После таких слов Раадана Аркане было сложно помнить, что речь идет об одном из самых могущественных и древних демонов Прайма, Асмодее Повелителе огня, Первом князе Абисса.

— Это все?

— Да. До связи, — он поднялся на ноги и направился к выходу. В дверях Творец едва не столкнулся с Асмодеем.

— Не как демон — Творцу, а как друг — другу, скажу — Раадан, ты самый большой дурак, которого я когда либо видел.

Тот в ответ прошипел что-то неразборчивое и исчез.

— Ну что, выгонишь меня? Или был приказ присматривать? — с иронией осведомился Повелитель огня.

— Как хочешь. Можешь остаться, можешь уходить. У меня еще есть дела, — с этими словами Аркана Белое Пламя, дракона и первая Хранительница Прайма, покинула террасу. Асмадей же вновь занял свое любимое место на периллах балкона и, задумчиво глядя вниз, улыбался своим мыслям. В его голове рождался рискованный план.

— Хоть я и понимал, что воровством долго не проживешь, но выбора-то не было… А потом меня заметил Губерт. Заметил — и взял в ученики. Я нарочно при нашей первой встрече показал ему, что я такое, но на его решение это не повлияло. Ну, а о дальнейшей моей судьбе ты знаешь, — Киммерион устало улыбнулся и откинулся на одну из разбросанных по ковру подушек. Пальцы левой руки нежно поглаживали полированную деку скрипки. Той самой, которую подарил Губерт. Кайран де Марано знал, что говорил — осторожно уложенные в футляр, обломки чудного инструмента тут же вновь стали единым целым, и звучала скрипка ничуть не хуже, чем раньше.

— Ты в подземельях поседел? — тихо спросил Вэйлианесс. Он лежал рядом на ковре, положив голову на колени скрипачу. Эль'Чант даже не шевелился — боялся спугнуть странную связь, незримую, но от того не менее крепкую, возникшую между ним и Кимом. Нет, разумеется, между ними ничего не было, и быть не могло — просто голова лорда лежала на коленях Киммериона, и беловолосый эльф рассеянно перебирал короткие светло-золотистые пряди.

Вэйлианесс был абсолютно счастлив. Впервые за свою долгую жизнь он понял, что такое любить, любить полностью, без остатка, самое себя отдавая этой любви, и не имело значения, что Ким испытывал к нему лишь дружеские чувства. Лорд растворялся в этой любви, и не существовало более никого и ничего. Он понимал, что Киммерион никогда не ответит ему взаимностью, понимал, что для лесного эльфа такая любовь противоестественна, но он и не просил ничего. Он был счастлив оттого, что его голова лежала на коленях Кима.

— Окончательно — да, — после короткого молчания ответил эльф. — Первая половина моих волос стала белой в тот проклятый вечер, когда моя беременная сестра была вынуждена на моих глазах отдаваться трем пьяным ублюдкам, чтобы получить деньги мне на лекарства. А меня заставили на это смотреть. И если я закрывал глаза или пытался отвернуться, они ее били, или придумывали что-нибудь похуже. А потом, когда они ушли, Лианэй сказала: « — Зато у нас теперь есть две золотые марки…». Я думал, что умру. Я надеялся, что умру. Это была подлая, эгоистичная надежда, но она была. Я был готов совершить самое страшное преступление, только мысль о том, что Лиа без меня не выживет, остановила меня. А так хотелось войти вечером в какой-нибудь ресторан, где кутит вся эта «золотая молодежь», достать меч, и убивать. Убивать до последнего вздоха. Пока кто-нибудь из этих ублюдков не окажется ловчее, быстрее, хитрее, умелее или попросту везучее, и не отправит на тот свет уже меня. Очень хотелось, — руки Киммериона дрожали. Вэйлианесс перевернулся на живот, осторожно взял в свои руки тонкие кисти скрипача и прижался к ним губами.

— Тебе нельзя умирать, — прошептал он. — Если ты умрешь, мир тоже умрет. Тебе нельзя умирать… Понимаешь — нельзя!

— Вэй… Прости меня, — неожиданно сказал Ким. Лорд с удивлением поднял голову и посмотрел возлюбленному в глаза. — Я не имел права появляться в твоей жизни.

— Ты даже не представляешь, насколько я рад, что познакомился с тобой, — все так же тихо заговорил Эль'Чант. — Ким, моя жизнь была бессмысленной до нашей первой встречи. Я жил, работал, дрался на дуэлях, иногда писал пьесы для театра, небольшие фортепианные произведения, стихи… Спал, ел, занимался сексом… Страшно вспомнить, сколько любовников и любовниц у меня было за последние сто лет. Но все это было существованием. Бессмысленными функциями организма. Только когда я встретил тебя, я понял, что такое любовь, настоящая любовь, а не тот фальшивый коктейль из похоти и вожделения, который прячется под ее маской. Только тогда я понял, что любовь — это и есть смысл жизни. Настоящая любовь. И не важно, взаимна она, или нет. Я начал жить после того, как умер, — Вэй с улыбкой коснулся шрама напротив сердца под расстегнутой на три верхние пуговицы рубашкой. — И все это лишь благодаря тебе. Если бы не ты, я так и оставался бы до конца жизни набором функций организма.

— Но ты ведь знаешь, что я… — Вэйлианесс не дал ему договорить, прижав палец к губам скрипача.

— Киммерион, ты не понимаешь. Мне не нужно спать с тобой или целовать тебя для того, чтобы быть счастливым. Настоящая любовь дарует счастье взглядом. Я счастлив оттого, что могу смотреть на тебя, слышать твой голос, ты делаешь меня счастливым, когда улыбаешься или хмуришься, пьешь свой любимый виски или играешь на скрипке. Каждое твое движение, каждый твой вдох — мое счастье. И для того, чтобы быть счастливым, мне не нужно с тобой спать.

Ни слова не говоря, Киммерион обнял Вэя. Тот положил голову ему на плечо, и они сидели так около часа.

А потом Ким взял скрипку.

И Вэйлианесс был счастлив.

— Вэй, я очень устал сегодня, — сказал Ким, допив виски из стакана. — Скоро уже утро, и я сейчас усну прямо здесь, если сейчас же не дойду до кровати.

— Я тоже хочу спать, — улыбнулся Вэйлианесс. Гибким движением поднялся с ковра, помог встать Киммериону, и в этот миг открылась дверь гостиной.

Они обернулись одновременно.

На пороге стоял высокий черноволосый человек в бархатном темно-вишневом камзоле, высоких сапогах из мягкой кожи и алом плаще. У человека были красно-карие глаза и резкие черты лица. На поясе висел длинный меч в потертых ножнах, не вяжущихся с роскошью одежды. Впрочем, Александру Здравовичу никогда не было дела до того, подходят ли Сюзерен и его ножны к костюму, или нет.

— Доброй ночи, Киммерион. Здравствуйте, лорд Эль'Чант.

Ким смертельно побледнел. Его лицо исказила ненависть, в изумрудных глазах запылали искры безумной ярости.

— Что вы здесь делаете?.. — хриплым, дрожащим от едва сдерживаемого бешенства голосом начал он, но Здравович оборвал его коротким взмахом кисти.

— Уйми свой гнев, Киммерион. В конце концов, ты не в том положении, чтобы задавать такие вопросы, тем более — мне, — холодно проговорил Александр. Он остановился в дверях, прислонившись к косяку плечом.

— Что вам нужно? — эльф едва сдерживал желание броситься мгновенно на своего заклятого врага, вцепиться пальцами, сильными, как у любого вампира, в горло, и смотреть, как угасает подобие жизни в красно-карих глазах. Сдерживал, так как знал — не получится.

— Я надеялся, за прошедшие полтора года ты поумнел. Видимо, зря. В общем-то, я пришел не к тебе. Лорд Эль'Чант, мне очень жаль, но я не заинтересован в том, чтобы в Мидиграде росло поголовье вампиров. Мне, правда, жаль. Простите.

Только что он стоял у двери. Спокойно стоял в расслабленной позе, прислонившись к косяку, сложив обтянутые черными перчатками руки на груди. И спустя мгновение, с невероятной скоростью преодолев разделявшее его и Вэйлианесса расстояние, Александр выбросил вперед руку с выхваченным в прыжке мечом.

Киммериону показалось, что время замедлило свой ход. Медленно, очень медленно лезвие Сюзерена прорвало рубашку на груди Вэя, медленно проникло в грудь, пронзая сердце, и так же медленно, но очень хищно и непристойно высунулось из спины. Эльф вскинул руки, его пальцы, несколько минут назад сжимавшие пальцы Киммериона, сомкнулись на лезвии меча, он уже не замечал, что сильно ранит ладони о бритвенно-острый клинок… Ноги лорда подогнулись, и Вэйлианесс упал перед Александром на колени. Киму это показалось верхом какого-то чудовищного, извращенного бесстыдства. Вэйлианесс стоял на коленях перед Александром Здравовичем. Лишь мгновение.