В дверь легонько постучали.

— Да? — тихо спросила я. Боже, пожалуйста, пусть маму не тошнит вновь. Я хотела лишь одну ночь без резкого запаха в моем носу. Я чувствовала себя ужасно из-за этих мыслей. Как я могу думать так?

Дверь приоткрылась, и Фаби просунул голову в щель, а затем скользнул внутрь. Его темные волосы были в беспорядке, он был в пижаме. Я не задернула шторы, потому видела, что он плакал, но ничего не стала говорить по этому поводу. Несколько месяцев назад Фаби исполнилось двенадцать, и он был слишком гордым, чтобы открыть свои чувства кому-либо, даже мне.

— Не спишь?

— А кажется? — поддразнила его я.

Он покачал головой, а затем засунул руки в карманы штанов. Он был слишком взрослым, чтобы лежать со мной в кровати из-за того, что боялся. Отец оторвал бы ему голову, если бы увидел слезы на его лице в моей комнате. Слабость — это не то, что стал бы терпеть отец от своего сына, или от кого бы то ни было еще.

— Глянем фильм? — я перекатилась на другую сторону кровати. — Все равно не могу уснуть.

— У тебя только девчачьи фильмы, — отозвался он, будто бы я просила от него огромного одолжения, но пошел к DVD и вытащил что-то. А затем сел рядом со мной, прижимаясь спиной к изголовью кровати. Начался фильм, и мы довольно долго смотрели его в тишине.

— Думаешь, мама умирает? — вдруг спросил Фаби, его взгляд уставился на экран.

— Нет, — ответила я убежденно, пусть так и не считала.

***

Сегодня мне исполнялось восемнадцать, но никакой вечеринки не будет. Мама была слишком больна. В доме попросту не было места для празднования или радости. Отец редко появлялся дома, вечно занятый делами, а с недавнего времени Фаби стал составлять ему компанию. Так что я осталась дома наедине с мамой. Конечно, здесь были еще медсестра и экономка, но они не часть семьи. Мама не хотела, чтобы они были где-то поблизости, так что я в одиночестве сидела у ее постели после школы, читая ей, притворяясь, что в комнате не витает запах смерти и безнадежности. Ария и Джианна позвонили утром, чтобы поздравить меня с днем рождения. Я знала, что они хотели приехать, но отец запретил. Даже в мой день рождения он не мог быть добр.

Я отложила книгу, которую читала маме. Она уснула. Комнату заполнили звуки щелчков и дребезжания аппарата подачи кислорода. Я встала, мне было необходимо немного пройтись. Мои ноги и спина затекли от того что я просидела весь день.

Я подошла к окну и выглянула. Вокруг меня была жизнь. Телефон в кармане завибрировал, вырывая меня из раздумий. Я вынула его и увидела незнакомый номер на экране. Я прижала его к уху.

— Да? — прошептала я, выходя в коридор, чтобы не потревожить маму, несмотря на то, что посторонний шум почти не будил ее.

— Привет, Лилиана.

Я застыла.

— Ромеро? — я не могла поверить, что он звонил мне, и ужасная мысль поглотила меня, ведь этому звонку могло быть только одно объяснение. — Боже, что-то случилось с моими сестрами?

— Нет, нет, прости. Я не хотел напугать тебя. Я хотел поздравить тебя с днем рождения, — его голос был мягким, обволакивающим, глубоким, он успокаивал меня, словно мед больное горло.

— Ох, — произнесла я, прислонившись к стене, пока мой пульс замедлялся. — Спасибо. Моя сестра рассказала тебе, что у меня день рождения? — я едва заметно улыбнулась. Я могла представить, как Ария это делает, надеясь порадовать меня. Она не говорила со мной об этом, но я была абсолютно уверена, она знала, что, спустя все это время, мне все еще нравился Ромеро.

— Нет. Я знаю, что он сегодня.

Я ничего не ответила, попросту не зная, что сказать. Он помнил о моем дне рождения?

— Какие-нибудь планы на сегодня?

— Нет. Останусь дома, позабочусь о маме, — устало произнесла я. Я даже не помнила, когда в последний раз спала всю ночь. Если мама не будила тем, что ее тошнило или ей было больно, я просто пялилась в никуда.

Ромеро молчал на другом конце линии, а затем еще мягче произнес:

— Все наладится. Знаю, это кажется безнадежным, но так будет не всегда.

— Ты видел так много смертей, как ты справляешься?

— Это другое — то ли умирает тот, о ком ты переживаешь, то ли это просто бизнес, — он должен быть осторожен, обсуждая подобные вещи по телефону, так что я пожалела, что завела этот разговор, но слышать его голос было так приятно. — Мой отец умер, когда мне было четырнадцать. Мы никогда не были так близки, насколько мне хотелось, но его смерть была единственной, которая задела меня.

— Мама и я не так близки, как мои подруги с их матерями, и сейчас, когда она умирает, я сожалею об этом.

— У вас все еще есть время. Может, даже больше, чем ты думаешь.

Я хотела, чтобы он оказался прав, но глубоко внутри знала, что счет идет на недели, а затем мама сдастся в этом сражении.

— Спасибо, Ромеро, — мягко ответила я. Я хотела увидеть его лицо, хотела ощутить его успокаивающий запах.

— Сделай сегодня что-нибудь, что обрадует тебя, даже самое незначительное.

— Это радует меня, — призналась я.

— Хорошо, — отозвался он. Повисла тишина.

— Мне нужно идти, — внезапно мое признание смутило меня. Когда я перестану позориться? Я не умела скрывать свои эмоции и ненавидела этот факт.

— Пока, — отозвался Ромеро.

Я положила трубку, не говоря ни слова, а затем уставилась на телефон. Не увидела ли я слишком многого в звонке Ромеро? Может, он просто хотел быть вежлив и позвонить сестре жены босса на ее восемнадцатилетие, чтобы заработать очки в его глазах. Но Ромеро был не из таких. Тогда зачем он позвонил? Может ли это быть как-то связано с тем, как он смотрел на меня в Рождество? Могла ли я начать ему нравиться так же, как он мне?

***

Спустя две недели после моего дня рождения, состояние мамы ухудшилось. Ее кожа была ледяной и словно бумага, а взгляд затуманен от обезболивающих. Моя хватка на ней ослабла, я боялась навредить ей. Мама казалась такой хрупкой, глубоко внутри я знала, что конец близок. Я хотела верить в чудо, но я больше не была маленьким ребенком. Я знала куда больше. Иногда мне было жаль, что я больше не та наивная девочка.

— Ария? — позвала мама едва слышно.

Я поднялась с кресла и подошла ближе.

— Нет, это я. Лилиана.

Глаза мамы остановились на мне, и она мягко улыбнулась. Это выглядело ужасно на ее изможденном лице. Когда-то Мама была великолепной и гордой, сейчас же осталась лишь тень той женщины.

— Моя милая Лили, — сказала она.

Я сжала губы. Мама никогда не была любвеобильной. Она обнимала нас и читала перед сном, она пыталась быть для нас лучшей матерью, какую только могла представить, но она почти никогда не называла нас ласковыми прозвищами.

— Да, я здесь, — пока отец вновь не прогонит меня. Если бы это было в его силах, он бы закрыл маму от всех, кого она любит, оставил бы только медсестер, пока она не умрет. Я пыталась убедить себя, что он таким образом защищает ее, чтобы о ней помнили, как о гордой женщине, какой она была, а не только о ее болезни, но предчувствовала, что не в этом была главная цель. Порой я гадала, не стыдился ли он ее.

— Где твои сестры? А Фаби? — она глянула поверх моей головы, будто бы ожидая их увидеть.

Я опустила взгляд на ее подбородок, не в силах смотреть ей в глаза.

— Фаби занят в школе.

Наглая ложь. Отец убедился в том, чтобы Фаби был занят бог—знает—чем, а не проводил время с мамой. Будто бы он опасался, что Фаби тоже заболеет, если будет рядом с ней.

— Ария и Джианна скоро приедут. Они не могут дождаться момента, когда вновь увидят тебя.

— Твой отец позвонил им? — спросила мама.

Я не хотела вновь ей врать. Но как я могла сказать, что отец не хотел, чтобы они приезжали к умирающей матери, они бы даже не узнали, насколько все плохо, если бы я не позвонила. Я налила в стакан воды и поднесла к ее губам.

— Тебе нужно попить.

Мама сделала маленький глоток, а затем отвернулась.

— Мне не хочется.

Мое сердце разбивалось, пока я ставила стакан на ночной столик. Я пыталась придумать, о чем поговорить с мамой, но единственное, о чем я хотела с ней поговорить, о моей влюбленности в Ромеро, не было чем-то, что я могла ей доверить.

— Тебе нужно что-то? Я могу принести тебе немного супа.

Она слегка покачала головой. Мама смотрела на меня со странным выражением лица, и мне стало неуютно. Я даже не была до конца уверена, почему. Ее взгляд был полон покинутости и тоски, это взывало к темной пустоте внутри меня.

— Боже, я даже не помню, каково это быть молодой и беззаботной.

Беззаботной? Я не чувствовала себя так уже долгое время.

— Я так многое хотела сделать, так о многом мечтала. Все казалось таким возможным.

Ее голос зазвучал сильнее, будто бы воспоминания давали ей сил.

— У тебя есть прекрасный дом, множество друзей и дети, которые любят тебя, — ответила я. Даже говоря это, я знала, как это неправильно, и ненавидела ощущение, что всегда все делаю не так, но ничего не могла с этим поделать.

— Ага, — сказала она с легкой улыбкой. — Друзья, которые даже не заглянули.

Я не могла этого отрицать, и даже не была уверена, они держатся подальше из-за отца или моя мама никогда не была для них очень уж важна. Я открыла рот, чтобы сказать что-то, очередную ложь, за которую вновь почувствую вину, но мама продолжила:

— И дом, который оплачивается кровавыми деньгами.

Мама никогда не признавала, что отец творит ужасные вещи ради денег, и мне никогда прежде не казалось, что ей не плевать на это. Деньги и шик — вот те вещи, которые отец направо и налево раздавал ей и нам. Я задержала дыхание, полувзбешенная и полуиспуганная от того, что же она скажет дальше? Она жалеет из-за детей? Были ли и мы для нее разочарованием?

Она похлопала меня по руке.

— А дети... Я должна была лучше вас защищать. Я всегда была слишком слабой, чтобы вступиться за вас.

— Ты делала то, что могла. Впрочем, отец все равно никогда тебя не слушал.

— Нет, и не послушал бы, — прошептала она. — Но я должна была сильнее пытаться. Я так о многом сожалею.

И тут я не могла спорить. Я так часто жалела, что она не защищает нас, особенно Джианну, когда отец в очередной раз терял контроль. Но не было необходимости в том, чтобы она чувствовала себя плохо из-за того, что невозможно изменить.