Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Тебе говорит?

Г л а ш а. Нет… Про меня он не знает. Вообще говорит.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Вообще можно все, что душеньке угодно, говорить. Ишь чего выдумал: предрассудок! Выходит, у нас с Иваном Емельяновичем пятнадцатый год этот самый предрассудок тянется! Дурак он, твой Степка!

Г л а ш а. Нет, тетя Катя! Какой же он дурак? Гордый только очень.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (вдруг рассердилась). Ну и опять, выходит, дурак. Кому такая гордость нужна? Гордость-то, она, девонька, хороша, когда правда на твоей стороне, а без этого грош ей цена. Индюк тоже гордый!

Г л а ш а. Ну уж вы скажете, тетя Катя! Индюк! (И рассмеялась.)

Послышался приглушенный выстрел, за ним второй.

Что это? Неужели Степа? В патруле он!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (скрывая тревогу). Сразу уж и Степа! Стреляют и стреляют… Мало ли!

Ф е д о р (появляясь). Степана нет здесь?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Не заходил. Кто стрелял?

Ф е д о р. Я… (С отчаянием.) Я, тетя Катя, человека убил.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Господи! Да ты что говоришь?

Ф е д о р. Совсем убил… Не дышит! (И всхлипнул.) Чего теперь со мной будет? В тюрьму, да?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (почти кричит). Да погоди ты! Погоди! В тюрьму, в тюрьму… Толком сказать можешь?

Ф е д о р. Дак я говорю… (Опять всхлипнул.) Я ему кричу: «Стой!», а он бежит. Я опять кричу, а он все равно! Ну, я и пульнул, как по инструкции…

Г л а ш а. Пульнул, пульнул! Слышали, что пульнул. В кого стрелял-то?

Ф е д о р. Говорю же я… Мы со Степаном в патруль назначены… Ну, пошли… У переезда разошлись… Один я, значит, иду…

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Да не тяни ты, ради господа! Ушел, пришел…

Г л а ш а. Стрелял, тебя спрашивают, в кого? Свой он, чужой? С оружием был или нет?

Ф е д о р. Разве я знаю? Свой он, не свой… Не видел я его раньше… Я ему: «Гражданин, документы!» А он шасть от меня — и ходу! Ну, я и стрельнул… Упал он как-то неловко, будто ногу подвернул… Подхожу, а он… (Тоскливо.) Засудят меня теперь!

Г л а ш а. Разберутся! Стукнул и стукнул. Наверняка контра!

Ф е д о р (с надеждой). Вот и я думаю! Бежал ведь он…

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Ну, бежал? И что? (Отвернулась от Федора, с укором посмотрела на Глашу.) А если он за доктором бежал? Если несчастье у него дома и он документы впопыхах не взял? Стрелять в него сразу? (Помолчав. Горько.) «Стукнул и стукнул»… Это надо же? Чтоб в такие годы и так про смерть…

С т е п а н (появляясь). Федька у вас? (Увидел Федора.) Живой?

Ф е д о р. Я-то?

С т е п а н (сердито). Ты-то! С кем перестрелку затеял?

Ф е д о р. Ни с кем. Один я стрелял…

С т е п а н. Сколько раз говорено — не палить зря! Панику наводишь на население!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а, Ты, Степа, зря не шуми, Узнай сначала, в чем дело.

С т е п а н. Я, тетя Катя, не зря, а поскольку этого требует революционный порядок. А в чем дело?

Г л а ш а. Человека он убил.

С т е п а н (испуганно). Брось!.. Насмерть, что ли, убил?

Ф е д о р. Бежал он… (И опять всхлипнул.)

С т е п а н. Не реви, не маленький! Обыскал убитого?

Ф е д о р. Нет… Боязно мне.

С т е п а н. Предрассудок! Где шапку-то потерял?

Ф е д о р. Не знаю… Когда бежал, наверно…

С т е п а н. От кого бежал?

Ф е д о р. От этого… от убитого.

С т е п а н. Ладно, пошли… Обыскать его надо.

Ф е д о р. Может, ты один… А, Степа?

С т е п а н. Нет! (И честно признался.) Боязно одному. (Увидел глаза Глаши.) Ты чего, Глафира?

Г л а ш а. Тебе — и вдруг боязно! Даже не верится!

С т е п а н. Был бы живой — другое дело. А покойников я жуть как боюсь! (И обернулся к Федору.) Идешь ты или нет?

Ф е д о р (вздохнув). Придется, видно… (Пошел за Степаном.)

Г л а ш а. Степа!

С т е п а н (обернулся). Ну?

Г л а ш а (подошла, сунула ему в руку кусок жмыха). Пожуй вот…

С т е п а н. Жмых, что ли?

Г л а ш а. Жмых.

С т е п а н (с набитым ртом). Буржуйская пища. С непривычки горло дерет! Спасибо!..

Г л а ш а. Да ладно…

Степан и Федор ушли. Глаша, поймав внимательный взгляд Екатерины Ивановны, отвернулась.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Что глаза прячешь? Смотри-ка, застыдилась! (И вдруг, заподозрив нехорошее, грубовато спросила.) Иль чего зазорное сделала? Недоглядела я, выходит?

Г л а ш а (не сразу поняв, с трудом). Вы про меня такое?.. Напрасно… Уж кому-кому… вам бы призналась (и спрятала лицо в ладонях).

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Ну, прости… Прости меня, дуру старую… (После паузы.) Чего ж тогда стыдишься?

Г л а ш а. Боюсь.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Чего боишься-то?

Г л а ш а. Разговаривать с ним боюсь. Глянет в глаза, а у меня все как на ладошке. Страшно!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Да чего страшного-то, дуреха? Ну и откройся ты ему, облому, раз сам не понимает. Им, мужикам, всегда невдомек.

Г л а ш а. Нет, тетя Катя… (Горячо.) В бой я хочу вместе с ним пойти, рядом! Пули свистят, снаряды рвутся, знамя наше красное развевается, а мы идем вперед, весь наш отряд комсомольский! И если какая шальная пуля Степе предназначена, я ее на себя приму. А умирать буду, скажу: люблю, мол… Не жалей, не плачь! (После паузы.) Нет, лучше не умирать! Разгромить бы белых в этом бою, подошел бы ко мне Степа и сказал: «Молодец, Глафира! Полюбил я тебя за твою храбрость». Тут бы я ему и открылась… (Покосилась на Екатерину Ивановну.) Смешно вам, тетя Катя, да?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (задумчиво). Да нет… Я так… У нас с Иваном Емельяновичем почитай так и вышло. Вроде как у тебя задумано… В пятом году казаки демонстрацию разгоняли, а Ваня мой знамя нес. Мы тогда познакомились, про любовь у нас и слова сказано не было. Я вижу, на него казак наезжает, уже нагайкой замахнулся. Словно кто подтолкнул меня, не помню, как перед казаком этим встала. Ну, весь гостинец на себя и приняла…

Г л а ш а. А дальше что?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Дальше-то? Свадьбу сыграли. Песни попели, винца выпили, а через два дня я ему передачу в тюрьму понесла. Арестовали его за прокламации. Так и жили! На маевки вместе ходили, в пикетах дежурили, бастовали. Потом он опять по тюрьмам сидел, а я опять передачи носила.

Г л а ш а (мечтательно). Вот бы мне так со Степой!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (засмеялась). Зачем же так-то? Не для того большевики за правду страдали, чтобы у вас, молодых, такая же жизнь была. (Прислушалась.) Никак Иван Емельянович идет?

Г л а ш а. По шагам угадали?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Поживи с наше, еще не то угадывать будешь!

З а й ч е н к о (появляясь). Здорово, полуночники! Чего не спите?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Не спится… Беда у нас, Ваня.

З а й ч е н к о. Что еще стряслось?

Екатерина Ивановна не успела ответить. Вошли  С т е п а н  и  Ф е д о р.

С т е п а н. За вами не угонишься, дядя Ваня!

З а й ч е н к о. А чего за мной гоняться? Я не заяц, вы не борзые!

С т е п а н. Мы в Чека собрались, увидели — вы идете! Ну и за вами! (Очень официально.) Разрешите доложить! Мой напарник стукнул какую-то контру. При обыске обнаружено… В общем, вот! Наган офицерский, документ на имя фельдшера какого-то… Липовый, наверно. Портсигар еще…

З а й ч е н к о (повертел в руках портсигар). Пустой был?

С т е п а н (не сразу). Папиросы конфискованы рабоче-крестьянской властью.

З а й ч е н к о. Сыпь на стол.

С т е п а н. Иван Емельянович… курева же нет!

З а й ч е н к о. Давай-давай.

С т е п а н (возмущенно). Ну, знаете!.. (Вынул пригоршню папирос.) Нате, пользуйтесь!

З а й ч е н к о. Все?

С т е п а н. Все.

З а й ч е н к о. А если поискать?

С т е п а н. Ох, дядя Ваня!.. (И вынул из-за уха папиросу.) Последняя!

З а й ч е н к о. Смотри у меня… (Надел очки.) Гильзы-то не фабричные… Сам, видно, набивал… (И принялся одну за другой ломать папиросы.)

С т е п а н. Что делаете?! Ну, что делаете?

Зайченко рассматривает гильзы, что-то заметил в мундштуке одной из папирос, вынул оттуда листок восковки.

З а й ч е н к о. Видал?

С т е п а н. Шифровка?

З а й ч е н к о. Она самая.

С т е п а н. В Чека надо!

З а й ч е н к о. А без тебя про то не знают? (И обернулся к Федору.) Благодарность тебе, Федя!

Ф е д о р (смущаясь). Я по инструкции. Бежал он, ну я его и… это…

З а й ч е н к о. Вот за это и спасибо! Не растерялся.

Ф е д о р. Чего там! Да я завсегда, если что… (Вдруг.) Я пойду еще покараулю!

З а й ч е н к о. Давай-давай!

Федор, победно оглядев всех, убегает. Екатерина Ивановна осуждающе покачала головой.

З а й ч е н к о (заметив это). Чем недовольна, мать?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. За что ему благодарность? За убийство?

З а й ч е н к о. Так убил-то он кого? Врага он убил. Заговорщика!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Это вышло так, что заговорщика. А стрелял-то он в человека просто.

З а й ч е н к о (развел руками). Ну, мать! Мудришь ты что-то.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Он теперь постарается: нужно, не нужно — власть свою будет показывать. И ты его в этих правах утвердил, Ваня.

З а й ч е н к о. Надо будет — укоротим.

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Как бы он тебя потом не укоротил.

З а й ч е н к о. Да ты посмотри, что кругом творится! Саньку вот убили, сколько еще наших легло… Как тут руки от крови уберечь? Такое время!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а (упрямо). Ему-то в другое время жить. А попробуй тогда его останови! Поздно будет.

З а й ч е н к о (угрюмо). Ладно… Поживем — увидим! (Степану.) Пошли в Чека. (Обернулся к Екатерине Ивановне.) Там у меня обойма запасная в комоде. Дай, пожалуйста!

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. В кожанку тебе положила.

З а й ч е н к о. Когда ж успела?

Е к а т е р и н а  И в а н о в н а. Да уж успела…

З а й ч е н к о (улыбнулся). Ну, вот и пойми тебя!.. Говоришь одно, делаешь другое… (Степану.) Двинули, Степан!

Раздался приглушенный орудийный раскат. Он нарастал, приближался, гулко взрывался снаряд, прерывисто звучали отголоски взрыва, нехотя затихали, чтобы раскатиться еще сильней после следующего залпа пушек.

З а й ч е н к о (прислушиваясь). У Пулкова бьют.

С т е п а н. Наши?

З а й ч е н к о. Да нет… Похоже, беляки фронт прорвали!

И, будто подтверждая это, разноголосо зазвучали тревожные, прерывистые заводские гудки.