‒ В самом деле, Логан?

Он ухмыляется.

‒ Правда, Изабель. Ты потрясающе вкусная. Я не могу дождаться, когда смогу опробовать тебя всю.

Я неуверенно выдыхаю.

‒ И какая я на вкус? ‒ Я слышу свой вопрос, именно его я так долго хотела задать, но никогда не решалась.

В предыдущие встречи разговоры и вопросы вообще были... не рекомендованы. Мой голос был слышен лишь тогда, когда мне приказывали что-то произнести.

Логан не отвечает. По крайней мере, ничего не произносит. Он отодвигает мои трусики в сторону и вводит в меня палец, скользя по влаге, после чего подносит палец ко рту. Я чую резкий запах мускуса, довольно стойкий. Затем его палец скользит мне в рот, и я отчетливо ощущаю свой вкус. Я не чувствую вкус его кожи, лишь свои собственные соки.

‒ Вот какая ты вкусная, ‒ говорит он, затем поднимается на ноги. Его руки хватают мои, и он поднимает меня. ‒ Пора идти.

‒ Куда мы идем? ‒ спрашиваю я, хотя и так знаю ответ.

‒ Ко мне.

Я не могу не опустить взгляд на его джинсы, которые ощутимо натягиваются спереди. Я двигаюсь к нему, обхватываю его шею и опускаю ладонь по его груди к поясу джинс.

‒ Давай сначала я тебе помогу.

Он хватает меня за талию, нежно и одновременно настойчиво, и убирает мою руку.

‒ Я так не думаю, Изабель.

Он отталкивает меня так резко, что я опираюсь о его грудь.

‒ Я лишь хочу, чтобы тебе было хорошо. Я мог, и даже чуть не кончил, просто глядя на тебя. Когда я заполучу тебя обнаженную в свою постель, ты будешь моей, поверь.

‒ А тебе не больно? Быть в напряжении?

Он пожимает плечами.

‒ Немного. Пройдет. Мне все ни по чем.

‒ Я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо, Логан.

Его губы касаются моего горла, под подбородком, уголка моего рта.

‒ И будет.

Он касается губами мочки моего уха и шепчет:

‒ Я так сильно хочу тебя, Изабель, так сильно, до боли. Но еще я ценю нашу личную жизнь настолько, что подожду, пока мы останемся наедине у меня дома, чтобы зайти еще дальше. Если ты коснешься меня, последние остатки контроля могут испариться.

Я расстроена, потому что моя потребность в нем выходит из-под контроля. Я хочу его тело, я хочу коснуться его члена, вкусить его, почувствовать. Я хочу его больше, чем чего-либо в своей жизни. Нет ничего важнее него.

Ничего важнее нас.

Дело в нас. Не только в нем, не только во мне, в нас обоих как едином существе, и сам факт этого пьянит.

Он берет меня за руку, наши пальцы переплетаются. Он выводит меня из конференц-зала. Уже ночь, но я не знаю, сколько времени. Свет приглушен, так что по большей части офис освещается экраном телевизора. Большинство людей еще здесь, хотя все, кроме троих, спят на диванах или калачиком на креслах. Трое не спящих оглядываются на нас, когда мы выходим рука об руку, и все трое четко держат непроницаемые лица и слегка внимательнее начинают вчитываться в документы перед собой.

Я жмусь к Логану.

‒ Кажется, нас слышали, ‒ шепчу я.

Он усмехается и сжимает мне руку.

‒ Вообще-то, сладкая, я думаю, слышали тебя.

Я зарделась.

‒ Прости, Логан. Я старалась быть тише.

‒ Не волнуйся, ‒ говорит он, когда мы выходим из здания, и он ведет меня вниз по Сорок пятой к своей машине. ‒ Они достаточно взрослые для этого, или найдут другую работу.

‒ Я не хочу стоить кому-то работы, ‒ произношу я. ‒ Я сама виновата.

‒ Это моя компания и мой конференц-зал. А еще я почти уверен, что слышал тут вчера Бет и Исаака. Либо так, либо они смотрели порно вместо работы.

‒ Ты позволяешь работникам заниматься сексом и смотреть порно на работе?

‒ Черта с два.

Его внедорожник, большая серебряная махина, в которой я однажды была, припаркована в полуквартале отсюда. Это Mercedes-Benz G63 AMG, отмечаю я. Интересно, сколько он стоит ‒ много, полагаю.

‒ Компьютеры и прочая техника, предоставленная компанией, только для работы, и я тщательно слежу за этим. Порно ‒ поставщик вирусов, во-первых, и я не про ЗППП. Что до секса, то пока это тайно и не влияет на рабочий процесс, мне нафиг не уперлось, что они делают и где.

‒ Ты хороший босс, ‒ говорю я, прислоняясь к нему.

‒ Я пытаюсь. В принципе, я помню, какое дерьмо происходило в армии, и делаю с точностью наоборот. – Он смеется, хотя я не совсем поняла шутку. – Это лишь частично правда. В армии я узнал массу полезных навыков, включая, как управлять сплоченной группой людей. Ты даешь им небольшое количество строгих правил, которые нельзя нарушить, а все остальное предоставляешь им. Рабочую обстановку, которую я создал, можно использовать на маленьком пространстве и с небольшим количеством людей, и получить безумно большой объем работы. Я плачу им дохрена денег, сохраняю спокойное и расслабленное настроение, позволяю работать, когда они хотят и в своем собственном темпе, сидя, стоя, лежа, навеселе, неважно, до тех пор, пока высокое качество их работы не изменяется.

‒ Их это, должно быть, вполне устраивает.

‒ Надеюсь, ‒ говорит он, проверяя встречное движение и выходя на проезжую часть. ‒ В этом-то и дело. Я хочу, чтобы они хотели приходить на работу. Я требую долгие сумасшедшие часы, которые обычно влекут за собой сон в офисе во время шестидесятичасовых марафонских сессий, подобных этой, но я плачу тройные сверхурочные и огромные бонусы в конце таких проектов. То, что ты видела, ‒ это вся моя компания, ее суть. У меня есть пара других филиалов в городе, в Лос-Анджелесе и Лондоне, но они полностью самодостаточны и не требуют от меня никакого участия. Развиваются они ‒ развивается и мой бизнес. Все дочерние компании, все филиалы и дополнительные офисы, они управляют всем этим.

‒ Они работают без передышки.

Я даже не пытаюсь следить за поворотами, которые делает Логан по пути домой. Просто наслаждаюсь фактом, что когда он поворачивает, он берет меня за руку и переплетает наши пальцы.

Его рука так естественно лежит в моей, и от этого мое сердце громко стучит.

‒ Ну, да. Шестьдесят часов в неделю ‒ стандартная ставка, чаще бывает восемьдесят или больше. А когда у нас большой проект, вроде этого слияния, мы обычно живем в офисе до завершения, но после берем несколько выходных. Точнее, я даю им несколько дней.

‒ У тебя не бывает выходных?

Он пожимает плечами.

‒ Вообще-то нет. Я не то чтобы трудоголик, но мне нравится моя работа, так что я много работаю. Чаще всего в воскресенье я остаюсь дома.

‒ Как ты развлекаешься?

Он смотрит на меня.

‒ Тренируюсь, Крав-мага, бегаю, смотрю кино.

‒ А подружки нет?

Пожимает плечами, снова смотрит на дорогу.

‒ Нет. Была, какое-то время, но ничего серьезного. Когда она прояснила, что ей нужно либо серьезные отношения, либо двигаться дальше, мы расстались. Полюбовно и честно. Я не хотел привязывать ее к себе или лгать о том, что не хочу чего-то супер серьезного.

‒ Почему ты не хочешь серьезных отношений? ‒ спрашиваю я.

Мы на его улице, я ее знаю. Это длинный, тихий, трехполосный проспект таунхаусов ‒ прекрасных, дорогих и безмятежных, ‒ отделенный маленький мир вдали от суеты центра Манхэттена.

Он вздыхает.

‒ Просто не хотел. Она была отличной девушкой: милой, умной, красивой, с ней было легко проводить время. Но для меня в этом не было ничего долгосрочного. Я не знаю. Понимаешь, у меня нет никакой эмоциональной привязанности. Я просто не хочу связывать себя долгосрочными отношениями, пока действительно не буду уверен в этом. Это нечестно по отношению ко мне, к ней и понятию «мы». Долгосрочные отношения ценны, когда оба человека в них вкладываются. Оба должны быть увлечены, иначе это не сработает. Какое-то время у меня были отношения, сразу как меня выписали из больницы, и я посвятил им всего себя, правильно? Будто растворился в ней. Она трахалась за моей спиной, и, полагаю, я выглядел жалко. Слишком нуждался в ней. Она этого не чувствовала. Через полтора года она порвала со мной благодаря супер-крутой причине: переспала с моим деловым партнером по перепродаже домов и рассказывала мне об этом. Мне еще было хреново из-за того, как получил ранение, знаешь, чувство вины, замешательство и все такое. Я не собираюсь говорить про ПСТР, потому что это не так. Я знаю парней, которые страдают им, и это некрасиво. Я был полным идиотом. Настоящий клинический ПСТР – страшный пиздец.

‒ А теперь?

‒ Теперь я в порядке. Ты никогда полностью не избавишься от кошмаров и случайных воспоминаний, но этого и следует ожидать, видя и делая то дерьмо, которое мы сделали там.

Он ставит большой внедорожник на парковочное место за дверью, выходит и поворачивается, чтобы открыть дверцу для меня.

‒ Когда я сказал, что не имел никаких эмоциональных привязанностей, то немного соврал. Я был привязан, в некотором роде, из-за того, как Линна все закончила. Мне не легко доверять кому-то. Но не это было причиной, почему я не хотел ничего долгосрочного с Билли. С доверием к ней было все в порядке, я просто не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы двигаться вместе или строить планы, и, полагаю, именно этого она хотела. Я был не против просто встречаться, веселиться, проводить ночь то тут, то там.

Он открывает переднюю дверь дома, отключает сигнализацию и закрывает дверь за нами. В этот момент его собака Коко ‒ массивный лабрадор шоколадного цвета ‒ сходит с ума, лая как заводная.

‒ Сейчас я выпущу Коко, ладно? Готова?

Я киваю и делаю вдох, усмехаясь в ожидании.

‒ Кажется, более готовой я не буду.

Он идет по короткому коридору и открывает дверь спальни. Звук когтей, царапающих древесину, сопровождается громким эхом ласкового восторженного лая, а затем, наконец, на меня несется коричневое пятно размером с медведя. Однако я готова к удару, и лапки Коко размером с блюдце приземляются на мои плечи, ее язык врезается в меня, зарывается мне в нос и пытается добраться до моего языка. Я прикрываю лицо, чтобы избежать ее облизываний, но она следует за мной, наклоняясь, чтобы лизать, лизать и лизать, пока, наконец, мне не приходится оттолкнуть ее. Она вскакивает и фактически обнимает меня, ее лапы скользят по моему плечу, нос увлажняет мое ухо. Я не могу удержаться от смеха и радости от такого бурного приема.