бомболюков.

— Бросай, штурман, САБ![3] — кричал Родионов. — Цель под нами! Чего медлишь?

— Не мешай! — недовольно ответил Владимир.

— Кидай, говорю! Время точно совпало! — настаивал Александр. — Или тебя заело, что не ты первый обнаружил цель?..

Он все еще не забыл, как с полгода назад тоже ночью первым обнаружил неизвестный аэродром, но не рискнул штурмовать вражеские самолеты. «Зато уж сейчас я не упущу своего… Докажу всем, каков летчик Родионов!»

Владимир медлил. Он понимал, что значит осветить ложную цель. Ведь целый полк мог ударить по ней, да еще впустую, и потери понести при этом… Раскрасневшийся, с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами, он буквально не отрывался от остекления, напряженно всматриваясь в темень.

— Встать в круг! — срывающимся голосом приказал он. — Крен 30!

— Ты что?! — возмутился Александр. — Хочешь быть сбитым?.. Командир, прикажи ему сбросить «свечи»! — обратился он за помощью.

Сейчас, когда ожидание боя достигло предела, Родионов чувствовал себя, как на электрическом стуле. Он и не догадывался, что немцы, хотя и поздно, все же обнаружили их, но нарочно не стреляли. Мало ли куда ночью мог лететь одиночный самолет? Да и какая от него угроза?..

— Прикажи, командир! Что он, на самом деле? Скоро подойдет первый эшелон полка!

Васильев поглядел на часы.

— Да-а, — с растягом выдохнул он, стараясь не показать нервную дрожь, — должен…

Было непонятно, то ли поддерживает он Родионова, то ли нет. Командир колебался, не зная, что предпринять. Он тоже видел огни — самолет вышел на них точно в расчетное время. Оставались считанные минуты до подхода полка. Нужно было сбрасывать САБы, но он не мог отдать такого приказа, потому что верил штурману больше, чем себе. Да и как не верить, если на счету штурмана первой эскадрильи Владимира Ушакова, награжденного двумя орденами Ленина, больше сотни боевых вылетов, и ему верил, как себе, сам командир полка Герой Советского Союза Вадов…

— Не торопи его. Пусть ищет, — с паузами ответил Васильев Родионову.

Именно та легкость, с которой даже Родионов обнаружил цель, настораживала Владимира. Ведь соседние полки не раз бомбили узел, а он до сих пор действует. Выходит, не настоящий бомбили — ложный. И наверняка этот, который легко находили… Но где же действительный Степной? Должен быть где-то здесь, рядышком. Иначе с первых же налетов был бы замечен обман… Не перенесли же фашисты целый город по воздуху?

С прежней настойчивостью он продолжал просматривать местность по ходу разворота бомбардировщика. И когда уже совсем разуверился в том, что отыщет цель, — впереди увидел что-то похожее на лес. Откуда же здесь ему быть? Для уверенности взглянул на карту. Так и есть. Никакого леса. И заливчик точно сбоку.

— Прямая! Курс 180! — скомандовал он, решив подробнее рассмотреть странный лесок. Или это село, поросшее зеленью?.. Но вблизи не должно быть крупных сел!

Подозрение все больше овладевало им. Взглянул на часы. До подхода первого эшелона полка оставалось минуты три.

— Командир! Сбрасываю одну САБ здесь! Если не обнаружим, другие сбросим там!

— Давай! Давай! Тебе видней…

— Притихли, замаскировались, сволочи! — шептал Владимир, открывая бомболюки. — Сейчас проснетесь! Думаете, не знаем, где вы?.. Получайте! — он с силой давнул кнопку.

Через несколько секунд под самолетом чуть сзади — ослепительный взрыв, разорвавший темноту. Бомба, плавно покачиваясь, словно горящий маятник, осветила местность вокруг на несколько километров. В ту же секунду из разных точек ударили лучи прожекторов. Закачались, обыскивая небо.

— Командир?! Вот Степной! Сбрасываю вторую!..

Внизу в ярко-молочном свете САБ виднелось утопающее в зелени село, расположенное между невысокими холмами. Холмы? А-а, маскировочными сетками укрылись…

Васильев развернул самолет.

— Боевой!

— Есть боевой!..

В этот момент открыли огонь немецкие зенитки. Вокруг самолета запрыгали барашки разрывов. Самолет затрясло. Подобно гигантским ножкам циркуля, два прожекторных луча скрестились на бомбардировщике, ослепив экипаж. Затем к ним присоединился третий луч, четвертый. Бомбардировщик оказался в ловушке.

Васильев, склонившись к приборам, парировал штурвалом воздушные толчки близко разорвавшихся снарядов, удерживая машину на боевом курсе. Родионов, не выдержав, бросил штурвал и, закрыв глаза руками, в отчаянии приговаривал:

— Куда попали! Куда попали! Говорил! Предупреждал!

Тем временем зенитный огонь нарастал. Он стал настолько плотным и частым, что дым, не успевая рассеиваться, слился около самолета в сплошное белое облако, в котором то тут, то там сверкали ослепительные молнии. Глухо, с «чаханьем» рвались снаряды. Васильев впервые за всю войну видел такую интенсивность огня. Его раскрасневшееся лицо блестело, вены на руках вздулись, большие глаза округлились и часто мигали. Он непрестанно лизал губы. Когда, измучившись от ожидания смерти, он уже хотел швырнуть самолет вниз, в наушниках раздался спасительный голос:

— Бомбы сброшены! Разворот!..

Васильев, резко отжав и повернув штурвал, одним рывком хотел вырваться из ослепляющих объятий прожекторов. Но лучи мертвой хваткой вцепились в машину и не выпускали ее. Васильев стал бросать самолет из стороны в сторону. И это не помогло. Тогда, введя машину почти в пике и меняя курс, он вырвался из лучей и скрылся в темноте…

…Самолет Костихина шел к цели.

— Штурман, сколько еще до цели?..

— Пять минут, товарищ командир!

Костихин себе под нос: «Пора задержаться…» Поворачивает штурвал, разворачивает самолет.

— Подожди, пропустим двух-трех, подавят зенитки, да и моторы поостынут, потом и ударим…

— А может, пора и нам на цель, товарищ командир? — не успокаивался Павел.

Второй бомбардировщик, попав в световое поле, заметался в нем, как ослепший, из стороны в сторону. Потом, не выдержав зенитного огня, на развороте беспорядочно сбросил бомбы, резко сменил курс и со снижением скрылся в темноте. Третий бомбардировщик… Разрывом снаряда ему снесло хвостовое оперение, и он, кувыркаясь, плашмя ударился о землю.

И для экипажа осветителя бешеный огонь немецких батарей не прошел бесследно. Васильева осколком ранило в плечо. Владимир, перебравшись по лазу в кабину пилотов, расстегнул комбинезон командира и спешно бинтовал ему рану. Откинув голову на спинку кресла, закрыв глаза и закусив нижнюю губу, Васильев стонал. Иногда он открывал глаза и наблюдал за налетом полка.