Лафред посмотрел на нее и вздохнул.

- Эх, детка... ты думаешь, кроме Аркемера и Плобла нет больше стран?

- Ты имеешь в виду... - у Норки снова сжалось сердце, - ту страну за океаном?

- Откуда ты знаешь? - удивился брат.

- Так... слышала.

- От кого?

- Не помню. В войске болтают.

Рассказывать, как она лежала в постели Улпарда и подслушала разговор, ей не хотелось.

Ей до сих пор было стыдно.

- Болтают! - усмехнулся брат, - мы ничего не знаем о мире. Прячемся в дупла и норы под

землей и думаем, что это жизнь...

- Это правда, - грустно согласилась Норки, - но почему ты решил, что эта женщина

оттуда?

- Не знаю, - снова нахмурился он, - показалось.

**************************************************************

- Спать будешь там, - Лафред указал в дальний угол палатки, - я велел принести тебе

топчан.

Топчан был наскоро сколочен из необструганных досок и прикрыт шкурами. Синтия

взглянула на свое ложе как на устройство для пыток.

- Повесь занавеску и постарайся мне лишний раз не мешать.

- Хорошо.

Он был очень худой: почти ничего не мог глотать. Это была ее вина, точнее - отсутствие

опыта. До этого она никогда не приставляла отрубленные головы к телам. Леган и Тиберий -

тем более. Пришлось воспользоваться опытом Кристиана.

- 121 -

Тогда, в операционной, преодолевая отвращение, она легла на безжизненное тело

дупложского вождя, щека к щеке, ладонь в ладонь, она собрала всю свою энергию, согрела

каждую его клетку и вдохнула в нее жизнь. Она хотела этого с неистовой силой. И у нее

получилось.

Несколько дней он был без сознания, пока срастались его изуродованные ткани и

восстанавливались раздробленные пытками кости. Потом пришлось отвезти его Великому

Шаману, чтобы было хоть какое-то объяснение его воскрешения...

Огромная склизкая рыба выскальзывала из рук. Синтия сидела на берегу реки и

потрошила ее с привычным отвращением. Ее раздражали запахи чешуи и рыбьих кишок,

пальцы ныли от холодной воды, волосы лезли в глаза, но их невозможно было поправить

грязными руками. Видел бы ее Кристиан! Знал бы он, что творится у нее на душе!

Кругом убивали. Она видела это собственными глазами. Она видела страшные раны и

ожоги, она видела насилие, она видела грязь и мерзость. И эти странные примитивные

существа прекрасно знали, что их ждет, но всё равно шли убивать или быть убитыми, шли

подставляя свои уязвимые плотные тела под стрелы, мечи и копья. Этого она понять пока не

могла.

По всему лагерю горели костры. Синтия подошла с котлом к своему и поставила рыбу на

огонь. От рук всё еще неприятно пахло. Много отвратительного было в этом плотном мире,

но наслаждение от грубой пищи она уже познала: откусить, прожевать, отправить через

горло в бурлящий от голода желудок, - это начинало ей нравиться. Нравилось греться у огня,

прикрываясь плащом от осеннего ветра и протягивая к нему окоченевшие пальцы, нравилось

падать от усталости на деревянный топчан и даже не ощущать его жесткости. Плотный мир

был построен на контрастах.

Лафред приехал, когда уже стемнело. Она тут же пошла с котлом в палатку.

- Это я не проглочу, - поморщился он, - отлей мне бульон и выйди.

- Рыба очень мягкая, - сказала она оправдываясь.

- Зато я очень жесткий, - усмехнулся он, - оставь меня одного.

- Я бы хотела помочь, - проговорила Синтия, глядя на него с тихим ужасом.

- Всё, что смогла, ты уже сделала, - заявил он, - утром сваришь какую-нибудь кашу.

- Хорошо.

У костра сидели его друзья и сестра. Они ели мясо жареного сумсурга и запивали вином.

- Что-то не больно он тебя жалует, красотка, - засмеялся верзила Доронг, - снова выгнал

на улицу... Смотри, так и всю ночь просидишь под звездами!

На эту пошлость она отвечать не стала, только подумала, насколько все-таки примитивны

эти дуплоги. Примитивны, поэтому и чувства их притуплены, поэтому и боль они ощущают

не так остро, поэтому и страха у них нет. Для них всё просто...

Разговоры у них тоже были примитивны. Синтия устала слушать, как кто-то кого-то

проткнул или прирезал, кто и сколько награбил и что собирается с этим добром делать.

Выскочка Улпард мечтал о власти и роскоши, а пошляк Доронг - о женщине, которая наконец

будет ему по вкусу. Толстушка Пая, кажется, вообще ничего не желала, ее всё устраивало, как

есть. Даже в завтрашний день она заглянуть не могла и не пыталась. А надменная красавица

Норки погрязла в совершенно несбыточных мечтах о каком-то царе в золотом шлеме. При

этом она могла совершенно спокойно вспороть брюшко живому визжащему самсургу.

Синтия больше молчала. Объект ее исследования находился в палатке, и он был ей

наиболее интересен. Даже больше: он был ей безумно интересен. Ей непременно надо было

узнать, что он чувствовал, умирая такой мучительной смертью. Что?! Почему он молчал?

Почему на лице у него не было ни боли, ни страха? Разве его плотное тело не страдало? Если

нет, то тогда всё в порядке... А если да? Тогда можно просто с ума сойти! Иногда ей казалось,

что она воскресила его только для того, чтобы вцепиться в него и затрясти: «Скажи, ну

скажи, ведь тебе было не больно?!»

К ночи все разошлись, а она всё еще сидела у догоревшего костра, не решаясь вернуться

в палатку. Странно было осознавать себя здесь, в плотном мире, на незнакомой планете, в

окружении дикарей. Иногда казалось, что это сон. А иногда - что сном была вся предыдущая

жизнь. Становилось холодно. Вздохнув, она все-таки встала и пошла.

- 122 -

Лафред сидел за столом и смотрел на свечу. Она одна горела в темной палатке.

- Можно мне войти? - спросила Синтия осторожно.

- Почему нет? - удивился он, потом, видимо, вспомнил, что выгнал ее, и усмехнулся, - я

только не ем при свидетелях. Ты давно могла вернуться.

В палатке было еще холоднее, чем на улице. На обогрев тела уходило много энергии.

Содрогнувшись еще раз при мысли о холодной ночевке, Синтия вздохнула и присела за стол.

Пламя свечи дрожало.

- Мы умели жечь только дерево, - тихо сказал Лафред, - а рурги придумали воск. Как

просто и как удобно...

- Рурги много чего придумали, - согласилась она, - например, письменность.

- Письменность? Что это?

- Это способ сохранить и передать информацию... Для каждого звука они придумали

значок. Этими значками можно написать слово, фразу, сообщение, рассказ, поэму, летопись...

- Летопись?

- Они вырезают их на деревянных дощечках. Для последующих поколений. А еще они

придумали цифры...

- Думаешь, я не понимаю, кто они, а кто мы? - сверкнул глазами Лафред, - но это ничего

не меняет. И не мешает мне их ненавидеть.

- За то, что они казнили тебя? - решилась спросить Синтия.

- За то, что они не считают нас за людей, - жестко ответил он, - мы для них лесные звери.

Дикари. У нас нет мозгов, у нас нет сердца, мы не умеем любить, мы вообще ничего не

чувствуем!

Она вздрогнула. Он сказал почти всё то, что она сама думала о дуплогах да и о самих

рургах тоже.

- Тебе больно? - спросила она с ужасом.

- Кто же в этом признается? - усмехнулся он.

- Можно я посмотрю, что у тебя там под повязкой? Я все-таки лекарь.

Какое-то время он сомневался. Потом пожал плечом.

- Смотри, если не боишься.

Картина была ужасная. Шов воспалился по всей окружности. То же, скорее всего, было и

внутри. Всё горло распухло. Синтия, ругая себя за неопытность, метнулась к своим

лекарствам. Воспаление надо было срочно снять, пока он не задохнулся.

Потом только она поняла, что Лафред никогда не видел шприцев. Их просто быть не

могло в бронзовом веке даже у цивилизованных рургов. Уколы он, впрочем, перенес