— Вы сказали, что Лайза была здесь прежде, — наконец произнёс я, после того, как стало ясно, что Копек сам не собирается возвращаться к этому вопросу.

— О, да, — сказал он, осторожно глядя на меня, а не на Лайзу. — Миссис Барклай была здесь вчера и мы впустили её, потому что нам нечего скрывать. Мы все очень гордимся работой, которую здесь делаем.

— Какой работой? — спросил Мёртвый Мальчик и что-то в его голосе заставило Копека сбиться с шага.

— Да, хорошо, выражаясь попроще, для непосвящённых… Мы устраняем барьеры между естественной и искусственной жизнью.

— Если вы так гордитесь этим и этот труд настолько велик, зачем вы послали тех такси-киборгов напасть на нас? — спросил я тем, что считал рассудительным тоном. Улыбка Копека впервые заколебалась. Он знал меня. И мою репутацию.

— Ах, да, — сказал он. — Это. Я говорил, что это было ошибкой. Вы должны понять, они были одними из наших первых грубых попыток соединить человека с машиной. Эти люди заплатили много денег, чтобы с ними сделали такое, чтобы они могли действовать эффективнее и с большей пользой в дорожном движении Тёмной Стороны. Поначалу мы были очень стеснены в средствах… Когда они узнали, что вы едете сюда, мистер Тейлор, ну, честно говоря, они запаниковали. Видите ли, их функционирование зависело от нас.

— Кто сказал им, что я подъезжаю? — спросил я. — Хотя я уверен, что уже знаю ответ.

— Я говорил, что это ошибка, — сказал Барри Копек. — Они все…?

— Да, — ответил я.

Он хмуро кивнул. Ещё улыбаясь, но, можно сказать, без особой сердечности. — Я не удивлён. Ваша репутация бежит впереди вас, мистер Тейлор, как сторожевой пёс на длинном поводке. Но всё-таки жаль. Они лишь хотели улучшить себя.

— Вырезав свою человечность? — немного угрожающе спросил Мёртвый Мальчик.

— Они утратили так мало, чтобы получить так много, — ответил Копек немного надменно. — Я думал, вы цените всех людей…

— Ты не знаешь меня, — сказал Мёртвый Мальчик. — Ты ничего не знаешь про меня. И никому не сходит с рук нападение на мою машину.

— Быть мёртвым нисколько не смягчило вас, правда? — спросил Копек.

— Фрэнк здесь? — спросил я. — Фрэнк Барклай?

— Ну, разумеется, он здесь, — сказал Копек. — Мы же не держим его пленником против воли. Он пришёл к нам, преследуя свои мечты и мы были только рады принять его. Он там, где хотел быть, делая то, что всегда желал, чтобы наконец стать счастливым.

— Он был счастлив со мной! — воскликнула Лайза. — Он любит меня! Он женился на мне!

— Человек хочет то, что хочет и нуждается в том, в чём нуждается, — ответил Копек, впервые прямо посмотрев на неё. — И потребности мистера Барклая привели его к нам.

— Мы можем увидеть его? Поговорить с ним? — спросил я.

— Конечно! Сейчас я отведу вас туда. Но вы должны пообещать мне держать миссис Барклай под контролем. Она очень болезненно отреагировала, увидев своего мужа в прошлый раз.

— Она видела его здесь раньше? — спросил я.

— Ну, да, — сказал Копек, переводя взгляд с меня на Лайзу и обратно, явно озадаченный. — Я сам сопровождал её к нему. Разве она вам не сказала?

— Нет, — спокойно произнесла Лайза, хотя чему именно она ответила «нет», я не был вполне уверен. Она полностью погрузилась в себя, смотря прямо вперёд неподвижным взглядом, почти отсутствующим.

Наконец коридор закончился в гладкой безликой стене, где возникла другая дверь. Копек провёл нас через неё и все мы остановились, как вкопанные, озираясь вокруг, против воли впечатлённые и подавленные самим размером стеклянно-хрустального зала, раскинувшегося перед нами. Нужны значительные усилия, чтобы впечатлить уроженца Тёмной Стороны, но сам объём и масштаб этого места, куда нас привели, даже меня заставил затаить дыхание. Больше, чем может быть любое замкнутое пространство, со стенами, подобными водопадам из застывшего мерцающего хрусталя, отстоящими так далеко друг от друга, что детали виделись просто пятнами, под потолком из дымчатого стекла, настолько высоким, что между нами и им проплывали облака. Словно некий необъятный собор, посвящённый Науке, зал был так огромен, что обзавёлся своей собственной погодой. Улыбка Копека теперь стала откровенно триумфальной, когда он широко распростёр руки.

— Леди и джентльмены, добро пожаловать в «Кремниевые Небеса»!

Он пошёл первым, между массивными машинами, чьи формы и очертания не несли никакого понятного значения или смысла. Настолько сложные, настолько продвинутые, что были непостижимы для простых человеческих глаз. Там были элементы, которые двигались, вращались и становились другими вещами, пока я наблюдал, странные индикаторы, светившиеся незнакомыми цветами и шумы, звучащие почти как голоса. Штуки, размером с дом, двигались по кругу, а замысловатые механизмы объединялись в сложных взаимодействиях, словно собирающее себя живое существо. Сверкающие металлические сферы размером с овчарку катались взад и вперёд по хрустальному полу, по мере необходимости отращивая инструменты и оборудование, чтобы обслуживать более крупные машины. Мёртвый Мальчик попытался пнуть одну из сфер, ради эксперимента, но она легко увернулась от него.

Копек шёл впереди, а все мы следовали сразу за ним. Это было не то место, в котором захотелось бы потеряться. Это ощущалось… как прогулка в чреве Левиафана или, как мухи, переползающие через витражное окно в каком-то чудовищном соборе… Ну, разумеется, я брёл с руками в карманах плаща, словно я это уже видел и не впечатлился. Никогда не позволяйте им думать, что у них есть преимущество или они вытрут о вас ноги. Мёртвый Мальчик выглядел искренне незаинтересованным ничем из этого, но ведь он умер и вернулся назад к жизни, а этого не переплюнуть. Лайза, казалось, ничего из этого не видела. У неё была прореха в уме, пробел в воспоминаниях и всё, что её заботило — это узнать, что случилось в прошлый раз, когда она была тут. Она что, уже не беспокоилась о муже Фрэнке? Или она вспомнила достаточно, чтобы понять, что ищет не его и никогда не искала, но только правду о нём, ней и этом месте…

Было определённое ощущение целеустремлённости всего, происходящего вокруг нас, хотя я не мог ухватить его целиком, но я был вполне уверен, что в этой цели нет ничего человеческого. Всё здесь плевать хотело на такой пустяк, как человечество.

— Я была здесь раньше, — медленно проговорила Лайза. — Впереди будет что-то плохое. Что-то ужасное.

Я внимательно посмотрел на Копека. — Это правда, Барри? Действительно ли там, впереди, что-то опасное, о чём вы не хотели нам говорить?

— Здесь нет ничего ужасного, — раздражённо ответил он. — Вы здесь, чтобы увидеть нечто замечательное.

И наконец, мы увидели то, к чему так долго добирались. Одинокий пучок света вонзался вниз, мерцая и сверкая, будто прожектор с Небес, словно проявлял интерес сам Бог. Это освещение падало на одну определённую машину, окружённую рядами и рядами роботов. Они танцевали вокруг машины, широкими взаимосвязанными кругами, каждое их движение было невероятно плавным, изящным и совершенно нечеловеческим. Они двигались под слышимую лишь им музыку, вероятно, музыку, которую только они понимали, но в их танце не было никаких человеческих эмоций или чувственности. Это мог быть танец почитания, триумфа, восторга, или чего-то, что только робот мог знать и чувствовать. Роботы танцевали и звук их металлических ног, стучащих по хрустальному полу, был почти невыносимо ужасен.

Копек осторожно провёл нас через ряды роботов и сразу же они начали петь высокими звенящими голосами, словно хор металлических птиц, с совершенной гармонией и модуляциями, которые граничили с мелодией, но никогда не переходили в неё. Словно машины прикидывались людьми, делая то же, что и люди, не понимая, зачем это делать. Мы миновали последних роботов и наконец… там был Фрэнк, любимый муж Лайзы, занимающийся сексом с компьютером.

Компьютер был размером с дом, покрытый всяческими экранами и индикаторами, но без явных средств управления, с огромными деталями, постоянно поворачивающимися и скользящими друг по другу. Он состоял из металла, хрусталя и других вещей, которые я даже не распознал. У его подножия имелась вытянутая полость, словно большой вертикальный гроб и в этой полости находился Фрэнк Барклай, подвешенный в медленно пульсирующей паутине труб, проводов и кабелей, обнажённый, впавший в экстаз, восхищённый. Лайза издала низкий, болезненный звук, словно от удара.

Пах Фрэнка скрывался за скоплением машинных деталей, беспрерывно двигающихся, скользящих над и вокруг него, словно рой металлических пчёл, карабкающихся друг по другу в стремлении добраться до него. Словно металлические личинки в нанесённой самому себе ране. Толстые полупрозрачные трубы входили в его брюшную полость и странные жидкости втекали и вытекали из него. Тут и там части его обнажённого тела удалялись, показывая кости и органы, постепенно заменяемые новыми механическими аналогами. Не было ни кровотечений, ни ран. Одна бедренная кость была открыта сверху донизу, оканчиваясь с одной стороны костью, а с другой — металлом и уже было невозможно сказать, где кончается одно и начинается другое. Металлические прутья входили и выходили из плоти Фрэнка, скользя взад и вперёд, никогда не останавливаясь. Снаружи и внутри его мигали огоньки, ненадолго просвечивая его кожу насквозь и в этой коже проводов виднелось не меньше, чем кровеносных сосудов.

Компьютер поднимался и опускался, и постанывал в ритме с вещами, входящими и выходящими из обнажённого тела Фрэнка, стальная поверхность машины раскраснелась и была усеяна бисеринками пота. Оно издавало… оргазмические звуки. Лицо Фрэнка было искажённым и сморщенным, кожа туго обтянула кости, но его глаза ярко светились счастьем, а улыбка полнилась ужасающим удовольствием. Кабели пронизывали его кожу, а металлические детали — тело и он наслаждался этим. Один кабель углубился в его левую глазницу, заменив глазное яблоко, прокладывая себе путь по доле дюйма за один приём. Фрэнка это не волновало. Он дрожал и трясся в конвульсиях, когда эти штуки скользили внутрь и наружу, навсегда изменяя его и он любил каждую часть этого, до последней крупицы.