По вашим рассказам выходит, что мне было бы лучше остаться на корабле, но не думаю, что вправе жаловаться.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Джимми как бы мимоходом заметил:

— Акселерометр показывает, что перегрузка дошла у тебя до двадцати одного «g». Правда, лишь на три секунды. В основном же перегрузки были между двенадцатью и пятнадцатью «g».

Дэвид, казалось, не слышал, и я спустя немного сказал:

— Ну мы не можем дольше задерживать репортеров. Как ты? Готов принять их?

Дэвид поколебался.

— Нет, — сказал он. — Не сейчас.

Увидев выражение наших лиц, он энергично помотал головой.

— Нет, — сказал он решительно. — Совсем не то, что вы думаете. Я готов хоть сейчас полететь снова. Но мне хотелось бы просто немного побыть одному и подумать. Вы считаете, что я человек без нервов, — продолжал он, — и готов идти на риск, не заботясь о последствиях. Ну это не совсем так, и я хотел бы, чтобы вы поняли почему. Я никогда ни с кем об этом не говорил, даже с Мэвис.

Вы знаете, я не суеверен, но у большинства материалистов есть свои тайные слабости, даже если они не хотят сознаваться в этом. Много лет назад мне приснился странный сон. Сам по себе он ничего не значил бы, но позднее мне стало известно, что подобные истории описаны двумя другими людьми. Одну из этих историй вы, возможно, читали, потому что автор ее Дж.У.Данн. В своей первой книге «Эксперимент со временем» он рассказывает, как однажды ему приснилось, будто он сидит в очень странной машине с крыльями, у непонятных приборов, а годы спустя, когда он испытывал свой самолет, эта же сцена произошла с ним наяву. Обратите внимание, что сон, о котором я вам говорил, приснился мне раньше, чем я прочел книгу Данна. И понятно, что описанная им история произвела на меня определенное впечатление. Но еще более значительным показался мне другой случай. Вы, конечно, слышали об Игоре Сикорском, конструкторе первых коммерческих летательных аппаратов дальнего следования, так называемых «клипперов». Так вот, в своей автобиографической книге, названной «История крылатого С», он рассказывает о сне, похожем на сон Данна. Сикорскому приснилось, что он идет по длинному коридору, и по обе стороны от него какие-то двери, над головой горят электрические лампочки, а пол под ногами вибрирует, так что Сикорский чувствовал: все это происходит в воздухе. Между тем тогда никаких самолетов еще и в помине не было и мало кто верил, что они вообще возможны. Сон этот, как и сон Данна, сбылся много лет спустя, когда Сикорский испытывал свой первый «клиппер».

Дэвид, смущенно улыбнувшись, продолжал:

— Вероятно, вы уже догадались, что за сон видел я. Учтите, я не находился бы под постоянным впечатлением этого сна, ни будь двух столь сходных случаев. Мне снилось, что я нахожусь в пустой комнатке без окон. Кроме меня, там было еще двое людей в костюмах, которые я тогда принял за водолазные. Я сидел перед странной приборной доской, в которую был вмонтирован круглый экран. На экране я видел какое-то изображение, но в то время оно было мне непонятно, так что я забыл его. Помню только, что я обернулся к своим спутникам и сказал: «Пять минут до старта, ребята!» Впрочем, за точность слов не могу поручиться. Больше ничего не было, так как в этот момент я проснулся. С тех пор как я стал летчиком-испытателем, тот сон не дает мне покоя. Нет, я неправильно выразился. Напротив, он внушает мне уверенность, что со мной ничего не случится… по крайней мере пока я не окажусь в кабине вместе с теми двумя людьми. Что будет потом, я не знаю. Но теперь вам понятно, почему я чувствовал себя в полной безопасности, когда летел вниз в А-20 так же, как и тогда, когда совершил вынужденную посадку в А-15. Ну вот, теперь вы все знаете. Можете смеяться, если угодно: иногда я и сам над собой смеюсь. Но одно могу сказать: даже если все это чепуха, лично для меня тот сон очень важен, потому что благодаря ему я не испытываю страха в минуты опасности.

Мы не смеялись, а немного погодя Джимми спросил:

— Те двое… ты не узнал их?

Дэвид с некоторым сомнением ответил:

— Я никогда над этим не задумывался. Не забывай, они были в скафандрах и лиц их я хорошо не видел. Но, по-моему, один из них был похож на тебя, хотя и выглядел много старше, чем ты теперь. Боюсь, Артур, что тебя там не было. Извини.

— Рад это слышать, — сказал я. — Я уже говорил тебе, что предпочитаю оставаться на земле, чтобы потом выяснить причины аварии. Меня эта роль вполне устраивает.

Джимми встал.

— О'кэй, Дэвид, — сказал он. — Пойду займусь этой шайкой репортеров. А ты поспи — со сновидениями или без. Кстати, А-20 через неделю будет готова повторить старт. Мне думается, она будет последней химической ракетой: говорят, атомные двигатели уже почти сконструированы.

Мы никогда больше не говорили о том сне Дэвида, но, думаю, ни один из нас о нем не забывал. Три месяца спустя Дэвид поднялся в А-20 на шестьсот восемьдесят километров — рекорд, который никогда не будет побит машиной такого типа, потому что никто не станет больше выпускать химических ракет. Ничем не примечательная посадка Дэвида в долине Нила ознаменовала собой конец данной эпохи.

Прошло еще три года, прежде чем была готова А-21. По сравнению со своими громадными предшественницами она выглядела совсем крохотной, и трудно было поверить, что она ближе всех них к космическим кораблям будущего.

Надо сказать, что к этому времени мы оба — Джимми и я — уже разделяли веру Дэвида в его счастливую судьбу. Я помню последние слова, сказанные Джимми перед закрытием наружного люка:

— Теперь уже недолго, Дэвид, до полета втроем.

И я знал, что он лишь наполовину шутит.

Мы видели, как А-21 медленно по крупной спирали взбирается ввысь совсем иначе, чем все прежние ракеты. Теперь уже не нужно было беспокоиться о преодолении земного тяготения с помощью подсобных средств — ядерное топливо находилось в самой ракете, и Дэвид не спешил. Машина продолжала еще медленно подниматься, когда я потерял ее из виду и прошел на наблюдательный пункт.

Я вошел туда в тот момент, когда изображение на экране радара уже гасло, а звук взрыва донесся до меня чуть позднее. И на этом жизнь Дэвида оборвалась, несмотря на его вещий сон.

Следующее мое воспоминание относится ко времени, когда вертолет Джимми, оставив справа вдали Сноудон, устремился в Конвей-Вэлли. Мы никогда раньше не бывали в доме у Дэвида, и предстоящий визит совсем нам не улыбался. Но уж это мы обязаны были сделать.

Пока внизу расступались горы, мы говорили о внезапно омраченном будущем и гадали, что теперь будет. Потрясение усиливалось тем, что Дэвид внушил нам свою веру глубже, чем мы до сих пор осознавали. А она оказалась напрасной.

Мы не знали, что будет делать Мэвис, и обсуждали будущее мальчика. Ему сейчас было, должно быть, лет пятнадцать, но я очень давно не видел его, а Джимми и вовсе никогда с ним не встречался. Дэвид говорил, что сын собирается стать архитектором и у него находят способности к этому.

Мэвис держалась спокойно и собранно, но заметно постарела со времени нашей последней встречи. Мы поговорили о делах и о завещательных распоряжениях Дэвида. Мне еще не приходилось выступать в роли душеприказчика, но я старался делать вид, что хорошо во всем этом разбираюсь.

Мы как раз перешли к разговору о мальчике, когда наружная дверь хлопнула и он вошел. Мэвис окликнула его, и мы услышали его медленно приближающиеся шаги. Он явно не жаждал встречи с нами, и глаза его, когда он наконец появился, были красными от слез.

Я забыл, как сильно он похож на отца, а Джимми тихо охнул.

— Привет, Дэвид, — сказал я.

Но он на меня и не глянул. Он пристально смотрел на Джимми с тем особым выражением, с каким смотрят на человека, которого где-то видели, но не могут вспомнить где.

И вдруг я понял, что юный Дэвид никогда не станет архитектором.