Ей — о регламенте! Но все это, конечно, мелочи. Председатель хоть ручку больше не целовал, но относился к ней неплохо, а с главным редактором они давно дружили домами.

Настоящие неприятности начались, когда главный ушел на пенсию. Нового назначили сразу же, его Виктор Викторович Жуков переманил из соседней области. Смирнов была его фамилия, Алексей Петрович Смирнов, невысокий, очень подвижный человек с негромким голосом.

Прежний главный редактор Ирину Васильевну всегда ставил в пример. Его вполне устраивал ее стиль работы. Он терпеть не мог крикунов с идеями и желанием перевернуть мир. Сам он перевертывать мир не собирался, дожидаясь пенсии, чтоб переехать за город и на своем садовом участке предаться любимому занятию — огородничеству. По образованию он был агроном, но судьба забросила его на телевидение, так же как инженера-строителя Ирину Васильевну Короедову.

Впрочем, это довольно частое явление, что журналистикой занимаются люди самых разных профессий.

Отношения со Смирновым у Ирины Васильевны сразу не сложились — с первого же разговора о работе отдела. Ей не понравилось, что он чего-то все выспрашивал, выуживал какие-то идеи, предлагал нововведения, которые должны были сильно осложнить жизнь Ирины Васильевны как заведующего отделом. Лично у Ирины Васильевны идей не было никаких, и никогда не было. Ее вполне устраивал установившийся стиль работы, но она, конечно, не стала сообщать об этом Смирнову. Идеи Ирина Васильевна высказывала только на собраниях, и то в общем виде. Но на собрании они звучали вполне прогрессивно.

После встречи со Смирновым по какому-то пустячному вопросу пошла советоваться к Жукову, надеясь выяснить, не изменилось ли его благожелательное к ней отношение. Оказалось, не изменилось, и, как она поняла, в обиду ее давать он не собирался.

— Алексей Петрович — реформатор, — благожелательно улыбаясь, заметила она, — только трудно все сразу.

— Конечно, — согласился Виктор Викторович. — Все надо делать, как следует обдумав, постепенно…

Алексей Петрович Смирнов не очень охотно согласился на предложение Жукова стать главным редактором. Телевидение в области, где он работал раньше, было чуть ли не лучшим в республике, коллектив подобрался творческий, он вовсе не был уверен, что стоит менять синицу, которую держал в руках, на журавля в небе соседней области. Уговорила его жена, которой очень хотелось быть ближе к часто болеющим родителям. А старики жили именно в том городе, куда его приглашали на работу.

Алексей Петрович вовсе не был реформатором и прожектером, он обладал большим опытом, умел делать дело и видел, что хозяйство ему досталось не из лучших. Он начал работать с желанием если не перевернуть мир, то хотя бы сделать ярче то, что возникает на экранах в часы, отведенные областному телевидению. Очень скоро он понял, что коллектив не готов к переменам.

Его заместитель новшеств боялся как черт ладана, из четырех заведующих отделами его идеи поддержали только двое: Новожилов и Троицкий. Но постепенно климат начал меняться, молодежь потянулась к новому, а за ними кое-кто постарше. И все же Смирнову было трудно, потому что его заместитель каждое дело, которое попадало к нему в руки, спускал на тормозах. Но в один прекрасный день он вошел в кабинет Алексея Петровича. Выглядел он, словно собрался на прием, — в черном костюме и ослепительно белой рубашке. Смирнов поглядел на него удивленно, а он улыбнулся и торжественно сообщил:

— Все, Алексей Петрович! Разбегаемся. Вы — хороший человек, и я, смею надеяться, хороший человек, но бежать в одной упряжке нам тягостно. Ухожу в журнал — там поспокойнее. Ухожу без обиды.

— Ну и прекрасно! — совсем не дипломатично сказал Смирнов, обладавший не очень приятной для окружающих манерой говорить то, что думал. — Только, ради бога, не считайте меня хамом. Вы правы, мы очень разные люди. Я буду рад, — торопливо добавил он, — если в журнале вам окажется лучше. Я вовсе не хотел вас выживать.

Так они и расстались, обменявшись на прощание весьма дружеским рукопожатием.

Когда весть об уходе заместителя главного редактора разнеслась по редакции, Ирине Васильевне пришла в голову мысль, что это место надобно занять ей. Работает она давно, опыт есть, — не боги же горшки обжигают.

Как она ругала себя теперь, что поздно спохватилась. Когда Матвей был в силе, получить эту должность ей было раз плюнуть. Матвею никто ни в чем не отказывал.

Кроме власти должность заместителя давала право на персональную пенсию. Пусть местного значения, но персональную.

Что-либо решив, Ирина Васильевна тут же упорно начинала воплощать свое решение в жизнь. Дело она затеяла непростое и поэтому трудолюбиво начала плести паутину интриг, которые должны были привести ее в желаемое кресло. Очень кстати возникли эти новые слова: «перестройка», «ускорение». Какой замысловатый огород можно городить вокруг этих слов! Пока еще разберутся, где слова, а где дело!

«Старею, — думала Галина Петровна, непрерывно глядя в зеркало на свое лицо. — Ста-рею… Да, старею, и ничего невозможно сделать. Ничего! Лицо в морщинах, щеки обвисли… А мне сорок восемь… — думала она, — всего сорок восемь? Или уже сорок восемь?»

Она вышла из ванной, погасила свет, заглянула в комнату, поправила на сыне сползшее одеяло. В кухне села за стол, открыла книгу. Детектив… В последнее время она читала только детективы, они помогали отвлечься от тревожных мыслей, которые стали одолевать ее.

Позвонил телефон. Звонок междугородной станции. Она сняла трубку.

— Да!

— Галка, ты как? — спросил Олег. Слышимость была прекрасная, словно не из Москвы звонил, а из соседнего подъезда.

— Нормально, — ответила Галина Петровна.

— Что Алик?

— Спит.

— Ты не в духе?

— Почему? Все нормально.

— Я выслал тебе сегодня деньги.

— Хорошо.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — проговорила Галина Петровна и положила трубку…

…Все нормально… А как иначе? Разве его интересуют ее проблемы и заботы? Давным-давно не интересуют… Да и тогда, в той, другой их жизни, о ее делах он спрашивал скорее из вежливости. Так теперь ей кажется. Олег — отрезанный ломоть. Впрочем, если быть точной, то отрезанный ломоть она, Галина Петровна. Олег ее отторг от себя, своей жизни. И ничего нельзя ни соединить, ни склеить.

Теперь она его уже не любила. Совсем не любила. Может быть, ненавидела? Нет, вряд ли. Просто в сердце была пустота. Осколки льда, которые кололи, кололи… Как она завидовала тем, кто счастлив, кому хорошо: до сердечной боли, до темноты в глазах, до ненависти — вот как завидовала!

Но она была неглупа, никто и не подозревал о том, что в ее сердце бушевали злость и ненависть. Лицо ее всегда было спокойно, голос ровен.

…Это случилось, когда ей исполнилось тридцать лет. Свой юбилей она пышно отпраздновала 26 апреля и после этого, как обычно, взяла отпуск на десять дней и уехала за ранним загаром в Сухуми. Она всегда в это время отправлялась в Сухуми, потому что считала, что солнце там жарче, чем, например, в Сочи, куда ездила отдыхать в сентябре.

Она возвращалась шоколадной мулаткой, посвежевшей, и ощущение собственной красоты наполняло ее ни с чем не сравнимой радостью. Пожалуй, больше всего на свете она любила себя, свое лицо, голос, полуулыбку.

Именно в тот год на сухумском пляже Галина Петровна познакомилась с Олегом. Вечером они пошли в ресторан, танцевали, пили вино, смеялись. Олег сразу сообщил, что женат и у него два сына, что работает в Праге в советском торгпредстве, а сейчас у него отпуск, и приехал он «побарахтаться» в море.

Олег был высок ростом, светловолос, остроумен, и Галина Петровна, пожалуй, увлеклась им, хотя понимала, что между ними всего лишь банальный курортный роман, который никак не может иметь продолжения.

Когда Галина Петровна уезжала, Олег сказал:

— На будущий год на этом же месте, в это же время. Идет?

— Идет, — засмеялась Галина Петровна, приняв его слова за шутку. Вспоминая потом эти прекрасные десять дней в Сухуми, она жалела, что больше они не повторятся. Каково же было ее изумление, когда, приехав в Сухуми через год, увидела на пляже Олега. Он легко поднялся со скамьи и улыбаясь неторопливо пошел навстречу. И сердце ее дрогнуло: значит, любовь? Пожалуй, с этого и начался их настоящий роман. С тех пор все отпуска они проводили вместе. Олег вернулся из Чехословакии, работал в Москве и время от времени приезжал на выходные к Галине Петровне. Иногда она ездила в Москву.

Галина Петровна жила этой любовью, встречами с Олегом, все остальное в ее жизни казалось относительным, второстепенным.

Они говорили обо всем, но никогда о его жене и сыновьях. Из гордости Галина Петровна не заводила об этом разговора, не спрашивала, что будет дальше. Как-то в самом начале их знакомства Олег бросил фразу, что, когда сыновья вырастут, он будет свободен. Галина Петровна поняла это так, что после этого Олег разведется с женой и женится на ней. И терпеливо ждала.

Она не знала, как Олегу удается отдыхать без жены, исчезать иногда из дома в выходные дни… «Что-то, наверное, придумывает», — думала Галина Петровна. Постепенно она создала себе образ его жены как тихой, безответной женщины, готовой терпеть все, чтоб не потерять красивого мужа и не остаться одной с детьми. Когда они познакомились, младшему сыну Олега было тринадцать лет, старшему — пятнадцать. Галина Петровна почему-то решила, что Олег оставит семью, когда младший справит свое восемнадцатилетие.

Однако наступил этот год, а в их отношениях ничего не изменилось. Самой заводить разговор Галине Петровне не позволяла гордость. Она ждала и надеялась, надеялась и ждала. Порой беспричинно на нее накатывалось то отчаяние, то злость.