— Но у лягушек не бывает волос, — подсказал я.

— Именно, — ответил он.

На эту фразу мне сказать было нечего.

— Могу я войти? — спросил я.

— Что ты хочешь, Вилли?

— Просто поговорить, — сказал я.

Он принимал решение молча, не собираясь сдвигать с пути свою солидную тушу.

— Не припоминаю, чтобы у нас было много тем для разговора, — наконец произнес он.

— Я пытаюсь найти Кайлу, — признался я. — Сын хотел бы ее видеть и проводить больше времени вместе.

— Ты зашел не по тому адресу, сынок.

— Вы знаете, где она?

— Нет, — сказал он. — По правде говоря, теперь и знать не хочу. Для меня она умерла.

— У вас, должно быть, много детей, раз вы можете себе позволить так легко отказаться от них, — предположил я.

— Она мой единственный ребенок, — сказал он жестким тоном. — И ты, конечно же, знаешь об этом. В том, что она связалась с наркотой, я обвиняю тебя.

— Думаю, не только я приложил к этому руку.

— Вы оба занимались этим, — сказал он.

— Я пробовал только четыре или пять раз, — отозвался я, чувствуя себя Адамом, обвиняющим Еву. — Едва ли меня можно считать зависимым. И я приложил все свои силы, чтобы заставить Кайлу бросить, как только мы узнали о ее беременности.

— Это ты так говоришь.

— Я пришел сюда не для того, чтобы спорить о прошлом. Ной любит свою мать. Не спрашивайте почему, но это так, и он хочет ее увидеть. Мы не просим об алиментах и визитах на выходные. И мы совершенно точно не просим и не ждем ничего от вас. Если она будет время от времени уделять ему день, вытащит свою башку из задницы и проведет с ребенком время...

— Удачи, — сказал он. — У тебя больше шансов получить аудиенцию с чертовой королевой Англии.

— Вы знаете, где она?

— Я уже сказал тебе, мальчик, что не знаю. Где бы она ни была, Кайла может оставаться там. Она достаточно ставила нас в неловкое положение, в семье не без урода. До свидания и скатертью дорога.

— Вот почему вам надо быть таким придурком? — поинтересовался я.

Мистер Уоррен прищурился.

— Я бы пригласил тебя войти, — сказал он, — но я не хочу таких как ты у себя в доме. В Библии четко написано о том, что Господь думает о таких, как ты, Вилли. И мне не нужно напоминать тебе о разрушении Содома и Гоморры за их преступления. Я виню тебя за Кайлу, за малыша — за этого несчастного глухого мальчика и за все, что ему пришлось выстрадать из-за тебя. Это твоих рук дело. Это Божий ответ тебе, Вилли Кантрелл, за твой противоестественный грех и неверие. Я не стану навлекать на этот дом Божий гнев за общение с тобой. Кайла поплатилась из-за тебя, как сейчас платит и будет продолжать платить твой ребенок. Мы с женой не хотим принимать в этом участие.

Он озвучил эту надменную речь и поджал губы, словно отказывался говорить дальше.

— Только проблемка в том, — отозвался я, — что Кайла подсела на мет еще до нашего с ней знакомства тем летом. Но не позволяйте фактам вмешиваться в хорошую сказку, мистер Уоррен.

— Я попрошу тебя больше не приходить сюда. Тебе здесь не рады.

— Мне не нравится быть тем, кто вам скажет об этом, но зависать с человеком, который выглядит так, будто переел бисквитов Твинки, — не мое представление о хорошем времяпрепровождении.

— У тебя всегда был язык без костей, — буркнул он.

— И я умею им пользоваться. К несчастью для меня, у меня есть сын, который случайно приходится вам внуком, и мальчик хочет видеть свою мать. Если она заглянет как-нибудь, попросите ее позвонить.

— Если она заглянет, Вилли, последнее, что я сделаю — попрошу позвонить тебе. Я думаю, тебя в ее жизни было достаточно. Я думаю, тебя было достаточно всем нам.

Он закрыл дверь, и я услышал щелчок, когда он запирал ее на замок.

Жизнь идет своим чередом, как говорят местные.

Я показал двери средний палец — абсолютно бессмысленный, но приносящий облегчение жест — с этим и ушел.

Я ехал в направлении маминого дома, не зная, собираюсь останавливаться у нее или нет.

Если начистоту, мне просто хотелось побыть одному, без Ноя, оттягивающегося мне титьки, наедине с собой и своими мыслями о переменах, провести время только для себя.

До рождения Ноя я читал всевозможные книги о том, как стать родителем, но ничто не могло подготовить меня к правде. Я бы хотел сказать, что это было красиво, вдохновляюще, жизнеутверждающе и просто шикарно, и, частично, так оно и было, но в большинстве своем это походило на ад. Полнейший, настоящий, непрерывный, мучительный ад. Ничто не могло меня подготовить к тому, как моя жизнь будет захвачена потребностями этого новоявленного существа, этого кричащего метамфетаминового малыша, требующего постоянного внимания к себе.

День и ночь, ночь и день: плач, нытье, борьба с последствиями зависимости, подгузники, моча, какашки, кормление, рвота, проблемы со здоровьем, визиты к доктору, беспокойство, уколы, зубная боль, няньки, бессонные ночи — даже не знаю, как я выжил. Я продолжал думать, что станет лучше, но лучше не стало. Все только усложнялось и требовало больше личной вовлеченности. Когда сыну исполнилось два, я начал догадываться, что он ничегошеньки не слышит. У меня уже были подобные подозрения, но до этого времени мы не могли провести никаких тестов, у доктора просто не было возможности его проверить. К двум годам, я понял, что Ной глухой.

Если до этого момента я считал свою жизнь трудной, то, как же сильно я ошибался.

Как и многие дети, страдающие от метамфетаминовой зависимости, Ной был неуверенным, пугливым, беспокойным, с концентрацией внимания, как у помидора. Последовали трудности в обучении, привязчивость, боязнь остаться в одиночестве, склонность к нахождению в темноте, депрессии, а иногда и дикие, неконтролируемые вспышки разрушительной ярости. Вкупе с глухотой, такой коктейль было трудно проглотить. Только сейчас, имея десять лет жизни за плечами, он начинает успокаиваться, хотя и до сих пор боится нашей с ним разлуки, поэтому несколько раз за день проверяет мое местоположение. Я могу сидеть в туалете, а он заходит, желая узнать, где я нахожусь, чтобы успокоиться. По крайней мере, он повзрослел настолько, что может проспать всю ночь не просыпаясь и не забираясь ко мне в кровать, хотя время от времени он так еще делал.

Ко всему прочему, сын с энергичностью, достойной трансвестита, старался заводить друзей, не позволять, чтобы его игнорировали, веселиться и быть живым: делать все то же, что его друзья и даже больше. Ной обладал мужеством. Не уверен, что он получил его от меня.

Пока я ехал к маминому дому, по обе стороны дороги стояли деревья, оплетенные кудзу. Лиана взбиралась на стволы, охватывала ветви и душила деревья, покрывала лес зеленым пологом смерти. Кудзу — красивый паразит. Он быстро растет и глубоко уходит корнями в землю. Сметает все на своем пути: громадные деревья, дома и амбары.

Я пытался не сравнивать Ноя с кудзу.

И все же...

Сахарным кленам тоже было, чем похвастаться: всполохи зеленого и коричневого, сочились на солнце, чтобы зимой стать кленовым сиропом на триллионах блинчиков.

Я решил не навещать маму, ведь мы все равно неизбежно разругаемся, но когда я увидел знак "Продается" на переднем дворе, то ударил по тормозам.

О моем присутствии объявил Бамблби.

— Ты что, серьезно продаешь дом? — спросил я с неверием, когда мама вышла на крыльцо.

— Я считаю, что имею право делать то, что захочу, — ответила она, защищаясь. — Если бы вы с Ноем жили здесь и помогали мне его содержать...

— Ты не заставишь меня переехать из-за чувства вины.

— Тогда в чем проблема?

— Ты не можешь продать дом!

— Это не значит, что я этого хочу, просто я не могу содержать его одна. Если ты не заметил, некоторые из нас стареют. Тебя не убьет время от времени приезжать и помогать стричь газон? Ты хоть представляешь, как трудно непрерывно ухаживать за дедом?