Ефросинья Викентьевна улыбнулась: да, Вика за словом в карман не полезет Она нарезала хлеб, сложила в целлофановый мешок и положила в хлебницу, стоявшую на столе. Потом положила на стол приборы. Она всегда, уходя на работу, оставляла своим мужчинам готовый ужин. Теперь можно было отправляться.

С утра Ефросинья Викентьевна была на совещании в министерстве, на работу она попала лишь после обеда. Едва она сняла пальто, как позвонил телефон.

— Капитан Кузьмичева слушает, — сказала Ефросинья Викентьевна, сняв трубку.

Звонили из лаборатории и сообщили, что в бутылку, которую она передала для анализа, была налита обычная водопроводная вода, подкрашенная чаем. Впрочем, Ефросинья Викентьевна так и предполагала. Факты наконец начали соединяться друг с другом.

— А отпечатки пальцев?

— Готовы. Круг замкнулся.

В кабинет вошел Валентин Петров.

— Валя, — спросила Ефросинья Викентьевна, — что ты испытываешь, когда дело закончено?

— Гордость, — не задумываясь ответил Валентин.

— Знаешь, мы распутали очень сложное дело. Но гордости я почему-то не испытываю… Скорее омерзение. Я все время надеялась, что смерть Варфоломеева случайность.

— Так кто?

— Отпечатки пальцев готовы. Пойдем в лабораторию. А в бутылке, которую мы взяли у Ибрагимовой, вода из-под крана.

Когда вечером, вернувшись домой, Ефросинья Викентьевна позвонила в свою квартиру, дверь ей открыла любимая подруга Нюра.

— Давно ждешь? — спросила Ефросинья Викентьевна.

— А я не жду. Мы с Викентием котенка дрессируем. Он уже на задних лапах стоит.

— Мы его, мама, ходить учим, — добавил Вика, который вышел из комнаты. За ним следом появился котенок.

Ефросинья Викентьевна сняла свое серое пальто, шапочку, сунула ноги в тапки.

— Мы решили без тебя не обедать. Пошли на кухню, все готово. Слушай, — сказала Нюра, — ты сказала, что закончила дело, чего ж ты тогда такая унылая?

Ефросинья Викентьевна не ответила ей, пошла в ванну, умылась, вымыла руки и молча села за стол.

— Ну, мать, — огорченно заметил Аркадий, — ты у нас сегодня совсем в трансе. Ешь! Когда человек сыт, он совсем по-другому воспринимает окружающее.

Вика в мгновение ока проглотил оладьи, выпил молоко и вопросительно посмотрел на взрослых.

— Не наелся? — спросила Нюра.

— От добавки не отказался бы, — баском согласился Викентий.

— Хватит ему, — решительно заявил Аркадий. — И в кого он такой обжора?

— Я расту.

— И расти на здоровье. На ночь много есть вредно. Поел и иди себе с богом… Телевизор включен, сейчас как раз «Спокойной ночи, малыши!» начнется.

— А яблоко не дадут? — с надеждой спросил Вика. Нюра сорвалась с места, открыла холодильник, достала яблоко, протянула Вике, но Аркадий решительно отобрал его у нее.

— Во-первых, оно немытое. Во-вторых, после молока вредно. А в-третьих, Викентий, нехорошо спекулировать на Нюриной доброте.

Викентий пыхтя слез со стула и проворчал:

— Один человек тут — Нюра, и той слова сказать не дают.

— Викентий! — строго сказал Аркадий.

— А я ничего не говорю, — ответил Вика и пряменький, с закинутой назад головой (поза означала презрение), пошел прочь из кухни.

— Жмот, — сказала Нюра Аркадию, когда Вика ушел в комнату.

— Он прохиндей, — ответил Аркадий, — хитрый, как грек.

— Зато в Греции все есть, — пропела Нюра, засмеялась и посмотрела на подругу.

Ефросинья Викентьевна ела суп, не чувствуя никакого вкуса.

— Ты что-то мне не нравишься, Ефросинья, — озабоченно сказал Аркадий.

Ефросинья Викентьевна вяло пожала плечами.

Они поели и стали пить чай, заваривать который, как ни странно, лучше всех умела Нюра.

— Ну, отошла? — спросил Аркадий жену.

— Отошла немножко… Я просто очень устала. И день тяжелый.

Однако дело было не просто в усталости, скорее всего дело было в потрясении, которое испытывала сегодня Ефросинья Викентьевна, когда сличала отпечатки пальцев.

— Вычислили убийцу?

— Вычислили, — усмехнулась Ефросинья Викентьевна.

— Ну и слава богу, — сказала Нюра, — а то ты прямо какая-то ненормальная стала последнее время.

— Такая работа у нее, — проговорил Аркадий, — и она ей очень нравится.

Ефросинья Викентьевна по тону Аркадия не поняла, доволен ли он этим обстоятельством, ей показалось, что скорее не очень.

— А мне сказала, что она больше не хочет убийц ловить, а будет варить суп и беречь меня от влияний, — сообщил Вика, который появился на кухне и услышал обрывок разговора. Аркадий сделал круглые глаза.

— Хватит болтать, Вика. Пошли спать, — сердито сказала Ефросинья Викентьевна.

— Ефросинья на пределе, — тревожно заметила Нюра, когда Вика с матерью ушли. — Работу решила бросить.

— Все слова, слова, слова, — пропел Аркадий.

Они сидели друг против друга: капитан Кузьмичева и семнадцатилетний Виктор Пузырев.

— Утром вы отнесли белье в прачечную, — сказала Ефросинья Викентьевна. — Так?

— Да, — кивнул Виктор. Он сидел, опустив голову.

— О приезде Варфоломеева не знали?

— Нет.

— А вот о драгоценностях знали.

— Нет-нет.

— Знали. Летом, когда бабушка жила за городом, случайно наткнулись и вот эту брошь оценивали в «Изумруде». — Она вынула из ящика фотографию и положила перед Виктором.

— Неправда…

— А зачем вы в аптеку ночью залезли?

— В какую еще аптеку?

— Сделаем очную ставку со сторожихой и человеком, который отнял у вас пятерку и димедрол.

— Какой еще димедрол? — чуть слышно прошептал Пузырев.

— У Ибрагимовых из шкафчика в туалете вы взяли бутылку с ядом, а взамен поставили такую же с водой.

— Да ничего я не брал.

— На бутылке отпечатки ваших пальцев. Вы вылили содержимое в постель Варвары Ивановны, в квартире жарко, вы рассчитывали, что к вечеру спирт высохнет. Так?

Пузырев молчал.

— Неужели желание иметь автомобиль было для вас дороже жизни человека?

— Неправда, неправда все это, — вдруг закричал Виктор. — Меня и дома не было, неправда! — У него началась истерика.

— Возьмите себя в руки, — с презрением сказала Ефросинья Викентьевна. — Молодец против овец…

Оставшись одна, Ефросинья Викентьевна оперлась локтем о стол и прикрыла глаза. «Боже мой, — подумала она, — и на эту дрянь у Варфоломеева было написано завещание. Как же он так ошибался? А как же они, эти женщины, могли воспитать такого волчонка?..»

Вздохнув, Ефросинья Викентьевна подошла к окну. Все внутри у нее дрожало от ненависти к Виктору Пузыреву, она изо всех сил пыталась справиться с собой, потому что считала, что следователь не имеет права на эмоции, он должен быть бесстрастен, только это помогает ему быть объективным.