Далеко на засвеченной машине ехать было нельзя. Через несколько минут ее начнут искать и менты, которых вызовет жена фермера и замоскворецкие братаны, а еще через некоторое время, скорее всего и объединят свои усилия... Поэтому Иван доехал до ближайшего девятиэтажного дома, остановил машину метрах в трехстах от него, освободил крепыша от наручников и сказал:

– Иди спокойно и не дергайся! Пристрелю!

И сунул ему в нос ствол своего «макарова». Испуганный парень хлопал глазами и молчал, не понимая, что с ним происходит.

А происходил самый обычный захват «языка», от которого Иван рассчитывал получить необходимые ему сведения о штаб-квартире замоскворецких. Правда, на этой территории у Ивана не было заранее приготовленных плацдармов и явочных квартир, куда можно было бы доставить пленного. Но он решил провести допрос оперативно и воспользоваться для этого первым попавшимся помещением...

Зайдя во двор девятиэтажки и с удовлетворением отметя, что на лавочках нет ни одной досужей старушки, которые теперь сутками не отходили от телевизора, пытаясь смотреть все сериалы одновременно и не пропустить ни одного, Иван поднялся на второй этаж в ближнем к углу подъезде и позвонил в первую попавшуюся квартиру.

– Кто? – спросил настороженный женский голос.

– Мясо будете брать? – спросил Иван. – Дешево! На базар не хочу везти! Там обдерут как липку. Всю выручку отымут...

– А какое мясо? – перебили его из-за двери. – Свинина или говядина?

Иван посмотрел оценивающе на крепыша и ответил уверенно:

– Свинина. Да кабанчик-то не особенно жирный. Хорошее мясо – постное...

Послышался звук отпираемого замка. Едва в проеме двери показалась женщина лет пятидесяти с обвязанной пуховым платком поясницей, как Иван толкнул в дверь крепыша и весело сказал:

– Принимай, хозяйка, кабанчика!

Женщина открыла рот, и принялась визжать, словно это она – кабанчик, которого собираются зарезать... Морщась от ее криков Иван захлопнул дверь, протолкнул крепыша в зал и прицепил его наручниками к батарее парового отопления. После этого он подошел к женщине и сказал, укоризненно качая головой:

– Закрой рот, мать...

Та, не прекращая визжать, отрицательно покачала головой – не закрою, мол.

– Ну, как знаешь, – вздохнул Иван. – Показывай, где тут у тебя кладовка?

Она опять покачала головой.

– Да не вредничай! – засмеялся Иван. – Сам ведь, найду!

– А зачем тебе кладовка? – спросила вдруг женщина совершенно спокойно, словно и не она секунду назад верещала по-поросячьи. – У меня там варенье...

– Кладовку временно объявляю карцером! – заявил ей Иван. – И ты там, мать, отсидишь часок за сопротивление, оказанное действиям наших воинских частей.

Женщина вновь открыла было рот, но не завизжала, а вновь его захлопнула. Лицо ее вытянулось, а глаза часто заморгали.

– Чо? – спросила она. – Сбежал? Из Белых столбов?

Иван засмеялся.

– Все тебе расскажи! – И тут же строго прикрикнул. – А ну – топай в кладовку.

Женщина метнулась в соседнюю комнату.

– Ты одна дома-то? – крикнул ей вслед Иван. – Если из детей кто есть – с собой в кладовку забирай, чтоб не мешались...

Не услышав ответа, он повернулся к крепышу, потихоньку дергавшему трубу отопления, проверяя, нельзя ли ее втихаря оторвать...

– Сломаешь тетке батарею-то, придурок! – сказал ему Иван. – Давай! Отвечай по полной форме: имя, фамилия, кличка, звание, расположение части, расположение штаба. Ваши военные тайны меня не интересуют. Полковая касса, общак, то есть, – тоже.

Крепыш замер и молча хлопал глазами на Ивана.

– Ну! Смелее! – подбодрил его Иван. – Зовут как?

– Вова... – выдавил из себя крепыш.

– Молодец, Вова! – похвалил его Иван. – На все вопросы ответишь – домой пойдешь, к маме. Давай дальше... Братва тебя как кличет?

– Стулом, – сказал крепыш и увидя удивленный взгляд Ивана, добавил. – Фамилия моя – Стульнев.

Иван понимающе покивал головой.

– Так-так, Вова-Стул! – сказал он. – До бригадира ты, я понимаю, еще не дорос?

Крепыш помотал головой.

– Нас в бригаде четверо, – пояснил он на всякий случай.

– Кто бригадир у вас, если уж не ты? – спросил его Иван.

– Бригадир – Зюзя, – уже охотно пояснил Крепыш. – Он из Зюзино, так и прозвали – Зюзей.

– Ладно, Вовик, ладно! Молодец! – подбодрил Иван. – Я слышал ли ты, Вова, про Паню?

При этом вопросе Крепыш, почему-то, помрачнел и насупился. Он помолчал, потом покачал головой.

– Не. Не слышал никогда.

– А вот это ты, Вовочка, врешь! – ласково сказал ему Иван. – А зачем врешь, я сейчас узнаю.

Иван вышел в соседнюю комнату и сразу увидел как прикрывается дверь кладовки, которая только что была открыта шире.

Он тихо подошел к кладовке, так же тихо спросил свистящим шепотом:

– Тетка! Утюг к тебя где?

– В шифоньерке, – машинально ответила она таким же свистящим шепотом, но тут же спохватилась и спросила взволнованно:

– А тебе зачем? У меня утюг-то один всего!

– Да брюки хочу погладить, помялись, пока с тобой в коридоре возился, – засмеялся Иван.

В шифоньере он обнаружил старый тяжелый утюг еще советских времен. Вернувшись к крепышу Вове, он увидел, как тот остервенело дергает батарею, пытаясь вырвать кронштейны, на которых она висит, из стены.

– Вон как тебе вопрос-то про Паню не понравился! – протянул удивленно Иван. – Чего это ваш Паня так сильно боится, раз даже упоминать его вам запрещено?

Крепыш батарею дергать перестал, но упорно молчал, исподлобья глядя на Ивана.

– Ты, я смотрю, не дурак, —сказал ему Иван. – Значит должен сообразить: Паня твой далеко и, может быть, и не узнает еще, что ты мне о нем немного расскажешь, что знаешь. А я...

Иван показал на себя.

– ... я совсем рядом. И в руках у меня...

Он вынул левую руку с утюгом из-за спины.

– ...утюг! А ты, наверное, знаешь, для чего утюги выпускают? Верно для того же, для чего и паяльники! А в чем разница между ними знаешь? Тоже верно. Утюг он наружного пользования, а паяльник – тот внутреннего.

Неся эту околесицу, Иван включил утюг в розетку и стал постукивать по нему, слюнявя пальцы. Скоро раздалось характерное шипение. В комнате сильно запахло раскалившейся изоляцией...

Иван достал пистолет и сказал крепышу:

– Подставляй ладонь. Я тебе на нее утюжок поставлю подержать. Держать будешь минуту. Не роняй! Уронишь – выстрелю.

Крепыш зажмурился и протянул ладонь левой руки к Ивану. Но через мгновение отдернул ее назад, вспомнив, как ему самому приходилось вставлять одному козлу паяльник в жопу и как тот орал. Крепыш широко раскрыл глаза и испуганно забормотал:

– Я мало про Паню знаю. Моем дело маленькое – деньги сдал бигадиру, а дальше он сам их отвозит... Я всего раз с ним ездил. И Паню самого только издалека видел. В машине. Километр от моста вниз по Котловке, там овражек есть, на самом дне у Пани блиндаж там... Внутрь он никого не пускает. Жрет только картошку с салом. Говорят он деньги копит, ферму себе хочет купить где-то в Сибири, он сам оттуда, из деревни какой-то... Про него запрещено даже между собой говорить. Он Русака с Васькой Федоровым сам пришил, когда на них донесли, что про него болтают много. Боится он кого-то сильно. Из блиндажа своего не вылазит. Только – когда бригадиры деньги привозят. Или когда Инкассатор приезжает. Он ему чемодан с деньгами отдает и – опять в блиндаж...

Иван внимательно посмотрел на крепыша Вову, поскреб ногтями подбородок, спросил:

– Чего ж он боится, этот ваш Паня?

Крепыш пожал плечами.

– Не знаю! Зюзя как-то шепнул мне – болтают, что он на двух хозяев работает... Вроде бы видели, как к нему в овражек кто-то от «красных» приезжал и они часа два о чем-то с Паней шушукались...

– Да ты, оказывается столько знаешь, – воскликнул Иван, – что Паня бы тебя давно на кол посадил, будь ему это известно... Ну, ладно, Вова! Ты вел себя молодцом! Я свое слово сдержу! обещал отпустить – отпущу! Только с условием. Я никому не скажу, что с тобой о чем-то беседовал, ты – тоже молчок, что меня вообще видел... Скажешь – стукнули между ларьков трубой по голове – дальше совсем ничего не помню! Идет?