Я подошла. Кучка перьев, тонкие косточки – трупик чайки истлел.

Не думала, что всё будет выглядеть настолько плохо. Зачем меня сюда понесло? Не девчонка, чтобы искать романтику по заброшкам. Что делать в этой дыре?

Еле сдерживая тошноту, решительно направилась к окну, собрала тюль и рванула на себя, опасливо косясь на карниз. Он удержался, ветхая ткань оборвалась почти полностью, оставив сверху лишь узкую бахрому.

Проверила жалюзи – они не закрывались, что-то заело. Окно выходило в сторону берега, близость которого меня тоже разочаровала. Широкая полоса воды казалась рекой. Я плохо определяю расстояния, но решила, что здесь и километра не будет. Вид скал, поросших негустым лесом, вселил в душу обеспокоенность. Слишком неуютно.

Заглянула в приоткрытую дверь. На крутую винтовую лестницу, забитую мебельными обломками, свет попадал через узкое стрельчатое окно, похожее на бойницу. Ламп я не заметила. Темновато.

За спиной раздался шорох, я стиснула пальцы, перебарывая панику, с трудом перевела дыхание и негромко сказала:

– Чарли, но ведь здесь невозможно жить.

Он не ответил. Я обернулась – пусто. Послышалось?

Петли проржавели, дверь не закрывалась. С досадой прикусила нижнюю губу и отправилась разыскивать мужа.

Первый этаж был залит светом, тьма отступила и съёжилась за приоткрытыми дверями в следующей комнате, где жалюзи ещё были опущены. Деревья за окном раскачивались под порывами ветра, тени метались по комнате, и на плитках пола плясали цветные блики: окна оказались витражными. Классно!

Чарли стоял в центре у массивного квадратного стола и оглядывался с непередаваемой тоской во взоре, затем бросил на меня быстрый виноватый взгляд и отвернулся к камину, выложенному изразцами. Я невольно умилилась: никогда не могла безразлично относиться к настроению мужа, непривычная яркость выражения эмоций приводила в изумление и восхищение.

Чарли так гордился своим домом, так хотел, чтобы мне здесь понравилось! А я… эгоистичная, избалованная!

Я стремительной птицей пролетела по ступенькам, подскочила к мужу и от всей души обняла его. Как же он просиял!

Конечно, потом мы добрую четверть часа целовались, но Чарли всё ж не дал перерасти этому порыву в нечто большее. Оглядевшись, обеспокоенно и озабоченно спросил:

– Очень плохо? Я не думал, что стало всё… вот так.

– Очень, – честно сказала я. – Но справимся. Навести порядок, немного вложиться – и будет красота нереальная.

Чарли, отстранился, придерживая за локти, глядя недоверчиво. Виноватое выражение его лица медленно менялось на восторженную улыбку. Внезапно он чмокнул меня в нос и, подхватив на руки, закружил по комнате:

– Лиз, ты – прелесть!

Какой милый!

Только когда муж поставил меня на ноги и помчался на крыльцо за вещами, я сообразила, что вовсе не хотела здесь оставаться. И когда успела поменять мнение?

Закусила губу и растерянно огляделась, будто пытаясь найти ответ. Здесь было… странно. Обстановка почти музейная, чуждая, вызывала непонятный отклик в сердце, казалось смутно знакомой и родной.

Ясно, что для мужа дом, где прошло его детство, очень дорог. Надо попробовать наладить здесь быт. Может, в других комнатах всё же получше, чем в той, наверху. Но даже если нет… Ходила же я в походы, в конце концов, жила в палатке, а здесь есть крыша над головой, да и климат много мягче. Всё постепенно образуется. Сначала сделать ремонт в паре комнат – уютную жилую зону, потом постепенно привести в порядок остальные помещения – и хоть квесты здесь устраивай!

Мысль пришла в голову неожиданно, но показалась мне достойной тщательного рассмотрения. Надо обсудить с Чарли, но потом.

Я улыбнулась мужу, втащившему все вещи разом, и почувствовала, как сердце сжимается от нежности.

***

Первые две ночи мы провели в городе, а потом всё стало налаживаться. К моему удивлению, в доме был водопровод. Когда Чарли запустил ветряной двигатель, он заработал – и вода оказалось удивительно вкусной. Несколько поездок на распродажи помогли заполнить дом всякими мелочами, облегчающими быт. Ремонт предстоял нешуточный, но мы больше наслаждались обществом друг друга, чем работали. Мои попытки форсировать наведение порядка, Чарли пресёк решительным заявлением, что всё успеется: ремонтов у нас будет много, а медовый месяц один. Даже на обед мы частенько выезжали в город. Чарли знакомил меня с ним и вновь открывал себя, изумляясь порой, как много изменилось за прошедшие годы. Но кафе, в котором мы обедали после приезда, осталось самым любимым. Вид с веранды завораживал, заставляя дыхание прерываться, а сердце сжиматься от восторга.

Я попросила:

– Чарли, расскажи о своей маме.

Он безразлично пожал плечами:

– Не помню её. Мне и двух не было, когда она умерла. Отец счёл, что уехать сразу – это сродни предательству, да и для ребёнка важна стабильность обстановки, поэтому терпел, сколько смог. Но мы не жили на острове постоянно: ему больно находиться там, где её настигла смерть, да и за меня боялся. Здесь не место малышу.

– Да, понимаю, – сказала я, подумав о крутой лестнице в башне и обрывистых скалах вокруг дома, – извини.

Пабло, тот самый, который назвал меня эльфом, кудрявый брюнет с живым взглядом, принёс десерт – здесь потрясающе выпекали миндальный пирог – я улыбкой поблагодарила его и вновь отвернулась к океану, пытаясь скрыть смущение.

Какая у моего свёкра, оказывается, тонкая эмоциональная натура! Я по сравнению с ним – полено бесчувственное. А ещё говорят, что мужчины толстокожи. Теперь я лучше понимала мужа: его открытость и искренность, которые так пленили меня с первых минут знакомства.

Мы уже спустились к самой воде, когда Чарли заявил:

– Мне не нравится, что этот парень смотрит на тебя влюблёнными глазами.

Я ошеломленно уставилась на него. Забавно, когда взрослый сильный мужчина надувается, как детсадовец! Чмокнула обиженно выпяченные губы, демонстративно оглядела безлюдную пристань и саркастично спросила:

– Какой парень?

– Ну тот, официант.

Я побоялась, что Чарли обидится, и сдержала неуместный смех:

– Будь снисходительнее: он совсем мальчик! В таком возрасте они смотрят так на любую девушку! – заметила я. – Сам не был таким?

Чарли молча кивнул, но выглядел мрачным, и я отвернулась к океану, чтобы скрыть улыбку.

Мужу понравилась идея квестов. Мы решили, что первый этаж будем приводить в порядок позже – и в расчёте на туристов. Для себя сделали одну комнату-спальню на втором этаже. Дом имел прямоугольную планировку, и был вытянут почти параллельно берегу. С одного торца, там, где возвышалась башня с острым шпилем, находился парадный вход с широким и высоким крыльцом, откуда через небольшой холл можно было попасть в гостиную с камином. Ещё одну дверь – запертый вход в башню – мы открыть не сумели, ключей не было. За гостиной располагалась кухня, из которой можно было выйти на улицу или подняться по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и два громадных зала. Чарли сказал, что это столовая и библиотека, но сейчас тут не было ничего кроме ободранных стен. Наверху – тёмный коридор до зала с разбитым окном, по обе стороны от которого находились шесть небольших комнат, больше похожих на кельи. В них тоже было пусто и голо. Зал имел выход на лестницы в башню и вниз, в гостиную с камином. Муж застеклил окно, но мы решили всё же расположиться не в этой комнате, а в самой крохотной «келье», где не было пятен плесени на стенах и ремонт в которой требовал много меньшего вложения сил и средств. Да и близость к кухне сыграла при выборе немалую роль. Чарли скорчил скептическую физиономию и сказал:

– Вообще-то здесь была кладовка, насколько помню, но для начала сойдёт.

В оформлении он полностью положился на мой вкус. Я же выбрала весёлые обои в цветочек и желтые «солнечные» занавески. Кровать из зала, занявшую добрую треть комнаты, застелила желтым же с геометрическим узором покрывалом, купленным на распродаже. Кроме шкафа и комода больше ничего не поместилось. Получилось уютно, но до смешного похоже на мамин домик-времянку на огороде. Хотя по сути это и была времянка. На всё про всё ушла неделя. Жутко представить, сколько надо работать, чтобы привести в порядок и достойно обставить хотя бы часть помещений. Что за погром здесь устроили!