Эгремонт лежал на отвесном берегу, а Гарольд, тяжело дыша, склонился над ним.

И в эту секунду услышал он громкий собачий лай.

— Гарольд! — крикнул он.

Где-то во тьме пес прыгнул и вцепился в нападавшего^{398}. И до того силен был толчок, что Эгремонт пошатнулся и упал, впрочем, тем самым стряхивая с себя укрытого тьмой противника. Ошеломленный и обессилевший, лишь через несколько минут он окончательно пришел в себя. Ветер внезапно переменился, его резкий порыв немного развеял туман, во многих местах проступили черты окрестного пейзажа. Там, внизу, виднелись пороги реки Моу, и бледная луна отбрасывала на них слабый мерцающий свет. Эгремонт лежал на отвесном берегу, а Гарольд, тяжело дыша, склонился над ним и, глядя ему в лицо, время от времени облизывал тем самым языком, который, хоть и не был наделен даром речи, так своевременно заговорил в минуту опасности.

— Вы идете в Палату, Эгертон?^{399} — обратился мистер Бернерс к своему собрату-парламентарию; примерно в четыре часа пополудни они сидели в «Бруксе»; стояла ранняя весна 1839 года.

— Как только я запечатаю это письмо; если хотите, отправимся туда вместе.

Через несколько минут они вышли из клуба.

— Наших коллег словно жуть берет из-за этого билля о Ямайке^{400}, — вполголоса сказал мистер Эгертон, как будто опасался, что какой-нибудь прохожий услышит его слова. — Пока на этот счет ничего не слышно, только все словно с ума свихнулись.

— Вот дьявол! Постойте, как вас понимать?

— Говорят, будто «левые» собираются нас предать.

— Говорят, говорят… Нас этим уже раз пять пугали! Все это дым, сэр, и дымом останется.

— Надеюсь, вы правы; но мне стало известно — учтите, это великая тайна, — что вчера лорд Джон^{401} мимоходом затрагивал эту тему.

— Не исключено; по-моему, наши коллеги уже по горло сыты этими толками, и, вероятно, обрадуются любому предлогу свергнуть правительство; но нельзя допустить, чтобы Пиль пришел к власти — тогда ничто не спасет парламент от роспуска.

— Их соратники кричат на каждом углу, будто Пиль не станет никого распускать, если придет к власти.

— Верьте Пилю, а не им!

— Говорят, хватит с него роспусков.

— Ну, в конце концов, роспуски ему не особо-то навредили. Даже в тридцать четвертом всё прошло гладко.

— Кто бы ни распускал парламент, — заметил мистер Эгертон, — сомневаюсь, что в наши дни он сумеет разжиться большинством голосов.

— Случались и более странные вещи, — сказал мистер Бернерс.

— Они и не подумают свергать правительство, пока не назначат своих пэров, — сказал мистер Эгертон.

— Королева не особо-то и желает плодить новых пэров; а уж если установилось такое равновесие, как сейчас, то монарх перестает быть простым созерцателем.

— Говорят, Ее Величество больше всего на свете волнуют выступления чартистов^{402}, — заметил мистер Эгертон.

— Они те еще сумасброды, но, что до меня, я не слишком опасаюсь жакерии^{403}.

— Возможно, до мятежа дело и не дойдет; но пассивное сопротивление жакерии — это уже совсем другое дело. Когда я вижу, что делегаты Конвента^{404} собираются в Лондоне и каждый день проводят митинги на Палас-Ярде^{405}, а по всей стране наблюдается повальная склонность к отказу от потребления подакцизных товаров, как же мне не считать, что дела обстоят серьезней, чем кажется. Уверен, теперь всё правительство держится начеку.

— Вас-то мы и искали! — воскликнул лорд Фитц-Херон, опиравшийся на руку лорда Милфорда, — мистер Эгертон и его приятель встретили их на Пэлл-Мэлл.

— Нам нужны две пары^{406}, — пояснил лорд Милфорд, — не желаете посодействовать, друзья мои?

— Сейчас я должен идти, — сказал мистер Эгертон, — но согласен быть вашей парой с половины восьмого до одиннадцати.

— А я только что в «Уайтсе»^{407} условился на этот счет с Ормсби^{408}, — сказал мистер Бернерс, — еще и получаса не прошло. Мы договорились отобедать у Эскдейла^{409}, так что весь день у меня расписан. Слышали что-нибудь новенькое?

— Да ничего; вот только говорят, что Альфред Маунтчесни задумал жениться на леди Джоан Фитц-Уорен, — сообщил лорд Милфорд.

— Ее уже стольким прочили, — хмыкнул мистер Эгертон.

— С этими богатыми наследницами всегда так, — отозвался его спутник. — Они никогда не выходят замуж. Им невыносима мысль о том, что придется делить с кем-то свои деньги. Готов поспорить, что леди Джоан ожидает участь ТАБИТЫ КРЁЗ^{410}.

— Пожалуй, отпустим нашу пару, Эгертон. Кстати, вы случайно не обедаете у Сидонии?^{411} — поинтересовался лорд Фитц-Херон.

— Да я бы с радостью! Там лучшие блюда и лучшие посетители. Нет, я кормлюсь у старого Матлона, и, вероятно, téte-â-téte[23]: перловый суп в обмен на свежие новости.

— Быть послушным племянником — великое дело, особенно когда твой дядя холостяк и у него двадцать тысяч годового дохода, — заметил лорд Милфорд. — Au revoir![24] Полагаю, сегодня вечером голосования не будет.

— Это уж точно.

Эгертон и Бернерс прошли немного дальше. Когда они подходили к «Золотому шару»^{412}, из магазина вышла дама; она уже хотела было сесть в экипаж, но узнала их и остановилась. Это была леди Файербрейс.

— Ах, мистер Бернерс, как поживаете? Вы-то мне и нужны. Как здоровье леди Августы, мистер Эгертон? Вы не представляете, мистер Бернерс, как же я за вас воевала!

— Неужели, леди Файербрейс, — довольно натянуто откликнулся мистер Бернерс: он, как и, наверное, большинство из нас, исключительно не любил, когда кто-нибудь порицал или недооценивал его. — Очень любезно с вашей стороны.

— Ах, да меня же совершенно не интересует, какие у кого политические взгляды! — с неподдельным жаром воскликнула леди Файербрейс. — Но, разумеется, я была бы весьма рада увидеть вас в наших рядах. Вы же знаете, ваш отец был на нашей стороне! Но если речь идет о моем друге, то я положительно не могу слышать, что его оскорбляют за глаза, — и оставаться безразличной; и я действительно защищала вас вчера вечером.

— Скажите, пожалуйста, где это было?

— Леди Гиблоброд^{413}…

— К дьяволу леди Гиблоброд! — вскричал мистер Бернерс раздраженно, но с некоторым облегчением.

— Нет-нет, леди Гиблоброд говорила о вас леди Алисии Северн.

— Ясно, ясно! — произнес слегка побледневший Бернерс: он был явно задет за живое.