ЗАЯВЛЕНИЕ

Перестройка, ускорение! Какие звонкие слова! Ирина Васильевна повторяла их, и ей казалось, что буква «р» перекатывается между зубами, словно крохотный мраморный шарик. Какую речь она произнесет в ближайшем собрании! В заветный блокнотик уже выписаны подходящие цитаты, набросаны тезисы. Ирина Васильевна любила выступать перед аудиторией: когда она говорила, то казалась себе значительной, умной, всевидящей. Впрочем, такой ее воспринимали и многие из тех, кто слушал ее впервые.

Она сидела в низком кресле, покойно вытянув красивые ноги, и пилочкой подправляла ногти, которые держала в идеальном порядке, хотя лаком не пользовалась.

В голове ее бродили неясные, но приятные мысли: кажется, она скоро достигнет цели, к которой стремилась последнее время. Конечно, это не предел ее желаний. Она была тщеславна, и единственное место, которое могло бы удовлетворить Ирину Васильевну, было, как она сама совсем не в шутку говорила, место Первой Дамы королевства. Неважно, какого. Главное — быть первой и чтоб никто и пикнуть не смел против ее желаний или приказов. Эта жажда быть первой родилась давно, так давно, что она забыла, когда, а скорее всего, и не хотела помнить.

В десятом классе… Да, в десятом классе в зимние каникулы случилась эта история. В школе Ирина Васильевна ничем не выделялась, уроки учила аккуратно, но до отличницы не дотягивалась.

В тот год в их городе гастролировали московские артисты, и они всей школой пошли на концерт. Ее место оказалось рядом с мальчиком из параллельного класса. Он давно нравился ей, но до сих пор случай не сводил их вместе. Все первое отделение, она, кокетничая, шептала: «Изумительно, да, Толя?», «Правда, Толя?», «Погляди, Толя!»

Толя хмурился и отвечал невпопад. Когда наступил антракт, она решила предложить соседу пойти в буфет, выпить лимонада, но не успела. Толя как-то сразу исчез, а во втором отделении его место оказалось пустым. Она вся извертелась, пытаясь понять, куда подевался мальчик. В конце концов решила, что он опоздал и его не пустили в партер.

После концерта она увидела Толю в раздевалке и устремилась к нему, пробиваясь через толпу. И когда почти приблизилась, замерла, вдруг услышав:

— А почему ты на свое место не сел?

— Она такая противная!

Ирину мальчики не заметили. А она выскочила из театра с щеками, горевшими, словно от пощечины.

До сих пор Ирина Васильевна о своей внешности не задумывалась, ей как-то и в голову не приходило, что она некрасива. В этот вечер, запершись в ванне, она долго разглядывала свое узкое лицо с близко посаженными друг к другу глазами какого-то неопределенного цвета: не серые, не зеленые, не карие…

В тот вечер она возненавидела весь белый свет: подруг, учителей, родителей! В тот вечер она и решила, что докажет всем! Что? Ах, в тот момент она и понятия не имела, что надо доказывать! Но в дневнике замелькали пятерки. Она потребовала от родителей, чтоб ей сшили новое платье и купили модные туфли. В ней как будто внезапно родились упорство и тщеславие.

Новое платье обнаружило, что она хорошо, даже очень хорошо сложена. И с тех пор, независимо от моды, она носила плотно облегающие юбки и блузки с низким вырезом.

Окончив школу, Ирина поступила в строительный институт, где девушек можно было пересчитать по пальцам. Дело в том, что она решила как можно скорее выйти замуж, да так, чтоб все «закачались». И тут ей подвернулся Матвей Короедов, самый видный парень в вузе. Он был старше Ирины, прошел всю войну, и когда она поступила на первый курс, учился на последнем. Жил Матвей в общежитии.

Как-то попросила его Ирина помочь ей с чертежами, привела домой, накормила досыта, а потом, вместо того чтоб заниматься чертежами, кокетничала, демонстрируя красивые колени и большое декольте домашнего платьица. Матвей влюбился. Коленки и декольте тут, конечно, были ни при чем, — она была юна, свежа, а в этом возрасте разве бывает кто-то уродлив? Это только мальчик Толя по молодости лет вынес столь категорическое суждение.

Вскоре Ирина стала Короедовой и, как потом выяснилось, сделала весьма блестящую партию. Не каждой красотке выпадает такая удача. Мало того, что Матвей был хорош собой, он, окончив институт, быстро пошел в гору. Но характер у Ирины Васильевны был крут: дома она полностью «подмяла» мужа, и он ходил у нее, как говорится, «по струнке». Работать инженером-строителем Ирина Васильевна не стала. «Грязно», — заметила она. И Матвей устроил ее в заводскую многотиражку. С тех пор Ирина Васильевна стала называть себя журналисткой. Звучало красиво, но работа ей не нравилась — приходилось переписывать какие-то заметки рабкоров, а она сама писала не лучше их. С ней никто не считался, и была она там чем-то вроде девочки на побегушках.

Постепенно она, конечно, кое-чему научилась, хотя с работой в многотиражке примириться никак не могла.

— Если б ты была партийная, — заметил как-то Матвей, — то, может быть, удалось бы устроить тебя в городскую газету.

Так как Ирине Васильевне очень хотелось выбраться из скучной многотиражки, она горячо взялась за общественную работу, суть которой сводилась главным образом к речам, которые она произносила на всякого рода собраниях. Звонкий голос, к месту приведенные цитаты, мысли, которые она утром позаимствовала из передовой «Правды» и выдавала за свои собственные, за выношенную точку зрения, сделали свое дело. Когда Ирину Васильевну принимали в партию, все выступавшие на собрании характеризовали ее как активного борца за дело, человека, горячо пропагандирующего все новое.

Ирина Васильевна не считала себя карьеристкой, — в тот момент она не была таковой, в то время она видела себя человеком, у которого есть в жизни цель. Конечно, цели бывают разные: одни ее видят в том, чтоб делать свое дело лучше, и тем самым утверждают себя как личность. А движение по служебной лестнице — лишь способ работать еще плодотворнее. Для других главное — кресло, именно оно позволяет самоутвердиться.

На сегодняшний день целью Ирины Васильевны было именно кресло. Впрочем, желать его она стала не так уж давно.

Многие годы Первой Дамой своего королевства она была благодаря Матвею, достигшему высокого положения и ставшему начальником областного стройтреста. Руководители всех рангов зависели от него и кланялись в пояс: строить всем надо, а ресурсов не хватает.

И перед Ириной Васильевной все вертелись. Только и слышалось: «Ирина Васильевна! Ах, Ирина Васильевна!» Это вполне тешило ее тщеславие.

Несмотря на некрасоту, а может быть, именно поэтому Ирина Васильевна лет до сорока, пока не начала полнеть, выглядела довольно пикантно и пользовалась у мужчин некоторым успехом.

Из многотиражки ей удалось перейти в городскую газету, однако работа в ней у Ирины Васильевны не заладилась: произносить речи она умела, а вот писать статьи, редактировать так и не научилась. Главный редактор, знавший, чья она жена, ее не трогал, а сослуживцы критиковали постоянно. В конце концов Матвей устроил ее на областную студию телевидения, и это оказалось то, что надо. Человеком Ирина Васильевна была грамотным, что к чему соображала, — этого для работы редактором было достаточно. Так что она оказалась не хуже других. Ирина Васильевна успокоилась.

Лет восемь назад Матвей тяжело заболел, сказались фронтовые раны. Несколько месяцев он провалялся на больничных койках, и за это время Ирина Васильевна сделала небольшое открытие: ее должность редактора без поддержки мужа стоит немного. Лично с ней никто не считался. Поэтому, когда на телевидении образовалась вакантная должность заведующего отделом, она как следует надавила на Матвея, а он в свою очередь тоже на кого-то. В результате Ирина Васильевна Короедова сделала шаг вверх по служебной лестнице. К этому времени ей стукнуло сорок пять. Она долго колебалась, прежде чем решилась на этот поворот в своей служебной биографии. Дело в том, что Ирина Васильевна особенно перенапрягаться на работе не любила. А новый круг обязанностей — новые заботы. Решилась потому, что образ Первой Дамы никогда не меркнул в ее воображении.

Ирина Васильевна отложила пилочку, осмотрела ногти и, сладко потянувшись, поглядела на часы. Ложиться спать было еще рано, читать не хотелось, телевизор ей опротивел давно. С Матвеем после его выхода на пенсию она почти не разговаривала. Этот его поступок она восприняла как личное оскорбление: тюфяк, тряпка. Намекнули, что не справляется, так он, вместо того чтоб доказать обратное, сразу же после шестидесятилетнего юбилея ушел на пенсию.

Ох, какой скандал она ему тогда закатила! А он молчал и только моргал виновато серыми поредевшими ресницами. Потом поглядел на нее странным взглядом и сказал устало:

— Тридцать с лишним лет прожил с тобой и только теперь понял, что ты подлая дура.

Она задохнулась тогда от гнева и выплеснула ему в лицо остывший чай, который стоял перед ней на столе. Матвей поднялся и вышел из комнаты.

Странно, что до сих пор она не может ему простить не слова «подлая дура», а взгляд, каким он тогда окинул ее.

Как она рыдала в тот день, и не зря. Все переменилось очень скоро. Раньше председатель комитета по телевидению и радиовещанию Виктор Викторович Жуков ручку ей при встрече целовал. Командировка в Москву? Пожалуйста! В Ленинград, чтоб перенять опыт? Ради бога!

А персональная «Волга» мужа, которая утром подкатывала за ней к подъезду дома, а вечером к телецентру? А теперь, значит, топай, Ирина Васильевна, как все, ножками, толкайся в переполненных автобусах. Телецентр на одном конце города, а квартира в престижном районе — на другом. Но что автобус! Автобус, в конце концов, можно пережить, главное, что изменилось, — это отношение окружающих. Раньше ее фамилия Короедова была равнозначна словам «Сезам, откройся». А теперь еще переспрашивают: «Как, как? Ах, Короедова!» Не сразу она это почувствовала. Сначала на одном из собраний ее не выбрали в президиум. Тогда она подумала, что что-то перепутали. В другой раз, когда она выступала, председатель постучал карандашом по графину и кивнул на часы, напоминая с регламенте.