— Итак, ты покидаешь меня. Не думай, что ты когда-нибудь вернёшься, — сказала я со злобой.

Мне следовало быть обычной. Это было моё последнее убежище. Моя жизнь. Мой муж. Мои собаки. Мой брак. Моя нормальность. Я теряла всё это. Я металась по дивану, а собаки слизывали мои слёзы. Жиль так редко принимал решения. Но когда он сделал это, я мало что могла тут поделать.

Это был незнакомый мир, в котором мы формировали отношения независимо друг от друга. Пока мы погружались в утопию совместного построения отношений, эта новая возможность была опасной. Внезапно мой муж расцвёл в отношениях с другой женщиной и эти отношения вырвались из рамок нашего брака, при том, что единственной моей страховкой было доверие.

Сначала я не заметила ничего нового, кроме другой сексуальности. И, хотя это было странно, в этом не было ничего плохого. Мы продолжали любить друг друга точно так же, как и прежде и наша любовь никогда не была лучше. Но во мне начали зарождаться сомнения. Письма от моей со-жены повышали подозрительность. Он был посвящён в её мысли, которыми она не делилась со мной. Мы с ней легко общались в почте, но мы обсуждали как бы совершенно разных мужчин. Тот, которого я, казалось бы, знала от и до: пассивный, неамбициозный, любящий муж, превращался в доминирующего, активного и ответственного ровно там, где со мной он был подчинённым, упрямым и похожим на ребёнка.

И я не знала этого мужчину. Я делала всё для него и для нас в течение нескольких лет. Я не много ожидала от него, и ещё меньше получила. Елена требовала более высоких стандартов. И он, каким-то образом стал соответствовать им. Она требовала, чтоб кто-то беспокоился о её и только её потребностях, также, как она заботилась о нём и его потребностях, но совершенно другим образом.

Когда Мортен услышал о нашем решении, он прилетел в Париж, в то время как Жиль посещал Лондон. С его новой причёской и в его чёрной вельветовой куртке.

— Дорогая, взгляни на это с хорошей стороны. Присмотр за собаками в ваше отсутствие стоит денег, ты беспокоилась о жалобах соседей, да и вам будет гораздо проще найти жильё. Арендодатели в Англии подходят к домашним животным очень избирательно.

— Ты не понимаешь. Дело не только в собаках. Это всё в целом. Елена гораздо лучше подходит Жилю, чем я.

— Как ты можешь такое говорить? Ты поддерживала его последние шесть лет.

— Но я не дала ему ничего, к чему он мог бы приложить усилия. Со мной он не рос.

За пять месяцев с Еленой, Жиль преобразился. Я была счастлива за него, но это не уменьшало мою вину. Боль. И сомнения.

— Ладно, давай ты прекратишь упиваться своей виной. У тебя не было выбора. Он не брал на себя ответственность ни за что. Как долго тебе следовало ещё ждать. Вам надо понять, что в тот момент вы любили друг друга и нуждались друг в друге. Люди меняются.

— Но он так помог мне. Он любил меня и я расцвела. Я разрушила его.

— Танго танцуют вдвоём. Ты дала ему любовь. Ты дала ему брак. Ты дала ему финансовую поддержку. Остальное было за ним.

— Должна ли я дать ему уйти? — мой вопрос не был адресован Мортену. Я спрашивала себя саму.

— Уйти куда? Его выбор состоит в том, чтоб быть с тобой и с Еленой. Ты сомневаешься не в Жиле, ты сомневаешься в полиамории.

Путь отказа от выработавшихся у нас с Жилем способов взаимодействия, определённо, не обещал быть лёгким. И мне было больно.

Было заманчиво снова встать на привычные рельсы и отказаться от борьбы. Меняться казалось слишком сложно, если, возможно, есть более простой и привычный путь. Неизвестный мистер Х, который подойдёт мне лучше.

В результате анализа я решила, что мы с Жилем по прежнему любим друг друга, но дыры, которые мы проделали в личностях друг друга показывают, что вместе мы живём только вполжизни. И я не знала, не слишком ли поздно изменить это.

Статья в Marie Claire

За месяцы, прошедшие с нашего объявления, родственники написали мне множество писем, однако, никто из них не брал трубку, так как, разумеется, они не могли говорить о сексе.

“Это письмо не является знаком осуждения… но то, что вы делаете — неправильно.”

“Мы всё это уже видели, раньше это назвалось обменом жёнами.”

“Вы погрузили себя в мир боли, которую невозможно представить.”

“Как вы могли оказаться такими эгоистичными и незрелыми, чтоб так опозорить свою семью?”

“Как христианин, я верю в святость брака и то, что священный союз благославляется детьми. Я никогда не приму выбранный вами путь.”

“Никто ни в малейшей степени не хочет знать о том, что происходит в вашей сексуальной жизни.”

Хотя мнения о том, кто и в какой степени чем интересуется могут различаться, я могу сказать, что всё было ровно наоборот — к нашей сексуальной жизни проявлялся большой интерес. Хотя наш опыт был значительно шире, чем просто “сексуальная жизнь” и он отразился на всех сторонах моей жизни, у нас были предложения от журналов, газет и нескольких знаменитых телевизионных шоу.

Разумеется, им была интересна наша интимная жизнь: кто с кем спит. Парами? Тройками? Вчетвером?

В конце концов, секс продаёт всё. Но им ещё было интересно как мы побеждаем обычных демонов ревности и неуверенности, а также более практические вопросы, такие как распределение домашней работы и управление временем.

— У меня был однажды контракт на публикацию в Швеции, — сказала Елена.

— О чём ты писала? — с любопытством спросила я. Это произвело на меня впечатление. Контракт на публикацию в моём мире значил немало.

— Это был рассказ о моей жизни.

Я не была удивлена. С Еленой часто что-то случается. Она сеет возбуждение везде, где только появляется. Часто, порождая громадный конфликт. Но так уж получается: одно не ходит без другого. Её мир был дьявольски ярким для всех, кто оказывался в нём. Но также полным переживаний.

И однажды она сказал:

— Marie Claire хочет опубликовать о нас материал с фотографиями. Но писать его буду я. Это может быть для меня большим прорывом.

Моя реакция разделилась на поддержку, зависть и страх. Поддержку, потому что, вау, я уже читала написанное Еленой. В её таланте не было никаких сомнений, а Marie Claire своей популярностью может проявить его. Зависть потому что, честно говоря, я любила писать и быть автором. И, в конце концов, страх. Наше появление на страницах журнала означало бы публичный выход на свет и дополнительный позор для моих родственников, некоторые из которых до сих пор страдали животами от моих необычных отношений. Мои братья отказывались разговаривать со мной с момента моего объявления. А моя мать была самой младшей из шести детей в высокопоставленной британской семье. Хотя она и поддержала моё право выбора, это не значило, что мой выбор нравился ей. Особенно теперь, когда её пять братьев встали на тропу войны.

Когда отец Мортена услышал об этом, он сказал:

— Не понимаю, почему… Почему вам надо опубликовать это? Разве недостаточно того, что вы делаете это приватно? — он поддерживал нас, но к поиску ненужных неприятностей относился критично.

Елена изготовилась и собралась начать речь, но я опередила её, сказав:

— Следует защищать то, во что веришь. Мы верим в возможность выбирать конфигурацию своих отношений и нас критикуют за это. Важно бороться за право выбора, не за сам выбор.

Потом Елена поблагодарила меня за то, что я поддержала её.

— Никто никогда так не делал, — немного грустно добавила она.

— На самом деле я поддержала не тебя, — ощетинилась я. — Я поддержала свои принципы.

Я втайне подозревала, что Елена хотела эту статью больше для славы, чем в качестве борьбы против патриархальной системы брака. Но да, разве это по настоящему важно?

— Хорошо, но я считаю, что ты вступилась за меня. И это здорово.

Мне потребовалось серьёзно подумать, прежде чем я согласилась принять участие в статье, я также серьёзно предупредила Елену о тексте от редакции. Она убедила меня не только в том, что текст будет писать она, но и в том, что я смогу наложить вето на любую его часть, если по моему мнению она будет неподходящей. Наше участие было важно, так как статья, в которой четверо людей “выходят на свет” гораздо сочнее, чем просто сообщающая о существовании открытых браков без каких-либо подтверждений.