— Ты бы не сделал этого. — отрезаю я.

— Это не справедливо, — ноет он. — Эрис скоро обручится. Она должна будет оставаться дома с Матерью. Разрешите мне охотится.

Я медленно поворачиваюсь к Джонатану:

— Ты только что сказал, что я не могу охотиться из-за того, что я девушка?

Он быстро трясет головой.

— Нет.

— Хорошо. Потому что я бью Лукаса и за меньшие промахи.

Клеменс резко опускает ложку в тарелку, а Лукас трясется в приступе смеха. Но резко останавливается, когда понимает, что я говорю серьезно. Недавно, я ударила его во время боя.

Отец прочищает горло, и мы все затихаем.

— Давайте молча насладимся ужином. Уважайте то, что у нас есть. — серьезным тоном говорит он, но с трудом пытается придать лицу серьезное выражение. Заходит Мать и садится за стол, перекрестив нас. Мы делаем точно такой же жест. — Благослови нас, Господь. Аминь.

Мы одновременно проговариваем.

— Дайр?

— Да, милая?

— Держи Эрис ближе к себе, в следующий раз.

— Опять эти сны? — спрашивает Отец. Она просто кивает, в немом согласии. На лице Джонатана расплывается широкая улыбка, но Отец, грозным взглядом, стирает ее с лица моего брата.

Объевшись тушеным мясом с хлебом, я лежу возле камина и лениво вытаскиваю застрявшие в одежде и волосах ветки и листья. Через грязное окно пробиваются первые лучи солнца.

Клеменс сидит рядом, ковыряя в зубах зубочисткой.

— Хочешь знать, кого Отец выбрал для тебя?

Я самодовольно улыбаюсь.

— Нет.

— Нет?

— Конечно, нет.

— Хорошо. Я подумал, что тебе будет интересно знать.

— Ты ошибся. — говорю я, как можно тверже.

Клеменс поворачивается на бок и подпирает голову рукой.

— Он тебе подойдет. Достаточно мягкий. Даже разрешит продолжать охотиться, если ты, конечно, захочешь?

— Разрешит? Если я захочу? — рычу я. — Как будто есть мужчина, способный меня остановить.

Клеменс продолжает меня дразнить.

— Он будет хорошо к тебе относиться, Эрис. Отец позаботится об этом.

— Знаешь, братец, это не имеет значения. У меня нет выбора и права голоса, — выдыхаю я. — Тебе не понять. Даже твоя невеста не поймет. Ее тебе не навязывали. Вы сами выбрали друг друга.

Он кивает.

— Мне и Эмилин повезло. — Клеменс задумывается об этом на секунду и снова садится прямо.

— Помнишь, когда мы были маленькими, вы устраивали глупые соревнования?

Я улыбаюсь.

— Да, ладно, посмотри на меня.

— Ты хочешь поиграть в гляделки? Тебе что, снова десять?

— Давай.

Я сползаю со стула и сажусь на пол перед ним, скрестив ноги.

— Готова? — спрашивает он.

Я встряхиваю головой.

— На что спорим?

— Недельный десерт.

Я округляю глаза.

— Это не соревнование. Это война.

— Так, ты принимаешь вызов или нет?

Я не собираюсь проспорить брату недельную порцию моего шоколадного торта.

— Раз. — говорю я.

— Два. — продолжает он.

— Три!

Мы оба сидим смирно, глядя друг другу в глаза. Клеменс расширяет глаза, но не моргает. Белки глаз слегка краснеют и начинают слезиться.

— Сдавайся Эрис, ты знаешь, я никогда не моргаю.

Я улыбаюсь и вижу, как сильно он старается.

— Клеменс, ты скоро моргнешь. Надо только подождать.

Неожиданно, раздается стук в дверь, он подпрыгивает и моргает, а я, с широкой улыбкой, указываю на него.

— Твой десерт, теперь мой, братец!

Он оборачивается, чтобы посмотреть, кому обязан своим проигрышем.

Входит Лукас, удивленно поднимает брови и улыбается.

— Играете в гляделки? Вам что, десять лет?

Мы с Клеменсом усмехаемся.

Лукас подходит и садится рядом со мной. Он пытается поудобней устроить свои длинные ноги. Хоть он и младше, но ростом выше нас с Клеменсом. Свой рост, он унаследовал от нашего деда, и с ним могут посоревноваться только пара мальчишек из нашей деревни. Меня это не пугает. Он не успевает сесть, как я запрыгиваю ему на спину и обвиваю руками его шею. Он вертится, пытаясь сбросить меня, но я крепче сжимаю пальцы, не желая отпускать. Он загадочно улыбается и прижимает меня к стене.

— Ах, ты так? — пыхчу я и решаю воспользоваться его слабым местом, ребрами. Лукас стонет и я хихикаю.

— Все заканчивайте, — произносит Отец, войдя в комнату. — Прекращайте, пока снова себе что-нибудь не сломали.

Раздается громкий стук в дверь и мы переглядываемся. Отец открывает дверь и слегка наклоняет голову так, что мы не можем разобрать слов, пока он с кем-то перешептывается.

— Понял. — Отец закрывает дверь и смотрит на нас так, что мы сразу понимаем, рабочий день, на сегодня, еще не закончен.

— Привести лошадей? — спрашивает Лукас, глядя на меня. Я очень надеюсь, что, на этот раз, Отец позволит мне остаться дома. Я не понимаю, почему Отец так часто берет меня с собой, зная, как я это ненавижу. Отец смотрит на Лукаса, потом на меня. — Помоги брату.

 Я слушаюсь и иду вслед за Лукасом. На улице тихо, земля покрыта росой и невидно даже голубей. Лукас держит свечу, освещая путь в конюшню. Он выводит нескольких меринов, и я помогаю запрячь их в повозку.  

— Как ты думаешь, кто это? — спрашиваю я.

— Думаю, это старик Смитсон. Последнее время, он плохо себя чувствует.

Отец выходит вместе с Клеменсом, в его лучшем пальто. Отец забирается в повозку и берет поводья. Клеменс садится рядом с ним, а мы с братом сзади.

Кажется, что Лукасу наплевать. Он не переживает, как я. Им не важна цель поездки, но все, что мы делаем, касается смерти. Когда я была младше, я гордилась тем, кто мы есть. Но чем больше я узнавала о Братстве, тем больше понимала, что мы не защитники. Мы посредники смерти.

Я тянусь и касаюсь плеча Отца.

— Это мистер Смитсон? — спрашиваю я.

Он убирает мою руку.

— Кто это? — шепчу я.

— Она из Иера. Это в часе езды. Милая, мы ее не знаем. Не из наших знакомых.

Я сажусь на место, но не могу расслабиться. Дорога до Иера тяжелая. Я бросаю взгляд на черную сумку Отца, прекрасно зная, какой в ней ужас. Трубки, стеклянные пробирки, все для сбора крови умирающего, для создания Вилеона.

Когда Отец, наконец-то, замедляет лошадей, уже светает. Повозка останавливается у дома на окраине Иера, к востоку от нас. Мне очень жалко эту семью. Большинство наших клиентов бедняки, они, за жалкие десять монет, предлагают Отцу кровь умерших родственников. Отец, выходя из повозки, берет с собой сумку. Навстречу выходит девушка моего возраста.

— Спасибо, Мистер Хелгрен. — шепчет она, провожая его в дом.

Мы с Лукасом обмениваемся взглядами. Отец не отвечает. Грязный пол скрипит у меня под ногами, когда я иду за Лукасом. Воздух в доме спертый, в каждом из них пахнет одинаково.

— Для нас это большая честь, быть полезными Вам. — она слегка улыбается, гордость читается в ее глазах. Ей легче смириться, что она умирает.

Девушка проходит в дальнюю часть дома, смотря на Отца с чистым обожанием, ища его ободрения. Отца все знают как героя, спасителя, иногда считают и тем и другим.

Отец кивает, но я замечаю в его взгляде смущение. Он один из Братства, но он, все равно, обычный человек.

— Говорят, что вы бесстрашный. — произносит она. В конце коридора она поворачивает направо и входит в первую дверь. В постели лежит слабая, умирающая женщина.

Отец ставит сумку на прикроватную тумбочку и начинает работать, не отвечая на ее глупые слова.

Он каждую ночь уходит в Лес, с четырьмя своими детьми. Конечно, у него есть страхи.

Все изменения традиций, означали бы конец человечеству, поэтому, как только мы достигаем возраста подходящего для охоты, мы ежедневно рискуем своими жизнями. Отец заставил нас поклясться, что если кого-то из нас обратят, и он не сможет избавить нас от страданий, кто-то из нас закончит это. Мы, его единственная слабость.

Лукас достает две трубки и подносит к двум большим ранам. Я беру две иглы и втыкаю их в вены на каждой руке.