ДОЖДЛИВЫЕ ДНИ

Чем ближе подходила Ирина к дому Тони Одоевской, тем медленнее становились ее шаги. Не любила она сестру мужа и не пошла бы сейчас к ней, если б не бессонница, которая просто замучила Ирину. Врач в поликлинике, которую она попросила выписать рецепт на снотворное, отказала: «Молоды вы еще химией травиться, пейте пустырник и валериановый корень». Однако Тоня, узнав об этом от брата, тут же вызвалась выписать нужный рецепт — она всегда демонстрировала доброжелательно-сочувственное отношение к Ирине. Однако это не соответствовало действительному положению вещей.

Войдя во двор, Ирина присела на первую попавшуюся скамейку, достала сигареты и закурила. Тоня у себя в квартире курить не разрешала. «Чистый воздух — залог здоровья» — так по-своему переиначивала она известную пословицу. Тоня была очень правильным человеком, и в жизни у нее все было правильно. В двадцать три года она многое успела: по любви вышла замуж за хорошего человека и имела трехлетнего сына, окончила медицинский институт и работала в престижной клинике. Ну как тут Ирине не завидовать Тоне? И она завидовала, хотя даже себе в этом не признавалась. У нее же в жизни не ладилось: отношения с мужем в последнее время были сложными, они ссорились чаще, чем целовались в первые месяцы после свадьбы. В ссорах чаще всего была повинна сама Ирина, ее раздражительность.

Ирина писала стихи, писала их с тех пор, как помнила себя. Но она росла в семье, где на стихи смотрели как на дурь, как на пустое времяпрепровождение. Однако в Литературный институт ее приняли.

Известный поэт, в семинаре которого Ирина занималась, говорил:

— В вас есть искра божия, но надо работать и работать. Пробиться вам будет нелегко, потому что вы ни на кого не похожи. Но я буду поддерживать вас.

И вскоре умер. С тех пор никто больше не хотел замечать ее индивидуальность. Правда, несколько стихотворений публиковались в разных молодежных сборниках и альманахах. Но, с точки зрения Ирины, это были не лучшие ее вещи. Стихи, которые она предлагала редакциям, ей неизменно возвращали, объясняя, что они не соответствуют духу времени и не несут заряда бодрости. И действительно, стихи ее были философичны, точками над «и» она не баловалась.

— Какая бодрость, — зло жаловалась она Антону, — это ж не реклама «Варенье и джем полезны всем» или «Деньги в сберкассе накопили, путевку на юг купили».

— Да брось ты все это, — пытался утешить ее муж. Ирина взрывалась, и все кончалось очередным скандалом.

В последнее время она стала склоняться к мысли, что старый поэт в ней ошибся, на самом деле она заурядная графоманка. И Антон прав — надо бросать. Мысль эта была страшная. Зря прошли годы, зря сочиняла она никому не нужные строфы, зря после института отказалась от штатной работы в редакции и зарабатывает гроши на пропитание случайными рецензиями.

В последнее время Ирина больше не говорила о себе: «Пишу… сочиняю…» — с какой-то уничижительностью она думала: «Кропаю стишки». Слова были мелкие, Ирина как бы казнила ими себя.

В тридцать два года ничего не имела Ирина. Даже ребенка. Вовремя не родила, а теперь поздно… Так ей казалось.

Докурив сигарету, Ирина бросила ее в стоявшую рядом со скамьей урну, достала из сумки зеркальце, посмотрела на себя, подумала и покрасила губы, надеясь, что это придаст ей вид понаряднее. Поднялась, одернула давно вышедшую из моды джинсовую куртку, которую за неимением других туалетов носила почти круглый год.

Тоня, как всегда, встретила ее преувеличенно любезно, повела на кухню, служившую столовой и гостиной, попросила сменить туфли на «гостевые» тапочки. Она проповедовала не только целительность чистого воздуха, но и чистого пола, вообще чистоты.

Скромная обстановка в доме Ирины, конечно, не могла соперничать с достатком, царившим в Тониной квартире. У Ирины было мало вещей, но много вкуса и свободного времени, и человек тонкий, отличающий богатство от элегантности, Иринин дом поставил бы выше Тониного.

В кухне сидела девушка, одетая в комбинезон из какой-то очень блестящей материи, и пила кофе. Лицо Ирине показалось знакомым.

— Это Марьяна, — сказала Тоня. — Ты не узнала ее?

— Узнала, — ответила Ирина. — Вы живете на одной площадке с Тониной мамой. Только мне казалось, что у вас светлые волосы.

— У меня они и сейчас светлые, — улыбнулась Марьяна. — Это парик. Вообще-то парики давным-давно вышли из моды, но когда идет дождь, я ношу его вместо шапочки. Сегодня по радио обещали дождь и, как всегда, обманули.

Тоня налила Ирине кофе.

— Пей. Очень вкусный. Мне приятельница привезла пакетик зерен из Танзании. А Сеня подарил новую кофемолку. — Тоня никогда не упускала возможности похвастаться заботливостью мужа.

— Потому и вкусный, что из Танзании, — проговорила Марьяна. — Из зерен, что продают у нас, невозможно приготовить что-либо приличное.

— Почему? — удивилась Ирина.

— В них нет кофеина. Вы разве не знаете, что сначала из зерен вытягивают кофеин для лекарств, а потом пускают в продажу?.. Вообще-то самый лучший кофе — растворимый.

— Ну уж! — возразила Ирина.

— Я имею в виду не тот, что делают у нас, а за границей, в гранулах. Вот это да! В Америке, между прочим, пьют только растворимый.

Ирина засмеялась.

— Откуда вы знаете? Вы что, были в Америке?

— Моя мама там была. Она с отчимом жила три года в Нью-Йорке. Он там был в командировке, — небрежно заметила Марьяна.

— Вот как! — сказала Ирина.

— Да. И еще у меня подруга вышла за иностранца. Она мне пишет. Как потрясающе там живут!

— Да? — Ирина заинтересованно смотрела на Марьяну.

— Ну, конечно! — с энтузиазмом воскликнула Марьяна. — Просто как в сказке. В магазинах — все что угодно. Глаза разбегаются. У каждого машина. Там ведь не то что у нас — машины гроши стоят. Вот, например, в Лос-Анджелесе вообще нет городского транспорта. Не нужен.

— Ой, не болтай глупостей, Марьяна, — поморщилась Тоня. — Ты просто чокнулась на этой заграничной жизни.

— Ничего не чокнулась! Я правду говорю. Мама рассказывала, что в городе Далласе тротуаров вообще нет — все на машинах.

— «Мильон курьеров», — усмехнулась Ирина.

— Каких курьеров? — удивилась Марьяна.

— Как у Хлестакова.

— Вы думаете, я выдумываю? — с обидой сказала Ирина. — А вы знаете, что там, например, двери в магазинах и отелях сами перед тобой раскрываются…

— Неужели волшебные? — засомневалась Ирина.

— Вы зря иронизируете. Все очень просто — срабатывают фотоэлементы. У нас обо всем этом не пишут. Но мне мама рассказывала. И потом, у меня есть знакомый киоскер, он всегда оставляет мне журнал «Америка». А у нас только про безработных пишут…

— Разве это неправда — о безработице? — спросила Ирина, прихлебывая кофе, который действительно был просто великолепным. Она любила кофе, но не всегда могла купить его.

— Почему неправда? Только ведь о том, что безработные получают пособие, у нас почему-то молчат. А они, между прочим, по триста долларов получают. А за три доллара можно водолазку купить. Вы можете на свою зарплату купить сто водолазок?

— Зачем мне сто водолазок? — пожала плечами Ирина, подумав, что на зарабатываемые ею деньги она и одну редко купить может. Но никакого чувства зависти к тем, кто может заваливать себя водолазками, не испытала.

— Ну, может, сто много, — согласилась Марьяна. — Я просто привела это как пример высокого уровня жизни в Америке. Вот там действительно все для блага человека.

— Вот бы и ехали туда, — раздраженно заметила Ирина.

— Хватит спорить, — миролюбиво проговорила Тоня. — Ты, как всегда, впадаешь в крайности, Марьяна. Хорошо там, где нас нет.

— Неправда, — убежденно ответила Марьяна. — Если б там было плохо, люди б не ехали туда. Ладно. Мне пора. В воскресенье я позвоню тебе. До свидания, Ирина.

Проводив Марьяну, Тоня вернулась на кухню.

— Ну и подруга у тебя, — не выдержав, заметила Ирина.

— Она не подруга… Мы жили на одной площадке, как ты знаешь. И учились в одной школе.

— Зачем же она к тебе пришла?

— Она достает мне иногда кое-какие продукты. Вообще-то она человек неплохой, но дуреха, помешалась на заграничной жизни.

— Она что, продавщица?

— Да нет. Работает в гастрономе возле нашего дома. Но не продавщицей, а художницей.

— Художницей? — удивилась Ирина. — А зачем гастроному художница?

— Ну, так это называется. А на самом деле этикетки с ценами рисует, объявления всякие. Каждый год поступает в институт и все время проваливается.

— В иняз, конечно?

— Почему «конечно»?

— Надеется за границу поехать?

— Каждый выбирает свою дорогу, — сухо ответила Тоня. — Ты ведь тоже держишься за свои стихи… Почему же тогда осуждаешь других? — Хотя Тоня ни в коей мере не была согласна с рассуждениями Марьяны, но в то же время не желала, чтоб кто-то, а тем более Ирина, осуждал ее знакомых.

Ирина еле сдержалась, чтоб не наговорить Тоне резкостей. Поднялась и сказала:

— Я пришла за рецептом, а не для того, чтоб выслушивать твои соображения о моем образе жизни.

— Ты напрасно обиделась, Ира. Что я такого сказала?

По сути своей Тоня не была злой, а скорее, даже доброй. Но она любила брата, желала ему такой же счастливой, основательной и правильной жизни, как у нее. Тоня считала себя в некотором роде эталоном молодой современной женщины. А эталоны всегда несправедливы к окружающим. Ирина была другой, непонятной и, значит, неправильной. Женитьбу брата на Ирине Тоня находила неудачной и винила в этом Ирину, которая, кроме всего прочего, была на три года старше Антона, что выглядело совсем неправильным.

Как бы то ни было, свою неприязнь к Ирине Тоня обычно тщательно скрывала и сейчас переживала, что сорвалась. «Нехорошо», — думала Тоня.

— Я выписала тебе два бланка, — сказала она. — Дату поставишь сама, потому что рецепт действителен только в течение десяти дней.

— Спасибо.