Если на переменах мне было страшновато, то на уроках мне было откровенно скучно. Нет, я понимаю, что где-то в России есть хорошие учителя, которые реально любят своё дело и способны за небольшую зарплату увлечь учеников процессом получения знаний. По крайней мере, я видел таких учителей по телевизору — для них проводят конкурсы, награждают их дипломами. Но это всё не про нашу школу.

Одним из немногих нравившихся мне преподавателей был трудовик. Иногда мы, конечно, что-нибудь делали на его уроках — табуретки там, модельки разные, но чаще просто сидели и слушали его истории. А рассказчиком он был замечательным. Он говорил про то, как жилось в Советском Союзе, рассказывал как работал на заводе, как воевал в Чечне, как ему там прострелило руку, после чего его, инвалида, взяли только в школу. И так он умел подать этот незамысловатый материал, что послушать бы его и поучиться нашей училке по литературе. На её уроках кто-нибудь из учеников обычно стоял у доски и нудно читал вслух очередное произведение какого-нибудь классика. Остальной класс спал, а иногда спала и сама училка… Надежда Семёновна, так её звали. Сочинения и изложения превращались для всего класса в адскую муку, потому что, какой бы шедевр ты не написал, пятёрки всё равно получат только её любимцы — Надька Белкина и Кирька Сидоров. Ну, иногда она снисходила до того, чтобы поставить ещё пару пятёрок, но меня чаша сия как-то всегда обходила.

Ещё мне нравилась география. Не потому, что преподаватель интересно рассказывал материал, а по причине моей повышенной мечтательности. Все уроки напролёт я рассматривал большую, потрёпанную от времени, карту мира, которая висела на стене совсем рядом с моей партой. Карта была довольно старая — на ней ещё был СССР, Югославия и многие другие «несовременности». Глядя на эту карту, я мечтал, что вырасту и стану путешественником — заберусь на самые высокие горы мира, познакомлюсь с пингвинами в Антарктиде, обнаружу новое, неизученное племя в африканском Конго и проплыву на утлой лодочке по всем рекам мира.

О своих мечтах я никому не рассказывал — слишком они были немодными. Девчонки в классе собирались стать моделями и актрисами (кто покрасивее), или бизнес-леди (кто поумнее), пацанов похоже вопрос «кем быть» вообще не волновал, но, судя по разговорам, в почёте были профессии торговца, банкира и чиновника. По мнению парней, все люди этих профессий неплохо зарабатывали, а только это и может быть достойной целью в жизни. Конечно, подразумевалось, что сами они станут не теми торговцами, которые с утра до вечера стоят на рынке, не теми банкирами, которые с натянутой улыбкой предлагают кредитные продукты на входе в каждый магазин, и не теми чиновниками, которые за грошовую зарплату сидят в обколупанных кабинетах. Нет, это всё для кого-то другого, они-то, конечно, станут главами крупных торговых сетей, президентами банков или, как минимум, вице-губернаторами. Причём, судя по их рассказам, сразу вскоре после окончания школы.

Впрочем, откуда мне знать, может так оно и будет. Тот же нелюбимый мною Вовка Цацкин уже сколько раз хвастался, что его отец, директор большого супермаркета, специально не берёт себе заместителя — ждёт когда Вовка закончит школу, чтобы взять его к себе…

…Я бы, наверное, не хотел пойти работать после школы к своему отцу — в штамповочный цех.

В общем, разумом я понимал, что без солидного бэкграунда в виде богатых предков, мои мечты о путешествиях так же останутся мечтами.

Реальный план жизни, как бы он мне ни не нравился, был примерно такой: поступить в институт (если хватит баллов или денег у родителей), также, как и в школе ни шатко ни валко отучиться в нём, после чего побегать-поискать работу, найти себе что-нибудь не очень пыльное и попытаться скопить первоначальный взнос на квартиру, взять ипотеку и потом почти всю жизнь за неё расплачиваться.

Что-то я упустил… Ах, да! Где-то в этом плане нужно ещё найти место, чтобы жениться, а возможно и чтобы детей завести. В общем, никакие путешествия по Африке и Антарктиде ну никак в этот план не вписывались.

Жениться я бы хотел на Таньке Семёновой. Но это тоже было неосуществимой мечтой. Танька была красавицей. Да и умницей тоже. Не зубрилкой, как Надька или Сашка, а просто умной и весёлой девчонкой. Я бы с ней дружил, но вот как-то не принято это было в нашем классе. Всегда у нас пацаны отдельно, девчонки отдельно, а если кого-то уличат в дружбе с девчонкой, то тут же и задразнят — просто детский сад какой-то. В результате, и девчонки и пацаны всячески старались продемонстрировать пренебрежение при общении друг с другом. Но это меня особо не расстраивало, кроме тех моментов, когда Танька говорила со мной через губу.

Хотя в прошлом году надо сказать всё стало понемногу меняться — парни стали более дружелюбно относиться к девушкам, девчонки этого тоже не оставили без внимания и стали с благосклонностью принимать интерес к себе со стороны пацанов. Тут бы мне тоже подвизаться к Таньке, но я как-то всё время откладывал это на потом, боясь, что меня засмеёт или сама Танька или одноклассники.

Отец не понимал, почему у нас сложились такие отношения между парнями и девчонками. В его детстве, в далёкие 70-е, всё было по-другому — девчонки с парнями дружили и всячески им помогали. Они вместе ходили в какие-то походы, жгли костры, пели песни, посещали различные кружки по интересам и в 13 лет уже вовсю целовались по подъездам. Не знаю, наверняка он в какой-то мере идеализирует своё детство, не может всё настолько кардинально измениться за 30-35 лет.

Одно можно сказать точно — люди становятся инфантильнее с каждым поколением.

Несмотря на все экономические и финансовые кризисы, несмотря на растущие цены, несмотря на плохую экологию, несмотря ни на что, жизнь, всё-таки улучшается. Раз уж подростки с каждым поколением всё дольше остаются детьми, то это диктует жизнь. Она уже не требует, чтобы в 6-7 лет на детей перекладывались заботы о младших братьях и сёстрах, чтобы в 10 на детях были все мелкие домашние вопросы, чтобы в 13-14 — на работу, в 15-16 — воевать, всё это уже не нужно. Вместо этого, до 17 лет мы непонятно чему учимся в школе, потом лет 7 ходим в институт, а потом лет 5 учимся на работе тому, чем уже и будем заниматься всю оставшуюся небольшую жизнь. В результате, лишь к 30 года большинство людей осознаёт себя как личность, способную хоть как-то контролировать свои поступки, способную созидать и разрушать, а не только плыть по течению в массе людей, в которую его впихнули ещё в детском саду.

Нет, в свои 13 лет я так конечно ещё не думал, все эти мысли пришли ко мне позже. А тогда на уме было лишь несколько простых вещей — где провести перемену, чтобы меня не задирали, как сдружиться с Танькой и как бы не получить трояк, которые так не любила мама.

Трояк, он же тройбан, как правило, был моей худшей отметкой. Двойки, за все 6 лет моего обучения в школе я получал лишь три раза и все их помнил наизусть. Один раз получил за то, что не подготовился к ботанике — ну просто вылетело задание из головы, второй за литературу, когда я так замечтался, что за весь урок написал лишь пару строк изложения, а третий — за поведение, когда выматерился, не заметив присутствия учителя. Матюгались, впрочем, у нас в классе все — и пацаны и девчонки, однако материться в присутствии учителя считалось всё же моветоном и уделом только очень смелых пофигистов, к каковым меня и ненадолго причислили после той двойки. Так что, в какой-то мере я был даже ей рад, но повторить подвиг не решился.

В общем, все меня считали хорошистом — середнячком.

Нет, я не жалуюсь на свою заурядность, я понимаю, что никто кроме меня в этом не виноват. Когда кругом все хотят так или иначе выдвинуться из однотипного ряда, когда по телевизору, по радио и в каждой книжке кричат: «выделись!», «стань звездой!», «сделай всех!», мне даже доставляло удовольствие прятаться в самой серединке общей массы. Никакого дискомфорта — ни морального, ни душевного я от этого не испытывал. Мне там было тепло и уютно.