— Слишком поздно! — рявкнул Джи, достаточно громко, чтобы у Дена, прячущегося в тридцати метрах от них, пробежал мороз по хребту.

Человек припал на одно колено, его лицо исказилось от боли. Заметив, что Джи смотрит на него, он поспешно поднялся на ноги.

— Дуэли — это развлечение, — бросил Джи. — Дуэли происходят, когда ты и твой противник знают, что случится хотя бы в общих чертах. Дуэли чисты, опрятны и имеют правила. Матч на ринге может тебя убить, но ты готов к этому. Ты знаешь — кто твой враг, ты знаешь — где он, и не будешь удивлен, когда он выйдет к тебе.

В реальной жизни у тебя не будет такой роскоши. Ты можешь сидеть на толчке, когда кто-то нападет на тебя. Мыться, спать или работать с таким вот классом. Теперь. Какое Первое Правило?

— Всегда быть готовым, — рявкнули они хором.

Джи шагнул к группе. Все, как один, сделали шаг назад. Некоторые вскинули руки. Один чуть выдвинул нож из ножен.

Джи ухмыльнулся.

— Уже лучше. Так. Первая Стойка.

Ученики приняли стойку — одна нога вперед, одна рука выше, другая ниже. Джи прошелся среди них, тут и там касаясь рук или ног, подправляя позы. Все в группе наблюдали за ним, и даже оттуда, где спрятался Ден, можно было заметить их напряженное внимание.

Ден тряхнул головой. Этот Фоу Джи плохой человек, в этом нет сомнений. У репортера уже хватало материала, но он оставил камеру продолжать запись. Он уже знал, под каким углом покажет эту историю: "Фоу Джи, смертоносный головорез, которого в мирное время, скорее всего, отправили бы за решетку, чтобы защитить добропорядочных граждан. Но сегодня его жестокие наклонности поощряются — на поле боя ему позволено убивать и считаться героем, а не злодеем. Что думает об этом публика? Точно зная, что тут есть кто-то столь необузданный и жестокий — и что он определенно на их стороне?"

Ден знал, что может выставить все так, что они ужаснутся. Еще несколько эпизодов, раскрывающих жестокость и безжалостность человека, и цивилизованные существа отвернутся, побледнев от отвращения.

Дхур усмехнулся. Вот что он делает — и делает хорошо. Конечно, никогда нельзя быть уверенным в том, как отреагирует публика, но он узнавал хорошую историю, когда ее видел, и, несмотря на все, что мог упустить, — он точно мог сказать, что эта история хороша.

Толк, решил Джос, сознательно издевается над ним.

Она знала, как она его волнует — благодаря своей природе женщины и воспитанию своего народа — и она делала все, кроме одного: не давала ему открытого приглашения разделить с ней все, что будет угодно его сердцу.

Джос мыл руки в комнате предоперационной подготовки; привычные десять минут — вымыть с мылом, вычистить под коротко остриженными ногтями, затем повторить процедуру; пусть даже необходимость в этом отпала еще задолго до его рождения. С появлением полей стерильности и кожеперчаток не осталось шансов, что какой-нибудь патоген попадет к пациенту из-за того, что хирург мыл руки девять минут вместо десяти; но Джоса учили консерваторы, ценившие старые обычаи. Так что он мыл, смотрел на часы и размышлял.

Старые обычаи. В его мире только для молодых и холостых было приемлемо умчаться куда-нибудь в галактику и насладиться компанией внешника. Об этом не говорили в приличном обществе, но такое все же происходило. Затем увлечения юности оставались в своих системах, и наступало время вернуться домой, выбрать супруга из хорошей местной семьи и остепениться.

Но даже в свои молодые и шальные годы Джоса никогда не прельщали мысли о случайных связях. Они бывали, разумеется, но его тяготила их бесплодность. В глубине души Джос знал, что в его жизни будет только одна любовь и что он будет верен ей, что бы там ни было до того, как он ее встретил.

Но сейчас — рядом была Толк. Очаровательная. Опытная. Заботливая. Желанная. Умная и — Джос знал это — даже слишком понимающая. Она манила его. Он хотел узнать ее, понять ее скрытые чувства, увидеть, было ли реальностью то, что он находил в ней. Будь у него другое происхождение, он бы еще взломал записи ландспидера, чтобы последовать за ней и увериться, что она, в самом деле, его единственная. Но она не могла стать единственной для него: его семья, его культура и пожизненный долг перед ними обоими вырывали ее из его рук. Она была не из его народа. Она была внешницей. Не было ни клятвы, ни церемонии, ни ритуала, которые могли бы это изменить. Она не могла стать одной из них.

Джос буквально разрывался на части.

Толк, разумеется, знала про эту культурную проблему. Она могла бы деликатно держаться в стороне во избежание всяких возможных проблем. Но она этого не сделала.

И с чего бы это, а, простачок Джос? Хмм…?

Джос ожесточенно потер костяшки пальцев. Какой розовой стала тут кожа. Чистая. Очень чистая.

Толк не уходила по простой причине — он желал ее и не только телесно. И она знала это. И явно желала того же, потому и не была обижена его мыслями. И в этом-то и состояла настоящая проблема….

— Я бы не советовала тебе полностью счищать кожу, Джос. Попадет в перчатки гной — и привет.

Помяни искусительницу — и оп! она уже на месте!

Он пробормотал что-то.

— Извини? Я не расслышала.

Джос машинально продолжал мыть руки, словно персонаж из старой голодрамы, которому казалось, что, как бы усердно он ни отмывал руки, — на них все равно остается кровь его отца. Как там его звали?..

Он сделал глубокий вдох. Может, хоть так получится…

— Слушай, Толк. Я… ммм в смысле… э… — Проклятье, как это тяжело! Термин "смешанные чувства" и близко не подходит к тому, что он чувствует. Тут больше подходит: "хорошо взболтанные чувства".

Она сладко улыбнулась ему, притворяясь — он это знал — будто понятия не имеет, что он чувствует.

Он выпрямился, сунув руки под осушитель.

— Почему ты все так усложняешь?

— Я? Простите, что я усложняю, Доктор Вондар?

Тончайшая нить йиегерского волокнистого сахара не растаяла бы сейчас на ее языке.

— Ты знаешь про традиции моей культуры, — сказал он, решив не обращать на это внимания.

— Да. И это знание тебя смущает?

— Проклятье, Толк. Ты отлично знаешь, о чем я!

Она посмотрела на него невинным взглядом, ее глаза были так широко открыты, что саллюстианин показался бы узкоглазым.

— Мои таланты несовершенны, Джос. Я не читаю мыслей, я могу лишь замечать очевидное для всякого, кто достаточно внимательно смотрит. Может быть, стоит просто сказать — чего ты хочешь, чтобы не было недоразумений.

Она улыбнулась снова.

Ему хотелось рвать и метать.

— Я… ты… у нас не может быть будущего вместе.

Толк моргнула, невинная как ребенок.

— Будущее? А кто про него говорит?

— Толк….

— Мы в зоне боевых действий, Джос. Помнишь? Завтра, например, наше защитное поле может сбойнуть, сепаратисты дадут залп — и нас не станет. Или споры мутируют и убьют всех нас. Или в нас ударит молния. Короче, тут опасно. Прогнозы паршивые. И любое будущее — чистая теория.

Джос уставился на медсестру. Потом ему кое-как удалось вернуть на место отвалившуюся челюсть.

— Ты знаешь брувианскую поговорку "Куута веломин"? — спросила Толк.

Он мотнул головой.

— "Лови момент". Это все, что у нас есть. Прошлое ушло, будущее может никогда не наступить. Все, что есть, — настоящее. Я не говорю о женитьбе, Джос. Я знаю, что ты не пойдешь со мной по этому пути. Но мы можем здесь и сейчас разделить ту радость, что сможем найти вместе. Будущее, если оно наступит, само о себе позаботится. И мы тоже.

Он снова потряс головой.

— Я…. я хотел бы этого. Я просто не смотрел под таким углом. Я серьезно отношусь к вещам… настолько важным.

— Я так важна для тебя, Джос?

Он посмотрел на нее, и она улыбнулась опять — грустной улыбкой.

— Тебе не надо говорить это вслух. Твое выражение мне рассказало.

Она помедлила.

— Что ж, хорошо. Я буду твоим другом и твоей напарницей, потому что это все, что нам позволено. Тем хуже.