Только теперь Иван понял, что сцепился тогда с отцом из-за пустяка... Когда умерла мать, Иван сам заметил, что привычки отца скрипеть зубами и чавкать за столом перестали его раздражать. Он больше просто не обращал на них внимания. Он уже побывал на первых сборах в лагере, куда их возил вербовщик и твердо решил, куда ему идти после десятого класса...

Роль отца, подавляющего его волю, взяли в скором времени наставники в лагере... Иван даже не заметил, как произошла эта подмена.

Он больше не мог валяться на топчане, ворочаясь среди затхлых тряпок. Он сел и попытался сообразить, сколько времени прошло с тех пор, как он попал в этот подвал. Ивану казалось, что совсем немного. Ведь всего несколько минут назад он швырнул череп, найденный на полу в керосиновую лампу... Нет, после этого он, кажется совершенно машинально подошел в темноте к ящикам с консервами и взяв первую попавшуюся банку открыл ее своей финкой и съел. Или даже не один раз он это проделал? Иван не мог точно ответить...

Он нашел в кармане фонарик, и его тусклым лучом посветил вокруг своего топчана.

Он насчитал пять пустых банок из под консервов и пустую бутылку из-под гаванского рома. Оказывается, он пил это пойло Крестного! И не помнил этого. Среди пустых консервных банок он заметил и помятую, открытую жестянку от «Завтрака туриста».

– Ну и гадость! – передернул плечами Иван, хотя не мог даже припомнить вкуса этих консервов. – Неужели я это ел?

Сколько же дней он провел в подвале? Два? Пять, по количеству банок из-под консервов? Неделю? Часы на его руке стояли...

Ивану стало казаться, что он провел в этом подземелье всю жизнь. Паника волной прокатилась по его душе и вынесла его из подвала наружу...

Над окраиной Москвы стояла ночь. Небо было чистым и прозрачно-черным, сквозь него проглядывали белые звезды с фиолетовым отливом. Их было столько, что у Ивана мгновенно закружилась голова, он сел на траву и обхватил голову руками. Кружение понемногу успокоилось, и Иван начал понимать, что слишком долго просидел в подвале, погружаясь в свою память...

Он ощутил зверский голод, но возвращаться в подвал ему очень не хотелось. Иван сорвал травинку и разжевал. Рот заполнила горькая полынная слюна. Он сплюнул, поднялся на ноги и зашагал по направлению к Москве.

Его совершенно не интересовало, как будут реагировать на него встречные, – шарахнутся к телефону и начнут названивать в милицию, сообщая о том, что видели убийцу генерала Камышова, или просто достанут пистолет и начнут палить в Ивана...

Его судьба была ему абсолютно безразлична. Он чувствовал полную свободу – свободу от страха перед смертью и от желания жить. Иван понимал, что теперь он может делать все, что хочет.

Нет ничего, что могло бы его сдерживать. Был Крестный – он убит, и его труп уплыл куда-то вниз по Москва-реке. Была Надежда – она тоже убита, и ее тело разорвано на куски бомбой Крестного на восемнадцатом этаже высотного здания. У Ивана была вера в Смерть – она развалилась вместе с верой в жизнь и справедливость.

Никитина он нисколько не опасался. Что, собственно, может сделать с ним фээсбэшный генерал Никитин? Самое большее – убить!

Иван горько усмехнулся. Убить Иван может себя и сам. Стоит ли опасаться, что это сделает вместо него кто-то другой?

Иван был свободен от всего, что делает человека человеком – от любви, от друзей, от страха перед жизнью и смертью и от стремления к ним же... У него остался лишь вопрос – зачем все это было с ним? Зачем была необходима его жизнь? Зачем ему пришлось убить столько людей в одной только Москве? А в Чечне?

Изменилась ли жизнь от того, что эти люди умерли? Повлиял ли Иван хотя бы на что-то? Он не знал ответа на этот вопрос и это его мучало все сильнее с каждым шагом, приближавшим его к Москве.

Подходя к кольцевой дороге он привычно напрягся, ожидая реакции человека, который первым его встретит. Если на него объявлен всероссийский розыск, каждый рядовой мент узнает его. Убийцы знаменитых, известных людей запоминаются очень хорошо, это Иван знал и не питал иллюзий на счет того, что во время пути по лесу обнаружил на своем лице порядочную щетину, изменившую, наверное, его лицо...

Выйдя к шоссе. он первым делом сориентировался и направился прямо к ближайшему пункту автоинспекции, благо до него оказалось всего с полкилометра...

«Если сейчас меня узнают, – думал Иван, – все будет зависеть от того, как поведет себя мент. Если он начнет суетиться и хвататься за пистолет, я, наверное, не смогу удержаться от того, чтобы его не застрелить... Откуда я вообще знаю, что придет мне в голову в этот момент... Если он сумеет меня застрелить прежде, чем я его, значит, так будет суждено закончиться моей жизни...»

Последняя мысль показалась ему настолько нелепой, что он даже захохотал – громко и нисколько не прячась от милиционеров, которые настороженно поглядывали на смеющегося человека, подходящего к их посту по ночному шоссе.

Сержант останавливал некоторые из проходящих мимо машин, а младший лейтенант курил, прислонясь к двери своего поста и разглядывал подходящего к нему Ивана.

Иван подошел вплотную к лейтенанту и остановился, держа руки не засунутыми в карманы. Понимал ли лейтенант, что это со стороны Ивана был знак доброй воли? Тем самым Иван показывал, что не собирается стрелять первым. Нет, вряд ли лейтенантик разбирался в таких тонкостях поведения наемных убийц.

«Впрочем, – подумал Иван, – с чего я взял, что он непременно должен меня узнать? Ночь, щетина на лице, усталость от ночного дежурства...»

– Ну? – спросил его лейтенант. – Чего нужно? Кто такой? Чего ржал на дороге?

– Ой, сколько вопросов сразу! – вновь рассмеялся Иван, поворачиваясь лицом к свету, чтобы лейтенант получше его рассмотрел. – Кто такой? Человек, естественно... Просто – человек. Просто – только недавно это понявший... А что мне нужно? Да черт его знает! Вроде бы – ничего! Совсем – ничего!

– Напоролся! – возмущенно воскликнул лейтенант, который и сам бы не против был сейчас опрокинуть соточку, но – дежурство... – Вали отсюда, глаза не мозоль, и без тебя тут тошно...

Иван, не вступая в спор, пошел дальше по шоссе, сами не веря тому, что на него не обратили никакого внимания... Он даже не поверил в это сначала, а когда убедился, что милиционеры потеряли к нему всякий интерес, вновь захохотал – так же громко и ничуть не сдерживаясь...

На его поднятую руку никто долго не реагировал – водители опасались сажать ночью на окружной кого бы то ни было, даже малолетних детей, наученные горьким опытом своих убитых и ограбленных предшественников...

Наконец, когда уже начало рассветать, около Ивана остановился «зилок»-самосвал и водитель согласился подбросить его ближе к центру.

Водитель отчаяно зевал и сразу же пустился в разговоры, чтобы разогнать сон. Он сообщил Ивану, что мэрия запретила вывозить мусор из Москвы в дневное время, и теперь все свалки работают только по ночам, а стало быть и транспорту ЖКХ приходится под них подстраиваться...

– А ты чего торчал-то на дороге? – спросил водитель. – Меня Славкой зовут, это я так, на всякий случай, для знакомства... А тебя, значит?

– Меня – Иваном, – отозвался Иван, приглядываясь к парню.

Но тот не подавал никакого вида, что узнал в Иване человека, которого разыскивает милиция...

– А на дороге торчал потому, что из жизни выпал на несколько дней. Вот возвращаюсь теперь – не знаю, что на свете творится...

– Бывает! – согласился парень. – Я, вот, недавно тоже так напоролся, что забыл – сколько дней до получки осталось... Тоже – из времени считай выпал...

– А раз бывает, скажи честно – сколько дней прошло как я в Москве не был? – задал Иван вопрос, на который самостоятельно так и не смог ответить, сколько ни ломал голову.

– А что ты помнишь, пока трезвый был – спросил парень.

– Да вот, хотя бы, помню, это было на следующий день после того, как генерала Камышова убили...