— Ну вот, слава богу, все кончилось. Что ты хотела, Оленька? — спросила она.
— Забыла, вылетело из головы. — Ольга Александровна тяжело опустилась на табурет. — Хочу вспомнить и не могу… А минуту назад об этом думала… Такая нелепость.
И она заплакала, не мигая, с открытыми глазами, в первый раз за весь ужасный, длинный день. Начавшийся, казалось, давным-давно, с появлением рано утром этой бедной женщины с младенцем на руках, прибежавшей из Спасского, он все не кончался, все длился, пока одни умирали под бомбами и пулями, а другие сидели под землей, ожидая своего конца.
— Ничего, ничего, голубка… — Мария Александровна нашарила плечо сестры, вздрогнувшее под ее прикосновением, и легонько погладила. — Ну, поплачь немного, поплачь, ничего.
Звук ее голоса был удивительно чист и нежен, но белое, узкое лицо, со стеклянно отразившими огонек лампы глазами, оставалось кукольно неподвижным.
— У меня мысли разбегаются, — очень искренне пожаловалась Ольга Александровна. — Полный ералаш в голове.
Она достала из кармана вязаной кофты скомканный платочек и быстрыми, мелкими движениями, точно пудрясь, стала осушать мокрые щеки.
— А где Настя? — спросила она.
— Настя окна забивает фанерой, где стекол нет, — сказала Лена.
— Ах да, я же сама ее попросила… Лена, Леночка! — воскликнула вдруг Ольга Александровна. — Ну подойди ближе! Господи! Подойди же!
Лена слегка наклонилась к ней, и она обеими ладонями сжала ее лицо так, что выпятились губы.
— Тетя!.. Больно же… — пробормотала невнятно Лена и попыталась высвободиться.
— Живая, живая!.. Я так о тебе!.. А ты бравировала… Все выбегала в сад посмотреть!..
Ольга Александровна сама легонько оттолкнула от себя девушку.
— Все-таки их не пустили сюда, — метнулась в другом направлении ее мысль. — Такая вдруг тишина!.. Где они теперь, немцы?
— Они были совсем близко, — сказала, будто пропела, слепая. — Я слышала, как они кричали…
— Ну что ты?! Они были все-таки далеко, — возразила Лена.
— Я слышала, как они вопили. А потом загремели их танки… Танки были уже в городе… — сказала слепая. — От их грохота, от звона у меня лопалась голова… Вот уж не думала никогда, что услышу, как стреляют их пушки… невыносимо громко…
— Мы все сидели в погребе, пока наши там воевали… Ах, вспомнила наконец! — воскликнула Ольга Александровна. — Надо же всех покормить. Леночка, прошу тебя… Ведь все, наверно, голодные! Ах какая же я!.. Никто не ел целый день. Я сейчас приведу Настю. А ты помоги ей, пожалуйста! У нас еще много картошки…
Она раз и другой дернулась всем грузным телом, прежде чем смогла подняться, и машинально поправила свои пышные, голубоватые волосы.
— Ты сиди, сиди! — сказала Лена.
— Какая же я?! И надо поставить самовар… Пожалуйста, Леночка!
Царственно откинув голову, задыхаясь, Ольга Александровна пошла из кухни; у выхода она остановилась:
— Да, а где мы положим Сергея Алексеевича? Он целый день на ногах. И прошлой ночью, наверно, не спал… Везде все занято.
— Я перейду к тебе, а он ляжет в моей комнате, — сказала слепая.
— Да, хорошо, он ляжет в твоей комнате, — решила Ольга Александровна.
Она вновь почувствовала себя хозяйкой, в которой все вокруг нуждались, и это помогло ей собраться с духом.
Кормить всех Ольга Александровна решила в библиотеке-читальне, где стоял самый большой стол. С помощью Лены она накрыла его самой большой, пиршественной скатертью, какая нашлась в доме. Это была прекрасная скатерть чистейшего льняного полотна, лишь слегка пожелтевшая за годы, что пролежала без надобности в родительском буфете. А свечи, зажженные в железных, петровского времени шандалах — керосина осталось в доме уже совсем немного, только для кухни, — создавали впечатление особой, таинственной торжественности. Вместе с Леной Ольга Александровна принялась считать, сколько же потребуется к ужину приборов, и по-хозяйски забеспокоилась.
Раненых не было уже в доме, за ними приехали из госпиталя и всех увезли, но девушка-сандружинница осталась — присела в зальце и тут же заснула, завалившись головой на спинку стула, свесив измазанные кровью руки с набухшими венами, — ее надо было обязательно накормить, напоить горячим чаем. Затем надо было дать поесть женщине из Спасского и соседям-погорельцам — переселенные на освободившиеся койки в спальную комнату, они уже наведывались в кухню, к Насте: нет ли у нее хлебца? С утра не ели ничего, кроме яблок, и зарубежные товарищи. (Бомбежка задержала всех четверых, а потом в Дом учителя пришел с городским военкомом сам командир партизанского отряда, куда они были направлены; и, к их чрезвычайному удивлению, командиром оказался старый учитель — «профессоре», как называл его Федерико; без возражений, скорее, с охотой «профессоре» взял к себе в отряд Осенку, Федерико и чету Барановских — пани Ирена слышать не хотела о разлуке с мужем. И теперь все они дожидались, когда командир отправится с ними в отряд.) Нельзя было забыть и знакомых интендантов: часа полтора назад они вновь постучались в дом — Веретенников со своей командой, все промокшие, продрогшие, — и их стало даже больше, чем было, прибавился больной мальчик. Далее попросились переночевать двое бойцов с ручным пулеметом, разыскивающие свою часть. А во главе стола — что разумелось само собой — должны были занять места Сергей Алексеевич и Евгений Борисович, военком. Своих, домашних, насчитывалось четверо: Маша, Настя и их двое — она и Лена; впрочем, сама Ольга Александровна ужаснулась, подумав, что и ей следовало бы поесть. Ну и не лишним было поставить несколько запасных приборов, на случай если в дом постучится кто-нибудь еще. Словом, к ужину в библиотеке могло стать тесновато…
— Не знаю, не знаю… — все повторяла Ольга Александровна. — Посуды может не хватить. И хорошо бы, Леночка, перемыть ее.
За этими хлопотами как-то забывалось минутами и то, что было пережито за день, и то, что бой еще не кончился, а только прервался, и что неизвестно, как все будет завтра… А Лена — та просто удивляла Ольгу Александровну: с девочкой творилось что-то вовсе непонятное.
И правда, Лена была необыкновенно возбуждена… Впуская сейчас в дом интендантов, она любопытно выглянула за дверь — там в стороне сегодняшнего боя что-то туманно, разноцветно светлело в толще дождя, будто расплывались капли краски: розовой, зеленой, желтой. И Веретенников тоном бывалого воина объяснил ей, что это немцы освещают ракетами свое предполье. Но Лена лишь подивилась тому, что фашисты все ж таки слишком близко — ей представлялось, что их отогнали гораздо дальше. А сейчас и эти мысли не занимали ее — она была полна другим…
— Стаканов, наверно, всем не хватит, — озабочено сказала Ольга Александровна. — Вот беда-то…
— Не хватит и не хватит, будем пить по очереди, — Лена засмеялась.
— Тебе весело? — не с осуждением, а как бы с интересом спросила Ольга Александровна.
Она тяжело села на подвернувшийся стул, ее всегда теперь тянуло посидеть; и странно: сколько бы она ни сидела, она никак не могла набраться сил.
— Совсем не весело, — звонко ответила Лена. — Разве может быть кому-нибудь весело?..
— Мне бы так хотелось, чтобы ты была теперь далеко-далеко… — вздохнув, сказала Ольга Александровна. — Очень далеко…
— А мне, знаешь, — Лена повертела головой, — совсем бы не хотелось.
— Бог знает что ты говоришь!.. Половины нашего города уже нет. Страшно об этом думать. Ах, Леночка, это ужасно, что ты не уехала!
— Мне надо сказать тебе одну вещь, — начала Лена, — Ты только не волнуйся.
Ольга Александровна жалобно на нее посмотрела.
— Мы все собирались в Ташкент. И вот как получилось… Я, конечно, виновата, что не отправила тебя раньше.