Лаунавээла бодро шагала чуть впереди. Потом откинула капюшон и обернулась к Аурис.

- Знаешь, по-моему, ты ему понравилась. Он сказал, что у меня очень красивая служанка.

Это даже неприлично с его стороны - заявлять такое в моем присутствии, ну да ладно, мы

ведь тоже были хороши... По-моему, он огорчился, когда узнал, что ты сделала.

Аурис шла и не видела рассвета. Свет для нее померк.

- Что приказали, то и сделала, - проговорила она.

Дома началась обычная суета: грязное белье, кухня, рынок, пинки Мештавээлы, тошнота

и полная безнадежность. И почему это ей показалось, что ее жизнь круто меняется? Ничего в

ней не изменилось и не изменится. Что с того, что она знает, как устроена солнечная система,

и что Намогуса нет? От этого только хуже. Не на кого надеяться и некого обвинять. Господа

остались господами, а слуги слугами. У одних было все, у других не было ничего, даже

чести.

Аурис заполняло отвращение к себе. Оно росло и не давало жить. Оно мучило больше,

чем тошнота. Она по-прежнему никому не перечила и не поднимала глаз, но сил на всё это

больше не было.

- 115 -

Лаунавээла собирала вещи. Хозяйка тихо радовалась, что она наконец уедет. Зато

Сурнивааль злился: девушка была богата, и он очень рассчитывал на ее деньги. Поэтому

обстановка в доме была слегка взвинченная.

Коэмвааль прилетел за этой красавицей в серебристом крылатом экипаже. С ним были

еще двое его друзей. Они остались во дворе, под тентом. Он же прошел прямо к Лаунавээле.

Аурис в это время вытирала пыль в гостиной, но он ее даже не заметил.

Она еще какое-то время возила тряпкой по дверцам буфета, потом не смогла себя

пересилить, прошла в коридор и остановилась у приоткрытой двери.

- ... у нее психология рабыни, - говорила Лаунавээла, - это как болезнь, и ее уже не

вылечить. Не понимаю, зачем вам это?

- Это у тебя психология рабовладельца, - ответил ей Коэмвааль, - и тебя тоже уже не

вылечить.

- Возможно, - нисколько не смутилась она, - но я, по крайней мере, могу совершать

поступки и отвечаю за свои слова. Аурис на это неспособна. Она ничем не лучше вашего

робота: делает только то, что ей велят. Поймите, ей просто в голову не придет, что можно по-

другому.

- Эта ваша общая беда, - хмуро сказал Коэмвааль, - даже не так: это наша общая беда. Из-

за чьих-то имперских амбиций тысячи лисвисов пребывают в каменном веке. А остальным

нет до этого дела.

- Вы имеете в виду моего отца? - спросила Лаунавээла дрогнувшим голосом.

- И его, черт возьми, - раздраженно ответил Коэмвааль, - ты знаешь, что я от него не в

восторге. И Анаверти - тоже хорош, пустил всё на самотек. Теперь вместо Гунтри он имеет

Нура. А Нур куда хуже. Он не болтает о всеобщем счастье. Он просто стращает всеобщим

горем. Я заметил, что страх у вас тут - доминирующее чувство.

- Какое вам, собственно, до нас дело, - проговорила уязвленная Лаунавээла, - почему вы

так беспокоитесь?

- По той простой причине, что я лисвис, - ответил он.

- А я думала, вам просто жаль эту девочку. В чем же дело? Возьмите ее с собой.

- Это не выход. Всех девочек не пережалеешь и не заберешь с собой. Надо пробивать в

Совете комплексную программу помощи и переселения. Вот, что надо делать.

- Вы - член Совета?

- Да. И прилетел сюда, чтобы всё увидеть собственными глазами. Кое-кто утверждает,

что у вас тут почти что рай.

Аурис не дослушала их разговор до конца. Ее душили слезы. Она убежала в свою

каморку и упала на кровать. Все ее маленькое тело трясло от обиды. Хотя обижаться было не

на что. Она получила то, что заслужила. По-другому и быть не могло.

Лаунавээла была права: у нее психология рабыни. А она и есть рабыня. Кто же спорит?

Только это не болезнь. Это единственное средство выжить в этом мире: не спорить, не

размышлять и не смотреть на себя со стороны, чтобы не задохнуться от отвращения.

Коэмвааль надеялся, что она другая. Что если вести себя с ней не по-скотски, то в ней тут

же проснутся и гордость, и достоинство, и честность. И очень скоро убедился, что всё не так.

И потерял к ней интерес. Она теперь просто одна из тысяч несчастных девушек, живущих на

этой планете.

Но не всех же он обнимал на балконе, показывая свою звезду! Не всем же он ласково

пожимал руку, говоря «спокойной ночи»...

Аурис видела в окно, как слуги выносили вещи Лаунавээлы, как помог он ей сесть в

серебристый экипаж, и как взмыл этот экипаж в жаркое послеполуденное небо.

И как будто что-то оборвалось в душе. Она зачерпнула из ведра воды, достала из баночки

черную горошину и проглотила ее, не дожидаясь заката.

****************************************************

- 116 -

**********************************

*********************

*

. *

. .

. *

Зела сняла зеленые перчатки, нелепый головной убор, состоящий из двух конусов, и

подсела к зеркалу смыть грим. В ее гримерной работали кондиционеры, и можно было

наконец отдохнуть от банного удушья театрального зала.

Сегодня играли классику, средневековую трагедию о разлученных влюбленных в

сентиментальном духе, присущем вилиалийской драматургии вообще. Что делать, лисвисы

были чувствительны и щепетильны до занудства, и даже в пьесе Зауртриговардвааль не

нашел вовремя свою Дивилимавээлу только потому, что постеснялся задать пару лишних

вопросов Ломлелитруваалю. А тот не знал, как ему тактично намекнуть.

Зеле приходилось играть именно эту бестолковую и беспомощную Дивилимавээлу, хотя

она с большим удовольствием сыграла бы ее мать. Роли юных девушек ей были

неинтересны, давно уже хотелось перейти в новое качество. На Земле ей даже удалось

сыграть сварливую торговку, но здесь она получала только главные роли романтических

красавиц.

Ничего было не поделать: публика приходила посмотреть персонально на нее, на белую

богиню, которая соизволила через три тысячелетия вернуться на их планету. Это

заблуждение, или просто раздутая журналистами сенсация, возникли еще на космодроме,

едва они с Ричардом показались на трапе. Уже к вечеру ее фотографии печатались рядом с

фотографиями фресок. Объяснять всем, что ее просто сделали по образу и подобию

Анзанты, ни ей, ни Ричарду не хотелось. Они тогда сказали, что это просто случайное

совпадение. Никто, разумеется, не поверил. Легенда жила.

Зеле предстояло снять зеленый грим и выйти на сцену в своем истинном обличье,

публика ждала, многие именно за этим и пришли. Ей казалось, что будь она самой бездарной

актрисой, она имела бы у лисвисов такой же успех. Это обесценивало все ее усилия вжиться

в образ и сделать его интересным.

Умывшись, она смотрела на себя в зеркало. Она себе нравилась по-прежнему, ее

любимым занятием было расчесывать волосы и смотреть, как они рассыпаются по плечам.

Ричард говорил, что она страдает нарциссцизмом, и при этом сам откладывал газету и

смотрел на нее.

Дверь слегка приоткрылась.

- О, Дивилимавээла, любовь моя! Звезда моего небосклона! Мечта моей мечты, желанье

моего желанья, печаль моей печали! Позволь мне ужом проползти возле твоих

божественных ног!..

В гримерную, размахивая длинными руками, ввалилось зеленое косматое существо в

ядовито-красном гиматии, тут же бросившись ее обнимать. Злодеев, даже мелких и

эпизодических, лисвисы почему-то одевали в красное. Наверно, потому что этот цвет они не

любили.

Зела слабо отбивалась.

- Эд, прекрати, ты меня испачкаешь!

- Да! Да! Да! Я тебя испачкаю! Я оболью тебя грязью! Я тебя, уничтожу, несчастная, я

тебя задушу!

Эдгар с демоническим лицом сжал ей шею руками в зеленых перчатках и хищно