— Я было подумал, что вы это всерьез.

— Да,— задумчиво сказал Джемс,— пожалуй, она маловата ростом. А что, если старик целовал ей ноги? Может быть, у них был тайный роман, но старик был прижимист и довел ее своей жадностью до того, что она стукнула его по башке? Убийство в порыве страсти! В конце концов, никто не может подтвердить, что ей в самом деле звонили. Она прекрасно могла разузнать, когда он будет дома один, и заявиться туда в подходящий момент.

— Неужели вы сами верите в то, что говорите, ин­спектор?— с ужасом спросил Джексон.

— Нет,— ответил Джемс,— я вполне с вами согла­сен — она мала ростом и у нее не хватило бы сил. Те­перь вот что. У вас нет сомнений, правильно ли опре­делен момент смерти? Я хочу сказать, что, если Холлисона убили раньше, скажем, вскоре после того как он приехал домой, все выглядит иначе. Забудьте на мину­ту про телефонный звонок — позвонить могли и через два часа после убийства. Что говорит медицина?

— Спросите Мака сами,— ответил Джексон.— Я не смею. Он сказал — двадцать минут. И девушка говорит то же самое. Старикан только что перестал дергаться.

— Как вы грубо выражаетесь,— укоризненно сказал инспектор.— Ну хорошо, придется им поверить. Смерть наступила в восемь часов — туда-сюда несколько ми­нут. А что мисс Уитворд говорит про голос звонивше­го? Она не сможет его опознать?

— Я ее про это спрашивал, инспектор. Она говорит, что голос был высокий и тонкий — человек явно по­старался его изменить. Это она, конечно, потом доду­мала, но и в тот момент голос показался ей странным. «Странным?» «Вот таким?» И я пропищал: «Пришлите, пожалуйста, доктора». «Да, очень похоже»,—сказала она.

— А на бис не повторите, Джексон?— с серьезным видом попросил инспектор.

— Нет уж, сэр, не буду. Вечно вы меня поднимаете на смех. Я же не в игрушки играл, а расследовал убий­ство. Не думаю, что она сможет опознать убийцу по голосу. И она в этом сомневается.

— Ну и дело. Куда ни ткнешься — стена. А что го­ворит миссис Армстронг?

— Для бедной старухи это было как обухом по го­лове. Даром, что она работала медсестрой или чем-то в этом роде. Мистер Кросс сообщил ей об убийстве Холлисона, когда она вернулась домой. Она жутко закричала, и им пришлось отпаивать ее коньяком. Се­годня утром она более или менее спокойна, но выгля­дит совсем больной. Видно, она была привязана к ста­рику. В конце концов, она прослужила у него четверть века — срок немалый — и ходила за ним, как мать.

— Как мать, говорите?

— Инспектор, я вас не узнаю, Вам сегодня в голову лезут одни скабрезности. Посмотрели бы вы на нее. Не поймешь, где кончается шея и начинается подборо­док. Из таких женщин как раз и получаются хорошие домоправительницы.

Джемс захохотал.

— Джексон, голубчик, мы с вами сработаемся. И что она, ничего важного не сказала?

— Она ничего не знает. Ушла из дома как всегда по четвергам, и вовремя вернулась обратно. Утром я пос­лал человека в Илинг проверить, была ли она у сестры. Сестра и ее муж подтверждают, что она пробыла у них весь вечер.

— Что-то у всех чересчур хорошие алиби,— сказал Джемс.— Кто-то все же убил старика, черт побери! И никакой не посторонний. Это исключается. Ну можно ли это представить: шел человек по улице, подумал, что хорошо бы кого-нибудь ограбить, постучал в дверь, укокошил старика, позвонил врачу и ушел, не взяв ни­чего? Такого не бывает. Это был кто-то, кого старик знал, кто-то, кровно заинтересованный в смерти Холли­сона. Характер удара говорит сам за себя — я прямо вижу, как это произошло. Холлисон открыл дверь, уз­нал гостя и получил удар по голове сзади в тот момент, когда повернулся, чтобы идти в гостиную. С посторон­ним — и даже с обычным гостем — он вел бы себя не так. Он бы запер за ним наружную дверь и пропустил бы его вперед. Это был человек, которого он ожидал, которого он так хорошо знал, что мог с ним держаться запросто. Он мог ожидать хорошо знакомого ему чело­века, о котором мы ничего не знаем. Но я в это не ве­рю. Он бы сказал сыну или племяннику. Так что у нас остаются два вероятных кандидата — молодой Холли­сон и Кросс.

— У Джеффри Холлисона нет алиби,— сказал Джек­сон.— Он мог успеть домой к восьми часам. Выглядит он, правда, весьма располагающе и послужной спи­сок — великолепный, но со смертью отца он получает хороший куш. Чем не мотив? А других 'Шкивов в этом деле не видно. Он мог быстренько всё обделать и уехать, а потом явиться, придумав легенду о поломке в моторе и измазав машинным маслом руки.

— Что-то не очень в это верится.

— Мне тоже. Но мы с вами знаем, что у убийц нет особого клейма на лице.

— Верно,— сказал инспектор, задумчиво попыхи­вая трубкой.— Конечно, история с карбюратором может быть и выдумкой.

— Опять же эта страничка из лекции...

— Ну хорошо, давайте разберемся с этой странич­кой. Допустим, он не забыл ее на телефонном столике, а она была весь день с ним и он нечаянно уронил ее в прихожей. Но как это могло случиться? Все остальные странички — целая пачка — были у него в кармане. Сопротивления жертва не оказала: старик упал, как подкошенный. Почему это вдруг одна страничка выбь­ется из пачки и упадет на пол? Я просто не могу себе этого представить. Более сомнительной улики мне в жизни не приходилось видеть.

— Вы думаете, ее подбросили?

— Убежден — хотя идея довольно глупая. Может быть, она случайно туда попала? А миссис Армстронг ничего об этом не знает? Или служанка?

— Ни та, ни другая ее не видели. Я специально спра­шивал.

— Что ж, придется отправиться в колледж и порасспрашивать его слушателей. Не очень-то мне хочется это делать. Теперь еще один вопрос. Допустим, что это сделал Джеффри Холлисон. Зачем бы он стал звонить врачу? Какой в этом смысл?

— Понятия не имею. Просто ума не приложу.

— Зачем вообще звонить врачу?— продолжал инс­пектор.— Какой в этом смысл? Холлисон уже умер, доктор ему не нужен, а задерживаться в доме или воз­ле него для убийцы очень опасно. Он, наверняка, пот­ратил на этот звонок драгоценные минуты, когда ему больше всего на свете хотелось поскорей смыться. Он пошел на этот риск потому, что ему нужно было точно зафиксировать время смерти, а голос он изменил по­тому, что соседи могут его знать. Другой разумной при­чины я себе представить не могу. Вы же тоже знаете, почему убийцы так часто стараются закрепить в созна­нии окружающих точное время смерти.

— Разумеется — из-за алиби.

— Ну вот, Джексон, вы сами говорите, что это обыч­ное дело. Убийцы в общем-то похожи один на другого. Но убийца не станет фиксировать время убийства, ес­ли у него нет алиби. Это уже было бы просто глупо. А у Джеффри Холлисона алиби нет. Зато есть у Кросса.

— Ну и как его алиби, инспектор? Держится прочно?

— Так прочно, словно его высекли из скалы. Или он не имел никакого отношения к убийству, или он обеспечил себе самое хитрое алиби, с каким мне когда-либо приходилось иметь дело. Хотите послушать про мои злоключения?

— Да.

— Так вот, я побывал у Сэра Джона Лутимера. Они не очень-то были рады меня видеть — и я их вполне по­нимаю. Дом был полон гостей. Лутимер занимает высо­кий пост в министерстве иностранных дел, и он устра­ивал прощальный вечер для симпатичной молодой па­ры, они сегодня утром улетают — я даже полагаю, что уже улетели — в Буэнос-Айрес. Мужа зовут Чарльз Эвертон. Он назначен первым секретарем посольства в Аргентине. В общем-то более надежного свидетеля и придумать трудно. И его жена тоже внушает доверие.

Спокойные здравомыслящие люди, уверенные в себе и в своих словах. Они оба подтвердили, что нам сказал Артур Кросс, и еще добавили разных подробностей. Они обратились к нему на Ричмондском кругу — сами обратились, он никакой инициативы не проявлял. Они заблудились в тумане, и он сказал, что тоже заблудил­ся. Сказал, что едет к дяде на Уелфорд авеню, а им бы­ло нужно на Хейли Крезент. Он не очень-то хотел их брать — видно было, что не представляет, куда ехать, но сказал все же, что готов попытаться. В машине они обменялись несколькими вежливыми фразами. Кросс ехал потихоньку, ничего не было видно, и в конце кон­цов они остановились, и Кросс сказал, что не знает, куда они заехали. Они выглянули наружу и при свете фонарика разглядели название улицы — Хемли авеню — как Кросс нам и сказал. Я все тщательно проверил, и все сходится. Эвертон прочитал надпись, и его жена тоже. «Когда примерно это было?» «В восемь,» — говорит Эвертон. «Откуда вы это знаете так точно?» — спраши­ваю, а он отвечает: «Нас ждали у Сэра Лутимера к восьми. Я все время смотрел на часы. Знаете это ощу­щение, когда опаздываешь, будто время бежит страшно быстро, а ты словно не двигаешься. Так что, если вы хотите пришить нашему любезному водителю какое-нибудь преступление, так выберите другое время, а не 8 часов вечера.»