— А где ключ вашего мужа?

— Он всегда берет его с собой.

— Понятно, — вздохнула Ефросинья Викентьевна. — И еще, пожалуйста, скажите мне, как фамилия Петра Николаевича, его адрес и где он работает…

— Фамилия Артюхов. А работает в институте минералогии. Он, по-моему, геолог.

Полковник Королев, нахмурясь, слушал доклад Ефросиньи Викентьевны. Она пряменько сидела напротив него на стуле, одетая в неизменно строгого фасона костюм, и взгляд синих глаз ее, как всегда, был решительным.

Петр Антонович слушал ее и немного жалел. Он в последнее время почему-то часто жалел Ефросинью Викентьевну, стареть стал, что ли? Она была прекрасным работником, все бы мужчины были такими. Но сейчас его огорчало то, что нравилось, когда после института она пришла к нему в отдел. Тогда его радовало, что она воспитывает в себе характер, учится не давать волю лишним эмоциям, выдержке, умеет держать дистанцию. Все эти качества она постепенно довела до совершенства и тем не менее продолжала шлифовать, а в результате высокий профессионализм стал вытеснять в ней женственность. Королеву казалось, что она насильственно стремится превратить себя в некое бесполое существо. Королев был сторонником эмансипации, но в разумных пределах. Он все собирался поговорить с ней на эту тему по-отцовски. Но дела захлестывали, и он никак не мог найти времени…

— Пока что одни иксы и игреки, Петр Антонович, — говорила Кузьмичева. — Одно ясно, что кража не случайная, когда лезут в квартиру, где на звонок никто не отвечает. Дверь открывали ключом. Вор или воры работали в перчатках.

— Ты говоришь — ключом. Что, всего один замок в двери?

— Один финский. И ключик такой маленький, почти как от почтового ящика. Вероятно, была наводка. Кто-то знал, что в доме большие деньги. Вот только не понимаю, почему норковую шубу не взяли, она же занимает очень мало места, куда меньше, чем иконы.

— Шубу продавать не просто, — подал голос Валентин Петров. Он сидел у окна и фломастером рисовал в блокноте синих котов с выгнутыми спинами и высоко задранными хвостами. В начале расследования он всегда рисовал таких котов. По мере того как обстоятельства прояснялись, позы котов менялись, они уже сидели, а порой и лежали, уютно свернувшись в клубки.

— Смотря с чем сравнивать, — возразила Ефросинья Викентьевна. — Иконы тоже продать нелегко… Ой! — вдруг вскрикнула она и прикрыла рот ладошкой.

— Что? — спросил Королев. — Зуб заболел?

— Нет! Они ж за иконами пришли, Петр Антонович! За иконами, а не за деньгами. Потому и шубу не взяли. С шубой попасться можно. А деньги попутно прихватили.

— Тогда почему же сберкнижку на предъявителя оставили? — спросил Валентин. — Она же рядом с деньгами лежала.

— В сберкассе запомнили бы того, кто такую сумму снял. Это все равно что свою фотографию оставить.

— Как одну из версий, — задумчиво сказал Королев, — принять можно. Я имею в виду иконы. Возможно, что это было, так сказать, целевое ограбление. Потому и шубу оставили, и кинжал серебряный. Красивый, говоришь, кинжал?

— Очень. И весит, наверное, целый килограмм!

— Если за иконами шли, значит, покупатель был. С майором Гурьевым свяжитесь, он у нас по коллекционерам специалист. Но главное, мы должны установить, как к грабителям мог попасть ключ от квартиры Рогожиных. Сам Рогожин далеко?

— В Индийском океане плавает, — сообщил Валентин.

— Радиограмму послали?

— Конечно.

— Вообще-то многовато владельцев ключей — целых четыре. И от каждого ключ мог попасть к ворам, — сказал Королев, раскуривая сигару.

— Опять вы эти вонючие сигары стали курить, — поморщилась Ефросинья Викентьевна.

— Кубинские товарищи подарили. А я недавно прочитал, что сигары курить не вредно. — На словах Королев всегда ратовал за необходимость беречь здоровье.

— Хоть противогаз надевай, — проворчала Ефросинья Викентьевна.

— Нудная ты какая, Кузьмичева, — миролюбиво заметил Королев. Но сигару загасил. — Ладно, давайте дальше рассуждать.

— Теперь о времени преступления. Честное слово, впервые сталкиваюсь со случаем, когда потерпевший не знает, когда его обчистили, — сказала Кузьмичева. — Деньги Рогожина взяла из кассы 20 августа. Билет на электричку, который мы нашли под столом датирован 2 сентября. Судя по всему, его обронил вор. Значит, ограбление произошло между вторым и двенадцатым сентября. Метеослужба на наш запрос сообщила, что с 30 августа по 5 сентября почти непрерывно лил дождь. А след на столе от сухих башмаков… Сорок третьего размера башмаки. Рост человека не меньше ста восьмидесяти сантиметров, иначе он не достал бы до икон и не смог их снять!

— Может, он веревку обрезал, — заметил Королев.

— Там была не веревка, а проволока. Но не в этом дело. Зачем бы он тогда на стол полез, если б проволоку отрезал.

— Допустим.

— В общем, исходя из тех фактов, что мы имеем…

— Весьма жидкие фактики, — пробурчал Петр Антонович.

— И все же из них, — продолжала Ефросинья Викентьевна, — можно предположить, что кража совершена между шестым и двенадцатым сентября, то есть днем, когда она была обнаружена.

— А если преступник живет в этом же подъезде? — спросил Королев. — Тогда у него могла быть сухая обувь независимо от погоды. Почему ты исключаешь такой вариант?

— Если б он жил в этом же подъезде, то на кражу пошел в тапочках и домашнем костюме, — возразил Валя Петров. — Так было бы естественнее, на случай, если кто-то из соседей увидел бы его у чужой двери.

— Не очень убедительно, — проговорил Королев, — хотя смысл есть. Вообще-то все пока расплывчато, уцепиться не за что. А какие люди живут в подъезде?

Вздохнув, Петров поглядел на нарисованных им синих котов, захлопнул блокнот и сообщил:

— Соседи в основном тихие. В подъезде двенадцать квартир. Живет около тридцати человек. В пяти квартирах пенсионеры и их внуки еще неразбойного возраста от двух до пяти, то есть школьники от второго до пятого класса. Внуки непрописанные, просто работающие родители спихнули их бабушкам и дедушкам на воспитание. Еще живет учительница со стариком отцом, две разведенки с пацанятами и одна семья многодетная.

— Что значит многодетная? — спросила Кузьмичева. Она сидела, откинувшись на спинку стула, и вид у нее был очень усталый.

— Трое детей. Все девочки. На работе разведенки и многодетные характеризуются положительно. Самая шумная двенадцатая квартира. Там часто гости бывают, разные пьянки-гулянки и все такое. Там живет официантка с мужем-поваром. Толстый такой дядька с усиками. Похож на артиста Моргунова из фильма «Пес Барбос». Соседи положительно их не характеризуют, а на работе о них отзываются хорошо. Но у повара ботинки, я думаю, сорок шестого размера. Я когда в ресторан ходил о нем узнавать, специально на кухню заглядывал на его ноги посмотреть. А напротив Рогожиных живут брат и сестра.

Ефросинья Викентьевна несколько оживилась.

— Тоже, по-моему, пустой номер. Брат работает шофером на междугородном автобусе. С 1 по 12 сентября находился вне Москвы, — сказал Петров.

— Проверял?

— А как же! Все время был там, где положено, никуда не отлучался. И напарник подтвердил. Потом, он жиденький. Соседи говорят, что ботинки вообще мальчикового размера носит.

— А сестра?

— Соседи на нее не жалуются. Работает художницей в гастрономе. Двадцать два года ей.

— А Рогожины с кем-нибудь из соседей дружат?

— Нет, — сказала Ефросинья Викентьевна. — Сама Рогожина — доктор медицинских наук, очень занята, с соседями лясы точить некогда.

— Все? — спросил Королев.

— Не все, — ответила Кузьмичева. — Продавец дачи тоже отпадает. Солидный человек, профессор.

— Негусто, — покачал головой полковник Королев. — А как с Киевским направлением?

— Никто из соседей там дач не имеет и не снимает…

Перед уходом с работы Ефросинья Викентьевна позвонила домой, но к телефону никто не подошел. «Странно, — подумала она, — куда это они подевались?»

Иногда муж с сынишкой гуляли вечером, но сейчас шел дождь, да и время было позднее, девятый час. Викентию в это время полагалось досматривать передачу «Спокойной ночи, малыши!» и готовиться ко сну. Она успокоила себя тем, что Аркадий с Викой, наверное, находятся в ванной и не слышат телефонного звонка.

Когда Ефросинья Викентьевна вышла на своем этаже из лифта, то увидела, что к дверной ручке привязана записка. Сердце у нее упало, она торопливо развернула листок, прочитала:

«Вика у меня. Аркадий не смог его забрать из детского сада. Не волнуйся. Позвони. Тетя Тома».

Только что-то совершенно чрезвычайное могло не позволить мужу взять ребенка из сада. За все время это был первый случай.

Открыв дверь квартиры, Ефросинья Викентьевна, не снимая плаща, бросилась к телефону, набрала номер, попала в чужую квартиру, набрала снова.

— Алло, — услышала она спокойный голос Тамары Леонидовны. — Это ты, Ефросинья? Да не пыхти. Ничего не произошло. У Аркадия случился острый приступ аппендицита. Прямо на работе. Его уже оперировали. Все нормально.

— Где он?

— Как где? У себя в клинике. Там его и прооперировали.

— Но почему мне никто не позвонил? — спросила Ефросинья Викентьевна, забыв, что она и пяти минут сегодня не сидела в своем кабинете.

— Звонили… Телефон не отвечал. Аркадий попросил позвонить мне. Я взяла такси, съездила в детский сад и привезла Викентия сюда.

— Я сейчас за ним приеду.

— Еще чего! Ты мне абсолютно не нужна. Ребенок уже в постели. А на утро я вызвала такси, отвезу его в сад и поеду на работу. Ты отдыхай.

— Вы с ним не справитесь.

— А чего с ним справляться? Мы отлично ладим.

— Он заговорит вас.

— Не преувеличивай. Спокойной ночи!

Ефросинья Викентьевна присела на краешек тахты, потерла ладошкой лоб и стала звонить в неврологическое отделение клиники, где работал Аркадий. Там, конечно, все знают и подробно расскажут, что произошло и где он лежит.