— Вот ерунда-то! — засмеялся Тухманов. — Я сейчас Пашке Полькину, директору гастронома, позвоню, и этот вопрос утрясем. Он всегда для городских гостей застолье устраивает. Так что не волнуйся.

Полькин охотно откликнулся на просьбу Тухманова, на следующий же день приготовил продуктовый набор и сам привез его на квартиру к Постникову.

— Насчет денег, Иван Иванович, не беспокойтесь, — сразу предупредил он. — Потом разберемся. У нас ведь в торговле есть кое-какие возможности. Разные усушки, утруски, бой бутылок. А мы стараемся работать так, чтоб ничего у нас не билось и не просыпалось и чтоб всегда немножечко оставалось для городских надобностей.

Далекий от всяких махинаций Постников принял на веру объяснение Полькина.

Теперь Полькин каждую неделю звонил Постникову и просил прислать шофера за заказом. Надо сказать, он действительно не знал, что находится в присылаемых из гастронома коробках, — этим ведала жена, которой он как-то смутно объяснил, что это делается на «представительство».

Но гости бывали не каждую неделю, и продукты употреблялись Постниковыми и отсылались в Москву дочке. А чаще всего Полькин организовывал для гостей Постникова столик в ресторане, который сам же и оплачивал.

Как-то, вернувшись из командировки в Москву, Постников пожаловался Кирпичникову, что никак не сумел убедить одного начальника отпустить городу позарез нужные, но дефицитные материалы. Кирпичников посмотрел на него как на несмышленыша.

— Ну и дурак! Пятерку под скатерку — и получил бы все что надо.

— Какую пятерку? — не понял Постников.

— У него такса — четыре сотни.

— С ума сошел! — сердито сказал Постников. — Он когда летом у нас отдыхал, я три раза его в ресторан водил, две бутылки коньяка марочного на дорожку подарил, четыре банки икры…

— Это твое расположение к нему. А визу он ставит за отдельную плату.

Постников был возмущен.

— Дела… — проговорил он. — Интересно, а где же это я такие деньги возьму, или мне с граждан города по полтиннику собирать?

— Зачем? — равнодушно сказал Кирпичников. — Я тебе дам. Я тоже в этих фондах заинтересован…

Он достал бумажник, вытащил четыре сотенные, положил на стол перед изумленным Постниковым.

— Бери. В пакет положи фрукты, а между ними белый конвертик, чтоб сразу было видно.

— Да он меня выгонит и посадит, — сказал Постников. — Ты в своем уме?

— Делай, как тебе говорят. Иначе мы эти материалы увидим, когда они нам вовсе не нужны будут.

А на следующий день к нему пришел Полькин и сказал:

— Стыдно, Иван Иванович!

Постников вздрогнул.

— Стыдно не обратиться за помощью. Вы же знаете, я для города все сделаю. — Он вынул конверт, положил на стол. — Возьмите, это на расходы… Ведь я знаю, с нужным человеком в ресторане посидишь, и у него душа понятливее становится. А в Москве вам тоже надо кое-кого угостить-пригласить. А в набор продуктовый я вам несколько бутылочек коньячку положил на дорожку.

Полькин радовался, что стал нужным человеком для зампреда горисполкома. Хорошее отношение такого человека дорого стоило. Всегда можно обратиться с просьбой, не боясь нарваться на отказ, надеяться на защиту. У Полькина было много грехов за душой, и он нуждался в покровителях.

Очень скоро деньги на расходы, которые давал Полькин, стали привычными. В первый раз, не истратив их, Постников думал по возвращении в Угорье вернуть их Полькину, но в самый последний день случайно зашел в магазин и, увидев там белую песцовую шапку, о которой мечтала Маша, купил ее. «Черт с ним, с Полькиным, — подумал он, — откуда он будет знать, водил я кого-то в ресторан или нет». Радость видеть, как Маша, улыбаясь, крутилась у зеркала в новой шапке, оказалась выше слабых укоров совести.

Постников никогда не считал подношения Полькина взяткой. Взятку дают конкретно на что-то. А он ничего конкретного не делал. По рекомендации Полькина устроил кого-то на неплохую работу, обещал утрясти вопрос с назначением Печкина на должность заместителя директора гастронома. Но это были вполне законные действия, которые входили в круг его должностных обязанностей. Правда, предупреждать Полькина о готовящихся в его магазине ревизиях он не только был не должен, но и не имел права. А он как бы в шутку говорил в таких случаях: «Ты, мол, Пашка, смотри, чтоб порядок был!» И Пашка сразу понимал, в чем дело.

…Сейчас Постников сидел в кухне, пил остывший чай, курил сигаретку за сигареткой, думал о своих отношениях с Полькиным, и они не казались ему столь безгрешными, как прежде. Он пытался подсчитать, какую же сумму он задолжал Полькину. Получалась какая-то астрономическая сумма, что-то около десяти тысяч рублей.

Постников так и не заснул в ту ночь.

Машина под номером 21-51 принадлежала таксомоторному парку, и ее водителя Тараса Петровича Загоруйко Валентин перехватил перед самым выездом на линию.

— Да разве упомнишь всех, кого возишь, — сказал Загоруйко. — Да еще если давно…

Был он толст и неприветлив.

— Попытайтесь вспомнить, Тарас Петрович, — попросил Валентин. — Вечер пятнадцатого сентября. Было очень жарко. На улице Куйбышева возле дома три вы посадили пассажира. Высокий такой мужчина…

— Я на личность-то не очень смотрю. Мне на дорогу глядеть надобно… Пятнадцатого сентября… Так-так. Да, точно, сажал мужика. Он попросил отвезти его на Курский вокзал, а у Колхозной площади передумал, и я отвез его в гостиницу «Россия».

— Как он выглядел? — волнуясь спросил Валентин.

— Не помню, — хмуро сказал шофер.

Валентин полез в карман, достал несколько фотографий.

— Посмотрите, может быть, здесь есть ваш пассажир.

Загоруйко посмотрел на фотографии, покачал головой.

— Не глядел я на него и узнать не смогу…

— Деньги он из кармана доставал?

— Нет, из портмоне.

— Не запомнили, какое оно?

— Портмоне запомнил, — усмехнулся шофер. — Он мне аж десятку отвалил. А когда я хотел дать сдачу, ждать не стал, выскочил из машины. Портмоне у него индийское такое, с золоченым рисунком…

— Так, — сказал Синицын, поглаживая рыжие усы. — Значит, докопались…

— Докопались, Яша, — кивнул Ведерников. Он сидел за столом, сложив руки на круглом животе. На столе стоял чайник с кофе, рядом лежали сигареты.

Было раннее утро, рабочий день еще не начинался. Во всем управлении были только они да дежурный.

— Я уже говорил тебе, что сначала не поверил Полькину, что он бесплатно продукты раздает. Ишь, думаю, бессребреник какой нашелся! Допросил Печкина, тот тоже признался — бесплатно давали. Спрашиваю: «За что?» — «За хорошее отношение».

— Это что-то новенькое, — проговорил Синицын.

— Во-во. Ну, думаю, странные какие-то хорошие отношения. Потом думаю: а что же, Кирпичников деликатесы гнал Полькину в гастроном тоже за продуктовый набор? И вспомнил, что недавно проворовалась заведующая продмагом, так она мне на допросе пожаловалась, что Кирпичников избранным за таксу хорошие для плана продукты выделяет, а вот ей в эти избранные прорваться не удалось, потому и проворовалась.

Короче говоря, Полькин за все платил Кирпичникову: например, за килограмм кур второго сорта — двадцать копеек. Такса была на икру, хорошую рыбу. Так что за птицу Полькину не все пятьдесят тысяч достались — десять к Кирпичникову перекочевали. А Постникову, Тухманову, Сойкину и другим Полькин давал взятки на всякий случай. Постников на двадцать тысяч набрал. Полькин надеялся, что все они, если понадобится, бросятся ему на помощь, потому и темнил с этими заказами.

— Из Москвы запрос пришел. Кузьмичева просит по возможности выяснить, какое портмоне у Кирпичникова.

— А тут где-то у меня копия описи его вещей есть. Когда вчера арестовывали, он злой как черт сделался, начал вещи из карманов выбрасывать. — Ведерников полез в ящик, достал листки бумаги, стал просматривать. — Конечно, как не значится. Знаешь, он ведь полмиллиона наворовал, да золотых изделий с килограмм будет… Так, есть… портмоне. Кожаное с золотым тиснением. Надо сообщить, что Кирпичников и Постников арестованы.

— Уже сделано. Знаешь, я думаю, когда Маша вошла в номер, то услышала что-то дурное об отце, что взятки берет или что-нибудь в этом роде. Она-то об отце как о боге думала… Он мужик-то раньше неплохой был. Я его знал, он еще простым инженером был. Да все ему хотелось, чтоб Маше его лучше было… Любил он ее.

— Любовь, — проворчал Ведерников и закурил было первую сигарету, — любовь штука строгая. Ее только одной мерой мерить можно — правдой. А если по-разному…

Когда Кузьмичева вошла в закрытое помещение теннисного корта, где, как ей сказали, она найдет тренера Ворожейкина, там было пусто. Она остановилась, оглядываясь.

Кто-то сразу ее окликнул:

— Вы кого ищете, гражданка?

Ефросинья Викентьевна оглянулась, увидела полного мужчину явно не спортивного типа, но с ракеткой в руке. «Ходит сюда, чтобы сбросить вес», — определила Кузьмичева.

— Мне нужен Алексей Юрьевич Ворожейкин, тренер.

— Он сейчас подойдет! Тоже хотите ракеткой помахать? Только учтите, это недешево стоит… А вот и Алексей Юрьевич.

Ефросинья Викентьевна быстро пошла навстречу Ворожейкину, ей не хотелось, чтоб полный мужчина услышал их разговор. Приблизившись к тренеру, она негромко представилась:

— Я из милиции. Следователь Кузьмичева. Где бы мы могли побеседовать без помех?

Ворожейкин с интересом поглядел на Кузьмичеву и сказал:

— Идемте!

Они вошли в комнату, где стоял стол, окруженный стульями.

— Садитесь, — предложил Ворожейкин, а сам, легко подпрыгнув, сел на подоконник.

— Я буду вас официально допрашивать, Алексей Юрьевич, — сообщила Кузьмичева. — И поэтому предупреждаю об ответственности за дачу ложных показаний.

— Интересно, — сказал Ворожейкин.

— Я попрошу вас, — начала Ефросинья Викентьевна, — еще раз очень подробно рассказать мне о вечере пятнадцатого сентября, который вы провели в номере Кирпичникова в гостинице «Россия».