Сравнение с Дюма здесь не вполне уместно. Тот романист. У историка другие задачи. Однако историк не хуже романиста должен помнить о том, что Троянская война началась из-за жены Менелая прекрасной Елены, похищенной Парисом. Борьба политических систем, столкновение идеологий территориальные и прочие претензии — все это возникает потом в качестве повода к войне. И, как правило, к этому поводу подталкивает правителя женщина. Тарле же отвечает на все возникающие в связи с этим вопросы, как на партийную анкету: не имели, не участвовали, не домогались.

Нет, уважаемый академик! Все, кроме упомянутых вами «г-жи Ремюзы» и «м-ль Жорж», которую звали, между прочим, Маргарита-Жозефина Веймер, хотели этого влияния, усиленно домогались его, а некоторые так и весьма преуспели в своем стремлении.

Без Жозефины де Богарне Наполеон остался бы генералом Бонапартом. А без графини Валевской не случилось бы у него катастрофы 1812 года.

Нашли бы другую Эсфирь? Трудно сказать. Еще труднее найти. Марией Валевской Наполеон был просто одержим. После Жозефины она вторая, последняя и самая сильная его любовь.

Мысленно вернуться к книге академика Тарле, после которой он прочитал о Наполеоне и его временах все, что сумели для него найти, Сталина вы нудило известие о женитьбе старшего сына на танцовщице Юлии Мельцер, бывшей намного старше и оставившей ради мешковатого, щуплого, меланхоличного Якова вполне благополучную и хорошо обеспеченную семью. Яков стал ее пятым мужем. Что, нашла наконец свое счастье? Это называется — не мытьем, так катаньем.

А Тарле хочет убедить, что тут не может быть никаких козней. Вот, дескать, и у Наполеона к этой проблеме показательное отношение — женщины отдельно, Крупская отдельно. «Да и не хватало ему времени в его заполненной жизни мною думать о чувствах и длительно предаваться сердечным порывам…».

У Наполеона времени хватало на все, в том числе на создание легенд вокруг своего образа, хотя легенды ему скорее мешали укреплять власть, чем способствовали этому. Никто не усомнился, что Наполеон совершил поистине легендарный, героический и вместе с тем кощунственный максимум того, что достижимо на земле человеком. Великая воля власти дала ему и великие права, и он всегда был устремлен к крайним пределам — престол или эшафот. Но при чем здесь легенды, эти вечные спутницы истории? Их-то как раз и следует оставить романистам, а историк — ученый, посвятивший себя изучению Великой французской революции и феномена Наполеона Бонапарта, обязан знать, что Жозефина Богарне, которая четырнадцать лет была женой властелина Европы, состояла одновременно и тайным агентом у министра полиции Фуше, ненавидевшего Наполеона.

Историк в той роли, какую избрал для себя или какая была навязана Тарле, уже не историк.

Сталин не стал препятствовать выходу в свет книги академика Тарле. Зачем? Дать понять, что он не принял условий троцкистов? Вся игра еще впереди. Он даже не сопроводил возвращаемую автору рукопись указаниями на фактические ошибки и явные глупости. Тем проще будет после процесса над Пятаковым, Сокольниковым, Радеком, Рыковым, Бухариным и прочими задать вопрос и академику Тарле: если история повторяется, то почему революционеры всегда поклоняются Бруту?

Сталин ответ знает. Но что скажет Тарле — кто убил Жозефину?..

Лаврентий Павлович ехал по Арбату и улыбался При этом губы его оставались плотно сжаты, а лицо бесстрастно.

Машина числилась за наркоматом Ежова, и милиционеры на перекрестках отрывисто козыряли. Сотрудников в штатском было больше. Он привычно узнавал их по лениво-напряженным позам и деланному безразличию. Сотрудников обхаживали сонные голуби.

Стайки загорелых студенток спешили мимо. Смятенные физкультурные юбки не успевали на ходу прикрыть разгоряченные коленки. Милые, отзывчивые лица, не стесненные еще обстоятельствами жизни. Утренний воздух источал нескромную искренность.

Как доверчива красота в юности, и как она мстительна в зрелости!..

Наверно, глупо копаться в любовных легендах, даже принадлежащих истории. В большинстве своем они анекдотичны. И никому не принесли счастья. Любовь далеко не бескорыстна. Бескорыстен только страх.

Где тут мера иронии?..

Губы плотно сжаты. Однако глаза расположены к живости.

Не студентки и милиционеры, а восхитительно циничный Талейран привел его в игривое расположение духа. Вспомнилось читанное накануне: «Министр полиции — это человек, который сначала заботится о делах, его касающихся, а затем обо всех тех делах, что его совсем не касаются».

Робеспьер, Талейран, Бурбоны и все визгливые страсти этой лягушачьей революции не должны были коснуться первою секретаря Закавказского крайкома партии Лаврентия Павловича Берию. Однако — коснулись, и, видит бог, основательно. Целую неделю ничего не делал, никуда не выезжал — только читал, делал выписки. Мария Валевская ему уже снилась. Мысленно представляя себе Жозефину де Богарне, Лаврентий Павлович ощущал пышный дворцовый уют Мальмезона.

Нахальная Жермена де Сталь раздражала: «Как вы думаете, император так же умен, как я?..». «Сударыня, я думаю, он не так смел».

Полина Боргезе… М-да, слуховые окна на Арбате надо бы закрыть решетками.

Любовь Жозефины стоила Наполеону гораздо дороже, чем тот считал. Берия искренне огорчался. Ей было мало короны и мантии! Ей всего в жизни было мало. Дарила любовникам дорогие украшения, как проституткам. И это первая дама Франции!..

Как сказать, касается его все это или совсем не касается:

«Фуше знает больше и получает сведения из самых достоверных источников, потому что ему-то все передает и доносит о каждом письме, о каждом мероприятии — самый лучший, самый осведомленный и преданный из оплачиваемых Фуше шпионов — не кто иной, как жена Бонапарта Жозефина де Богарне. Подкупить эту легкомысленную креолку было, пожалуй, не очень большим подвигом, ибо вследствие своей сумасбродной расточительности, она вечно нуждается в деньгах, и сотни тысяч, которые щедро выдает ей Наполеон из государственной кассы, исчезают, как капли в море, у этой женщины, которая прибретает ежегодно триста шляп и семьсот платьев, которая не умеет беречь ни своих денег, ни своего тела, ни своей репутации. И пока маленький пылкий генерал пребывает на поле брани, она проводит ночи с красивым, милым Шарлем, а быть может, и с двумя-тремя другими, вероятно, даже со своим прежним любовником Баррасом…».

Можно ли тут вообще вести речь об амурном деле, если оно больше похоже на бессрочный контракт, заключенный с министром полиции Фуше? На субъективный взгляд Лаврентия Павловича, не по тощему загривку Фуше, а по изящной шейке Жозефины скучала «национальная бритва» — гильотина. Фуше, в конце концов, делал свое дело — тем добросовестнее, чем меньше оно его касалось.

О, этот Фуше! Даже в минуты страстных порывов он владеет каждым мускулом своего лица. Никому не удается обнаружить признаков гнева, озлобления, волнения в его неподвижном, словно окаменевшем в молчании лице. Для того, чтобы познать душевный мир человека и его психологию, Фуше прежде всего научился скрывать свои чувства и мысли. А может, напротив, только познав психологию, понял, что надо поглубже упрятать свою монастырскую душу?

— Вы изменник, Фуше! Я должен был давно приказать расстрелять вас.

— Я не разделяю вашею мнения, сир…

И ни малейшего волнения на лице священника-расстриги.

Фуше состарился, властвуя за кулисами помпезных дворцов империи, и когда сам ненадолго пришел к власти, понял, что официальная власть — это иллюзия. Никто не обнаруживает неверности, но еще меньше проявляют верности. Настоящая власть осталась там за кулисами.

Берия еще не покинул своего поста в Грузии, но бывать в Тбилиси приходилось все реже. Для Москвы он был человеком новым, мало кому известным. К тому же умел оставаться незаметным. Видимо, этим и объяснялся выбор Сталина, поручившего ему распутать несколько коварных учеников Ягоды. «Дорогой Генрих» давно ненавидел Берию — это было взаимно, но для Лаврентия уже неопасно. Однако и с «дорогим Колей» они сразу не поладили — слишком навязчиво Ежов пытался расположить его к себе, окружить хмельным вниманием. Не надо ему ни этой ненависти, ни этой любви. Довольно будет изредка услышать: «Молодей Лаврентий!» — что может быть выше этого?