- Не спрашивай, - тихо сказала она, - давай я перевяжу тебя?

- Вяжи.

Он сидел смирно. Синтия сняла бинты, а руки у нее всё дрожали. «Что-то не в порядке с

матрикатом», - окончательно убедилась она.

- Тебе не больно?

- Нет.

«Головы вождей летят обычно первыми. А у твоего она и так плохо пришита...»

- Скажи, а тогда... что ты чувствовал?

- Когда?

- Когда тебя казнили.

- Не помню.

- Разве это можно забыть?

- Это было в другой жизни.

- А в этой? Ты не боишься смерти? Ведь всё может повториться.

- Зачем тебе это знать, Синтия: чего я боюсь, чего не боюсь?

- Я хочу понять тебя.

- Зачем?

- Лафред, мне так трудно на это ответить!

- Мне тоже.

Он был космат. Она погрузила пальцы в его грязные, нечесаные волосы, и ей не было

мерзко. От него пахло потом и дымом, но ее и это уже не раздражало. Оказалось, ко всему

можно привыкнуть.

- Я устал, - сказал он хрипло, - поедем завтра в лес?

- Конечно, - согласилась она.

- Только оденься потеплее, ты вся дрожишь.

- Хорошо.

Чайник закипел. Она грела руки о кружку, а они всё тряслись. Дрожь шла откуда-то

изнутри, из глубины ее существа.

- Скоро возьмем столицу, - усмехнулся Лафред, - отогреешься во дворце царя Ихтоха.

- А если не возьмем?

- Возьмем. Так предрек твой Великий Шаман.

- А если он ошибся?

Лафред посмотрел на нее холодными синими глазами и взял ее за руку.

- Синтия, чего ты всё время боишься?

- Я?!

- Ты всегда предполагаешь самое худшее. Поверь, так жить нельзя. Иначе с ума сойдешь.

- Вот я и схожу, - пробормотала она.

- Умирать никто не хочет. Все хотят жить. И побеждать.

- Ты тоже хотел жить и побеждать. Однако тебя казнили.

- Однако, я жив.

- Но тогда ты этого знать не мог.

Лафред стиснул ее руку.

- Что ты хочешь от меня услышать?

- Я просто боюсь за тебя, - смутилась она.

- Да. И даже больше, чем это объяснимо.

- Извини... - она забрала свою руку, - я хочу спать.

Сон не шел. В трех шагах от очага было уже холодно. Синтия лежала, стуча зубами,

уткнувшись носом в вонючую подушку, набитую пером фунха, подтыкая под себя со всех

- 193 -

сторон одеяло из шкур и проклиная этот ужасный плотный мир с его грязью, болью, холодом и

страхом. И свою глупость.

- Ложись ко мне, - услышала она голос Лафреда, - будет теплее.

Сердце сжалось.

- Нет, спасибо, - пробормотала она, - мне и так тепло.

- Да не бойся ты, - усмехнулся он, - ты же знаешь, что я ни на что не годен. Просто

согреешься.

- Мне тепло, - упрямо повторила она.

- Как хочешь, - ответил он хрипло.

*************************************************************

Утро выдалось хмурое и туманное. Зато немного потеплело. Синтия пошла за водой и

увидела, как сестра Лафреда купается в проруби. Потом она стояла босиком на снегу и

растирала полотенцем спину, вся такая тонкая, жилистая, широкоплечая, в общем, сложенная

как юноша. Это считалось у дуплогов красивым. Удивительно длинные у нее были волосы, они

доставали до пят. Норки обычно обворачивала их вокруг шеи как шарф.

- Тебе не холодно? - поежилась Синтия.

- А тебе? - усмехнулась охотница.

На лицо падали редкие, липучие снежинки. Меховые сапоги от подтаявшего снега уже

промокли. Ничего в этом хорошего не было.

- Мне зябко, - призналась она.

- Послушай, неженка, - юная воин-охотница надела штаны, и выпрямилась, утягивая их

ремнем на узкой талии, - кто бы говорил! Живешь с нашим вождем! Разве Лафред дарит тебе

мало мехов?

- Мехов мне хватает - проговорила Синтия смущенно, - но если ты думаешь, что я его

любовница...

- Так никто не думает, - презрительно сказала Норки.

- Почему? - совсем растерялась она.

- А ты почаще ходи без шапки. Пусть все видят твои волосы. И смеются над Лафредом!

- Но при чем тут мои волосы?

- Сама знаешь.

Воин-охотница накинула меховой полушубок и пошла по тропинке в лагерь. Синтия на

минуту застыла на ветру и даже не утирала мокрые снежинки с лица.

Она вспомнила, что странная физиология у женщин этой планеты как-то связывала

дефлорацию и пигментацию волос. И это имело какое-то важное значение во всей их жизни.

Очевидно, это было связано с продолжением рода. Зачинали женщины только от самых

сильных и здоровых мужчин. Естественный отбор работал на одно плотное тело. Умные,

добрые, талантливые, но слабые оставались за чертой.

Лафред же не только не мог никого зачать, но и просто овладеть женщиной. Для Синтии

это не имело никакого значения, но очевидно, для этого примитивного мира такое бессилие

равнялось позору. Иначе, почему так злилась Норки? Почему Улпард с Доронгом не уставали

отпускать всякие пошлые шуточки?

От мысли, что над Лафредом кто-то будет смеяться, Синтии стало больно. Она зачерпнула

воды и с усилием вытянула ведро. «Как глупо», - подумалось ей, - «знать бы раньше, заказала

бы матрикат с белыми волосами».

Оранжевое солнце, прячась за плотными тучами, придавало утру зловещий оттенок.

Войско готовилось к предстоящему штурму, и напряжение буквально висело в воздухе. Синтия

старалась не думать, чем всё это кончится. В конце концов, ее это не касалось. Ей не нравились

дикие дуплоги, занятые только грабежом и естественным отбором. Не нравились ей и

жестокие, циничные рурги. Немного жаль было красивого города, если он сгорит. И жаль было

Лафреда, если он проиграет.

Впрочем, Лафреда ей всегда было жаль. Она была больна этой жалостью. Предательское

чувство оказалось сильнее отвращения, осуждения, страха, рассудка... даже долга. Она

- 194 -

прекрасно понимала, лежа на его холодном мертвом теле и вдыхая в него жизнь, что

вмешивается в ход истории и будет отвечать перед Советом Мудрых.

Странно было, что Кристиан позволил ей это. Потом оказалось, что ее бесцеремонное

вмешательство только нейтрализовало чье-то вмешательство до того. Лафред не должен был

погибнуть, во всяком случае, тогда.

Одно Синтия знала точно: во второй раз ей не дадут его спасти.

- Ты хотел в лес, - напомнила она.

- Не носи такие тяжелые ведра, - сказал он вместо ответа, - это не твоя забота.

- Мне не тяжело.

- Да?

Он взял ее озябшую, мокрую руку, на которой отпечатался след от веревки. Синтия

смущенно сжала кулачок, и он согрелся в его широкой ладони. Это было странное ощущение.

Она не возражала бы, если б его рука проникла в ее руку, но в этом неуклюжем плотном мире

такое было невозможно. Лафред просто сжимал ее кулак, а тепло почему-то разливалось по

всему телу.

- Не готовь мне сегодня, - сказал он.

- Почему?

- Я поем из общего котла.

- А помыться ты не хочешь? Я согрею воду.

- Ты же знаешь, я моюсь в проруби.

- Что же мне делать?

- Ничего. Мы просто поедем в лес.

После завтрака они оседлали лапаргов и поскакали в сторону Мехезха. Мохнатые звери

бежали по снегу легко, их мягкие кошачьи лапы не увязали в сугробах, подобно лошадиным

копытам. Они скорее напоминали больших вислоухих собак, но питались травой и колючками.

Очень удобные были твари на этой неудобной планете.

Лес был огромный и влажный, залитый тусклым бронзовым светом застрявшего в облаках

солнца. Тишина после лагерной суеты казалась оглушающей.

- Какие огромные деревья! - прошептала Синтия, - спрыгивая на снег.

- Огромные? - усмехнулся Лафред, - ты бы видела, какие они в Аркемере!

- А какие они в Аркемере? Еще больше?

- Намного. В каждом можно выдолбить дом.

- Ах, ну да... поэтому вас и называют дуплогами.

- И еще дикарями, - добавил он.

Лапарги послушно плелись следом. Иногда с огромных веток срывались комья мокрого