— Кто-нибудь будет ставить на Китайскую Розу? — протяжно вопрошал некий джентльмен возле выездного круга в Эпсоме. Последний был запружен разгоряченными группами людей. Целый рой облепил букмекерскую будку, тогда как сам магический круг обступила толпа всадников: с высоты своих сёдел выкрикивали они ставки, которые были готовы принять или предложить, и клички лошадей, на (или против) которых собирались ставить.

— Кто-нибудь будет ставить на Китайскую Розу?

— Ставлю пять к одному, — предложил высокий чопорный саксонский пэр^{27} в белом пальто.

— Нет, но приму шесть.

Высокий чопорный пэр в белом пальто на мгновение задумался, поднеся карандаш к губам, а затем произнес:

— Ладно, сойдемся на шести. Шесть. Что скажете насчет Манго?

— Одиннадцать к двум против Манго, — пронзительно выкрикнул низкорослый горбатый человек с видом знатока своего дела.

— Я бы с удовольствием провернул с вами маленькое дельце, мистер Чиппендейл^{28}, — мягко отозвался лорд Милфорд, — но мне непременно нужно шесть к одному.

— Одиннадцать к двум, не ошибетесь, — бросил содержатель второсортного игорного дома мистер Чиппендейл, известный под лестным прозвищем Горбун, и тут же со злобной поспешностью отвернулся от будущего наследника графского титула.

— Согласен на ваши шесть к одному, милорд, — заявил капитан Хлюст^{29}, любезный джентльмен в ладно скроенной шелковой шляпе, надетой немного набекрень, и цветастом шарфе, повязанном не без изящества; бакенбарды его походили на обрезанные черенки живой изгороди. Заслуживший звание капитана на полях Ньюмаркета, что не один год были свидетелями его успешных свершений, Хлюст питал слабость к аристократам^{30}, а те, зная за ним этот милый недостаток, снисходительно и умело опекали его, допускали его присутствие как на Пэлл-Мэлл^{31}, так и на Теттерсолзе^{32} и таким образом время от времени получали от него ставки на порядок выше. Горбун Чиппендейл был начисто лишен подобных слабостей — он был демократическим мошенником, любил обобрать какого-нибудь аристократа и считал, что все люди равны от рождения — утешающее кредо, которое помогало ему обособиться от своего уродства.

— Семь к четырем против фаворита! Семь к двум против Каравана! Одиннадцать к двум против Манго! Что насчет Бенедикта? Кто-нибудь будет ставить на Карманного Геркулеса? Тридцать к одному против Дарданеллы.

— Идет.

— Тридцать пять к одному против Фосфора, — несколько раз громогласно прокричал маленький человечек.

— Ставлю сорок, — сказал лорд Милфорд. Ответа не последовало — пари не состоялось.

— Сорок к одному! — пробормотал Эгремонт, который поставил против Фосфора. Немного нервничая, он обратился к пэру в белом пальто: — Как вы думаете, есть ли у Фосфора, в конце концов, хоть какой-то шанс?

— Я бы чертовски пожалел, если бы поставил на него много, — ответил пэр.

С дрожащими губами Эгремонт пошел прочь. Он сверился со своей книжечкой — он лихорадочно размышлял. Может, подстраховаться? Это было весьма нежелательно, потому как прерывало череду его выигрышей: он «неплохо» поставил на всех фаворитов, а тут сорок к одному, да еще и на невесть какую лошадь… Нет, он будет верен своей звезде, он не станет осторожничать.

— Мистер Чиппендейл, — прошептал пэр в белом пальто, — идите и надавите на мистера Эгремонта по поводу Фосфора. Не удивлюсь, если вы сорвете хороший куш.

В этот момент огромный, широколицый, пышущий здоровьем детина, лицо которого имело одно из тех добродушных, но хитрых выражений, какие мы встречаем порой в деревнях севернее Трента^{33}, подъехал к кругу на приземистой коренастой лошадке и, спешившись, присоединился к толпе. Это был мясник, известный на Карнаби-маркет^{34}, первый советник одного именитого вельможи, за которого он в частном порядке делал ставки по доверенности. Сегодня ему было дано тайное задание: поставить против лошади своего благородного патрона, а потому он сразу заголосил:

— Двадцать к одному против Капкана.

Юный джентльмен, только-только вышедший в свет, гордый владелец древних и обширных родовых земель, который в эту минуту заполнял первую в своей жизни книжечку ставок, увидел, что на Капкана ставят восемнадцать к одному, и тут же живо откликнулся на призыв, в то время как лорд Фитц-Херон и мистер Бернерс, которые стояли поблизости и которые однажды уже обнаружили свои фамилии в книжечке мясника и благодаря этому стали немного мудрее, обменялись улыбками.

— Мистер Эгремонт не соглашается, — сказал Горбун Чиппендейл пэру в белом пальто.

— Вы, должно быть, были чересчур настойчивы, — заметил его благородный друг.

Раздается сигнал; последние ставки объявлены; все галопом мчатся по направлению к Уоррену^{35}. Несколько минут, всего несколько минут, и событие, что в течение двенадцати месяцев было стержнем, вокруг которого вращалось столько тонких расчетов и комбинаций, столько тайных договоренностей, над которым подобно орлам кружили все помыслы и стремления спортивного мира, будет записано на недолговечных скрижалях прошлого. Но что это были за минуты! Измеряйте их в ощущениях, а не в оборотах стрелки, и тогда каждое мгновение покажется днем, а скачка — целой жизнью.

Ужасающая скачка вокруг угла Таттенхема.

Хогарт в грубоватом, но вдохновенном наброске изобразил ситуацию «До» и «После»^{36}. Творческий гений более высокого порядка мог бы усовершенствовать непритязательность этого замысла за счет более величественных деталей. Помпей перед Фарсалами, Гарольд перед Гастингсом, Наполеон перед Ватерлоо^{37} — вот несколько ярких примеров трагической изменчивости человеческих судеб. Окрылен мореход, который только что открыл новую землю, как и ученый муж, что обнаружил новую планету — но всё же «До» и «После» первоклассных английских скачек по уровню ажитации, а иногда и по глубине финальной драмы, составят конкуренцию даже этим двоим.

Лошади оседланы. Караван выглядит превосходно, и кажется, что презрительная усмешка играет на красивом лице жокея Пависа, в то время как он в цветах хозяина конюшни (они ему очень идут) изящно гарцует на своем коне перед восхищенными болельщиками. Эгремонт, в восторге английского патриция, едва ли заметил Манго и даже не подумал о Фосфоре, о том самом Фосфоре, который, кстати, был первой лошадью, показавшейся на поле, с бинтами на обеих передних ногах.

Старт дан!

Как только они уходят достаточно далеко, Чифни на Карманном Геркулесе вырывается вперед. Он лидирует до самой ипподромной конюшни (это единственная точка, различимая невооруженным глазом). Выше, на холме, Караван, Китайская Роза, Бенедикт, Магометанин, Фосфор, Мишель Фелл, Крысолов и какая-то лошадь серой масти образуют ведущую группу, и на новом участке скорость берет свое: полдюжины всадников уже сошли с дистанции.

Вершина позади; тактика меняется; вот Павис с необычайной жестокостью пришпоривает Каравана; ужасающая скачка вокруг угла Таттенхема;^{38} Караван впереди, сразу за ним Фосфор, следом Магометанин, четвертой — Китайская Роза, Крысолов выглядит скверно. Умница, Бенедикт и другие не отстают. К этому времени Карманный Геркулес выдохся, и на дороге разрыв увеличивается с каждым скачком. А вот и сам фаворит выходит из строя, точь-в-точь как Дарданелл и множество других, куда менее именитых скакунов.